Пепел в песочнице

Во время посадки Максиму опять было очень плохо. Его несколько раз вырвало желчью. В отсеке воняло блевотиной и было нечем дышать. От вони и волнения Максима несколько раз накрывали приступы клаустрофобии. Он лежал, стараясь не вляпаться в зловонную лужу и терпеть. «Все вот-вот кончится. Все скоро кончится» Уговаривал себя Максим. «А что потом? Потом-то что? Не страшно?» отзывался внутренний голос. «Потом — будет потом. Главное, что не сейчас. Сейчас главное — перестать блевать. Все остальное не так уж и важно». Лайнер стремительно падал. От того, что невозможно было посмотреть в иллюминатор и увидеть приближающуюся землю, казалось, что падение будет бесконечным. Поэтому когда пол вдруг неожиданно врезал по губам, Максим сильно удивился. После чего получил вторично полом по носу, и счел за лучшее слегка приподняться на локтях. Не помогло. Следующие три удара бросили его вперед, Максим въехал макушкой в бронированную дверь, еще раз треснулся носом и благополучно рассек бровь.

«Вот спасибо! Вот спасибочки! Хорошо-то как! Отлично просто! Узнаю Родину — никакой мягкой обивки. Ничего. Даже на диверсантах экономим. Так и застрелить не успеют — сам расшибусь».

Лайнер еще какое-то время накатывал круги возле аэропорта и остановился. После была долгая тишина. Потом, неожиданно, кто-то крикнул совсем рядом. Раздалась приглушенная автоматная очередь. Затем снова все стихло.

Через некоторое время устав от тишины, Максим включил маленький экранчик находившийся на правой стенке отсека и начал переключаться между камерами, вмонтированными в потолок каждого из отсеков.

— Так. Лайнер уже пустой. Наших всех взяли. В моем отсеке один. Вооружен каким-то пистолетом-пулеметом… в тяжелой штурмовой броне. Плохо. Черт его знает, пробивает то, что у меня есть такие доспехи или нет. Может получится неудобно — помру я здесь с простреленным еблом, а жена с дочкой даже и не узнают, где я пропал.

— А ты уверен, что они все еще живы? — Внутренний голос Максима обладал удивительно мерзкими интонациями.

Ужас тихонько выполз откуда-то из желудка, прополз ледяной рукой по пищеводу и ухватив за горло начал душить. Рот Максима искривился, лицо как будто скомкалось, из глаз брызнуло. Максим скукожился, подтянув колени к подбородку, и тихонечко замычал.

— Интересно, кто там кричал? Кого застрелили? — второй внутренний голос говорил тихо, но вполне отчетливо.

— Главное, пока, что не меня. А если не меня, значит, я смогу выйти и сделать все что смогу, чтобы добраться домой.

Максим помассировал лицо, изгоняя с него следы истерики и снова уставился на экран и защелкал кнопками.

— Так. Вот оно. Первый пилот отлетался.

Камера показывала сверху лежащее на спине тело первого пилота в залитой кровью форме. Пилот лежал открыв рот и можно было увидеть, что верхние зубы были выбиты. Рядом стояли двое в таком же обмундировании, что и первый, но в руках было оружие побольше. Штурмовые винтовки.

— Что ж ты сделал-то, что тебя застрелили-то? Видно, хороший ты был человек.

Максим залез в пояс и достал горсть гранат — цилиндров толщиной в два пальца.

— Какая из них дымовая, какая сонная, а какая слезоточивая? Какая должна быть маркировка? Юрий Сергеич мне показывал, но я прослушал. Черт! О чем я думал тогда? О том, какой я умный, кажется. Идиот! — Максим еще раз попытался вспомнить тот момент, когда шеф ему рассказывал про маркировку. Вот шеф достает кладет их в пояс, говорит, что-то про пояс, поворачивает голову и… И? — Максим подергал себя за нос. — Ну, и? Он говорит: «…желтый маркер — слезоточивые». А у нас есть еще синие и красные. То, что красные могут быть сонными маловероятно — красный цвет возбуждает. Хотя кто поймет маньяков из ВПК? Но будем считать, что сонные гранаты — гранаты с синей маркировкой. Синий фон успокаивает, так, что с ассоциативным рядом тут все хорошо.

Теперь надо было действовать.

