Улица Свободы

Стратегия поведения на допросе была готова для любых случаев жизни – отрицать все, не говорить лишнего. Игоря увели первым очень давно, и это ожидание пугало и настораживало, но только первый час. Потом Леха просто закрыл глаза и начал следить за разноцветными пятнами, плясавшими во тьме под веками. Весело, как салют на 9 Мая, подумал он и задремал.

Лейтенант провел Игоря по коридорам (из кабинетов щелкали печатные машинки), вывел на лестницу, где кто-то смеялся, а снизу весенний сквозняк, словно бегая по ступеням, тянул влажную прохладу, смешанную с папиросным дымом. Милиционер жестом показал ждать, Игорь прислонился затылком к стене и стал смотреть на него в упор. Милиционер взгляда не выдержал и, нервничая, засопел.

– Херовые твои дела, пацан, че-то серьезное ты натворил, раз майор тебя допрашивать будет.

Игорь не ответил и взгляда не отвел, продолжая испытывать.

Дверь допросной открылась будто сама собой, Цыганков шагнул в полумрак комнаты и, когда глаза привыкли, увидел за столом еще молодого милиционера, выбритого до синевы, с черными запавшими глазами. Тот молча, кивком, указал на свободный стул. «Он че, здесь все это время сидел?» – успел подумать Игорь, прежде чем сел, и увидел в другом конце еще одну дверь. Майор молчал. Стены были обиты деревянными панелями до плеча, а дальше шла серая штукатурка, давно не обновлявшаяся. На потолке в желтом закопченном круге висела одинокая тусклая лампа.

– Я тянуть не буду: за то, что ты сделал, наказание – расстрел. Будешь говорить – сам себе услугу окажешь. Чистосердечное признание – и, может, поживешь еще немного.

– Так я уже во всем признался. – Не ожидая реакции милиционера, Игорь продолжил: – Признался, и суд был, и комсомолец тот тоже не прав оказался, так что исправительные работы по месту занятости мне уже дали, гражданин начальник.

– Не трать время, не в детской комнате, – спокойно отозвался майор. – Пока ты со мной шутки шутишь, у тебя в квартире обыск проводят, и, как найдут, можешь своими признаниями подтереться. А подтираться тебе придется, потому что хищение социалистической собственности в особо крупных размерах – это вышка.

– Чего ищете-то, гражданин начальник?

– Я ж вас, дураков, знаю, – продолжал милиционер, не обращая внимания на выпад. – Вы сначала делаете, а потом думаете. Ты как долго шестнадцать килограммов платины скрывать собирался? Ты вообще кому столько продать решил?

– Сколько, бля, килограмм? – вырвалось у Игоря.

– Что, меньше? – глядя в глаза, спросил мент.

– Какой платины? Я платину в жизни не видел. У меня зарплата семьдесят рублей, гражданин начальник, вы че-то обознались. Мне на столько платины за всю жизнь не заработать.

– Не заработать, – согласился майор. – А с завода вынести смог.

– Я на фрезе работаю, гражданин начальник, я могу только стальную стружку в штанах с работы вынести. Какая платина?

– Ту, что на лопасти напыляют, – с улыбкой ответил майор. – Я сам на заводе работал, знаю, как такие дела делаются.

– Раз знаете, то спросите про это в другом цеху. Лопасти мне по разряду вытачивать не положено, – издевательски искренне начал Игорь. – Еще авиационная лопасть – такая штука, гражданин начальник, что ее в карман не положишь. Чем там ее в других цехах напыляют, я не знаю.

– Допрос окончен, – отрезал майор.

Будто услышав эту фразу, из-за двери появился лейтенант и, заведя Игорю руки за спиной, защелкнул наручники.

– Зря вы так, гражданин начальник, я, когда комсюку зубы выбил, не отпирался, как есть сказал, а теперь че-то… – не успел договорить Цыганков, и его вывели.

Леха стоял перед дверью в допросную, пытаясь услышать хотя бы гул голосов, но оттуда не долетало ни звука. Он закрыл глаза, и разноцветные пятна продолжили плясать перед глазами.

– Что ж ты нахуевертел, дружок? – почти ласково спросил сопровождавший пожилой милиционер и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Майор всех подряд не допрашивает, а ты, прости, конечно, на говно больше похож. Наш начальник серьезный мужик, он маньяка пять лет назад изловил, из кого хочешь душу вытрясет.