— Господи, убереги меня, мудака…

Произнеся такую нехитрую и не очень приличную молитву, Максим нажал на кнопку замка дверцы отсека. Дверца открылась без щелчка, и Максим, выдернув кольцо, высунулся из люка до пояса и, стараясь даже не дышать, аккуратно положил гранату за спиной у солдата. После этого он так же тихо отполз обратно и уже закрывая за собой дверцу, услышал едва слышный чпокающий звук. Это пошел газ.

Максим плотно закрыл дверцу, напялил вытащенный из сумки противогаз и уставился на экранчик. На экранчике солдат канадской армии активно боролся со сном. Сон побеждал. Максим глядя на мучения солдата, нервно зевнул и испугался. Он поморгал, помотал головой, но все было в порядке. Спать не хотелось. Зевота действительно была просто своеобразной нервной реакцией на стресс.

Тем временем солдат на картинке привалился к стеночке и сладко уснул. Возможно, он видел во сне что-то приятное. Во всяком случае Максиму хотелось на это надеяться. Максим пощелкал переключателем и нашел ту пару, что стояли над мертвым пилотом. Теперь они передвинулись глубже в салон, а вход охраняла пара новеньких. Дела шли отвратительно.

Максим достал еще две гранаты с синей маркировкой, выдернул кольца и открыв дверцу бросил их на пол, а потом, размахнувшись, с силой врезал кулаком по стенке. После этого он опять заполз внутрь отсека и уставился на экран. На экране было уже только двое вооруженных людей — те, что стояли у двери. Пока план работал.

Максим переключил камеру на отсек со спящим солдатом. Двое вошли, увидели лежащего на полу товарища и немедленно взяли оружие наизготовку. Один попытался открыть дверь багажного отсека, но та была заперта. Второй в этот момент тормошил спящего товарища.

И тут Максиму крупно повезло еще раз. Солдат, который пытался открыть дверь, сначала удалил в дверь ногой, а потом, не добившись результата, и очевидно не ожидая того, что дверь окажется бронированной, выстрелил в нее из автомата. Взвизгнул рикошет, и солдат, тормошивший спящего, упал раненый куда-то в районе ключицы.

Еще двое солдат, те самые, что караулили вход, ворвались в тамбур. Они быстро повели стволами винтовок по углам и, не обнаружив никого, повернулись к своим. В этот момент тот, что был ранен, уже крепко спал, медленно теряя кровь, а вместе с ней и жизнь, а второй — тот, что стрелял — усиленно клевал носом не в состоянии понять, что с ним происходит и когда он успел так устать.

Обнаружить гранаты и вызвать подмогу или «скорую» позволить было никак нельзя. Необходимо было что-то делать. Это «что-то» никак не могло обмануть Максима, хотя и пыталось. Поддайся он на эту обманку — легко было бы запаниковать, сжаться в комок или, наоборот, забиться в истерике и таким образом испортить все начатое. К счастью у Максима, отчасти благодаря стрессу, был ясный ум, который не позволил ситуации обмануть себя. Максим понимал, что за маской «что-то делать» скрывалось прозаичное «убивать». Надо было убивать. Он совершенно неожиданно для себя принял это совершенно спокойно, лишь слегка дрогнуло что-то в районе сердца. Он взял в руку «Клен», переключил на автоматический огонь, передернул затвор, толкнул другой рукой дверцу и вывалившись в тамбур дал длинную очередь.

Его опасения оказались совершенно напрасными. Пули были бронебойными. Они легко пробили бронежилеты, каски, вошли в тела и, пройдя через них, вышли с обратной стороны. Хотя пистолет при стрельбе шума почти не издавал, но звон, который производили пули ударяясь в обшивку — оглушал.

Пистолет за считанные мгновения выпалил весь запас патронов, замолк и наступила тишина. Максим с сопением торопливо заменил обойму и щелкнул затвором. Один из солдат, тот что был ранен в самом начале шевельнулся, и Максим еще до того как успел сообразить что делает, выстрелил ему в голову.

«С дебютом тебя, чудовище» поздравил он себя. «Ну как? Гордишься собой? Или сейчас не время для неудобных вопросов? Ну, извини».

Он отступил назад, засунул руку в отсек, вытащил оттуда рюкзачок и чемоданчик. Рюкзачок надел на спину, в чемоданчик сунул теплый «Клен», осмотрел себя — не осталось ли крови. После этого захлопнул люк и быстро направился к трапу. Перед самым выходом он стянул противогаз и размахнувшись кинул его в глубину салона. Надел кепи, солнцезащитные очки и вышел под небо гостеприимной Канады.