Леха попытался припомнить подробности поимки убийцы Серебрякова, вырезавшего по ночам семьи, но находил только смутный страх. По коридору быстро прошагал молодой лейтенант и исчез за дверью допросной. Через минуту он вывел оттуда Игоря в наручниках. Кривая ухмылка Цыганкова говорила громче слов: он обломил мента и беспокоиться не надо. Леха облегченно выдохнул и зашел в полутемную комнату.

– Говорить будешь?! – гаркнул майор на не успевшего дойти до стула Леху. – Где был в ночь с 28 на 29 марта?

– Спал дома.

– Кто может подтвердить?

– Сестра, наверное, она тоже спала.

– Куда дел платину?

– Кого?

– Тебя расстреляют за это, щенок! Это не шутки, шестнадцать килограммов драгоценностей украсть.

Леха стоял перед столом. Хотя он не ждал такого напора, привык, когда люди кричат. На него орала мать, классная руководительница, участковый, Альбертыч, а теперь еще этот незнакомый мент. Это было привычно и совсем не страшно.

– Там, на месте преступления, – твои отпечатки.

– Где?

– На заводе.

– Я работаю на заводе, у станка не в перчатках стоят.

– Умный сильно?! Посиди в камере, подумай. Как вспомнишь про платину, зови. Только быстро, а то скоро у тебя в доме обыск закончат, тогда я тебя позову, а потом тебя к стенке позовут.

– Не знаю, о чем вы говорите, – спокойно ответил Леха, когда дежурный застегивал у него за спиной наручники.

И по хищной улыбке майора понял, что зря это сказал. Для невиновного – слишком хладнокровно.

В прохладной камере было тихо. Слева, глядя в высокое зарешеченное окно, задумчиво сидел Игорь, у другой стенки, накрывшись с головой синим пиджаком, спал какой-то мужик, источая тонкий запах перегара, вплетавшийся в запах хлорки. Цыганков кивнул в его сторону и одними губами беззвучно сказал: «Закрой рот».

А вслух добавил:

– Папиросы есть?

– Не, обшмонали меня, ключи, папиросы, все у них.

– Покурите, пацаны, – протянул пачку «Примы» мужик, не вставая с лежанки. – На пятнадцать суток посадили, покрыл хуями мента на улице, – рассмеялся он, но Леха с Игорем его не поддержали.

– Спасибо, – отозвался Королев, а Цыганков молча вытянул сигарету. Мужик покопался в скомканном синем пиджаке и протянул спички.

– А вас за что?

– Сами не знаем, – буркнул Игорь, сплевывая махорку, приставшую к губе.

– Вас с конвоем привел. На допросе, что ли, были?

– Ага, майор допрашивал, – вырвалось у Лехи, и его внутренний Игорь в голове отчетливо проговорил: «Закрой рот».

Молчание висело тяжелым табачным дымом, не хотевшим лететь ни к окну, ни к вентиляции.

– Че-то серьезное вы наделали, пацаны. Грохнули кого-то? Майор просто так допрашивать не будет. – Не услышав ответа, мужик затянулся и начал: – Про майора говорят, будто он Серебрякова голыми руками поймал. Пять лет назад, вот так же весной, маньяк влезал через окна в дома, убивал людей, насиловал женщин. Мертвых уже. Помните о таком? Вам по сколько лет было? По пятнадцать. Значит, помните, у меня жена до сих пор по ночам просыпается проверить замок на двери. Борис Серебряков этого урода звали. Девять трупов за собой оставил. От милиции, от дружинников уходил. Прислали генерала МВД из Москвы. Нашли на месте преступления ключ велосипедный, всем дали ориентировку на велосипедистов. Вот, значит, ранним утром 8 июня дружинники увидели: крутит педали один такой – и засвистели ему. Дело было в Зубчаниновке, где трупов больше всего. Эта тварь бросила велосипед, пошла огородами и спряталась в деревянном сортире. Дружинники след потеряли, но кто-то из местных полез в туалет, и Серебряков – на! Проломил ему голову кирпичом. К путям побежал, запрыгнул на проходивший мимо поезд, а с поезда на забор, с забора на территорию 18-го завода, а там его наш старший лейтенант поймал, он там дежурил. За это его через два звания до майора повысили.