Пепел в песочнице

Понимая, что имеет дело с опасным параноиком и алкоголиком, Максим решил ничего близкого сердцу хозяина не трогать, а присел на стул, налил себе из бутылки в стоящий рядом стакан и показательно, нагло, хэкнув, выпил.

Вода. В бутылке была вода. То есть как вода?

— Ну, как тебе, сынок, водичка?

Произнеся эту фразу на почти чистом русском языке, мужчина поднялся, сел и уставился на Максима смеющимися васильковыми глазами. Максим подумал, ухмыльнулся.

— Забористая водичка. И давно Вы тут так дурака валяете?

— Да с самого объявления независимости. Ругаюсь, время от времени стреляю в белый свет как в копеечку.

— И в чем смысл зажигательного представления, позвольте узнать?

— В отваживании идиотов от моей собственности. Как началась заваруха, — мужчина сел в гамаке, плеснул себе воды из водочной бутылки и выпил. — ко мне приперлись эти, из милиции, и потребовали сдать половину моей солярки (а ее у меня очень много — цистерна вон почти полная стоит) в городской кризисный фонд.

— Ну, это же в порядке вещей. Люди пытаются мобилизовать ресурсы для выживания…

— Еще они потребовали у меня сдать все мое оружие. Естественно в фонд. Люди тут не при чем сынок. Ближайшее время, нам нехватка горючего не грозит. Да и что произошло такого, чтобы так паниковать?

— Вообще-то ядерная война.

— Ерунда. Никакой ядерной войны не было!

— А Вы точно только воду последнее время пили?

— Не хами. Сам посуди, что произошло? Ну, пробросались ракетами небольшой мощности, ну угробили миллиард человек, ну половину Польши раскатали в тонкий блин, ну засрали радиацией пол-Европы и часть Америки. А победитель-то где? Нет победителя. Что изменилось в мире? Ничего. Все впустую. Все зря. Глобально кроме Китая и Польши вообще никто не пострадал. Ну, инфраструктура конечно порушена. Но сколько времени понадобится, чтобы ее восстановить? Горючка есть — мы, считай на ней живем. Большинство промышленности цело. Экологии конец не пришел. Это не война, а бездарщина какая-то. Глупость. Всемирного масштаба, конечно, но тем не менее — обычная глупость. — Арчер взял Масима за плечо и повел в дом, — Радиоактивных мутантов ниоткуда не выползает, мир в пустыню не превратился. Самой опасной тварью для человека по-прежнему является его же собрат по виду — Гомо Сапиенс и то дерьмо, что в нем сидит. А сейчас это дерьмо лезет из всех щелей. Кто-то от страха с ума спятил, кто-то рыбку в мутной воде ловит. И вот эти спятившие и амбициозные — и есть самые опасные. А больше нам, по большому счету никто и не грозит. Красочный пример — мой городок. На самом деле вся эта милиция, все эти фонды — всего лишь способ взять город под контроль. Есть тут у нас пара человек — местные состоятельные ребята. Джимми Лири и Сэм Донахью. Они и до заварушки неплохо тут себя чувствовали, а теперь хотят чувствовать себя еще лучше. А для этого надо у людей забрать самое важное — горючку, оружие и продовольствие. Что они и проделывают. При этом оба снизили цены на выпивку и роздали пистолеты милиционерам. Некоторым их этих милиционеров нельзя доверить даже пальцем в носу ковырять — сломают палец. Не то, что пистолет доверить. Все это сборище никчемных дебилов Сэм и Джим натравят на город. А перед этим — на меня. Я у них как кость в горле. Я тут единственный, кто открыто посылает их в жопу. Позавчера в город приехал сынок Донахью вместе со своим семейством и односельчанами. Говорят, что у себя в Риверз Вэлли этот недоносок учинил расправы над военными. Естественно его тут же приняли в милицию. Так что… — тут он неопределенно покрутил пальцем, — Кстати, Максим, как ты добрался?

Выслушав историю про то, что произошло в Риверз Вэлли, Стив, покачал головой.

— Интересная история. Трогательная. Хотя я спрашивал тебя не об этом. Я имел в виду — как добрался ко мне уже тут? Спрашивал кого-то обо мне? Встречался с кем-то?

Максим рассказал, как он въехал в город, про патрули, про досмотры, про то, как о Стивене отзывались милиционеры. Показал полученную в городском совете карточку.

— Ну, и как ты думаешь — раскусили тебя?

— Думаю, что нет, не раскусили. Иначе бы не отпустили бы.

Стивен рассмеялся.

— Молодо-зелено! Как ты до Игла добрался — ума не приложу. Раскусили тебя еще на въезде. На самом первом патруле. Рожа твоя засвечена дальше некуда. А то, что тебя не взял ни второй патруль, ни в Городском совете, ни слова не сказали, означает, что распоряжение уже было: тебя не трогать.

— Хотели узнать, куда я пойду?

— Куда ты пойдешь, ты сам же всем и рассказал. Они знали, куда ты идешь и кого ищешь. Они даже тебе помогли. Значит, они хотели, чтобы ты пришел ко мне. — Он потер рукой подбородок с белой двухдневной щетиной. — Зачем?

— Появление у Вас контакта с разыскиваемым опасным преступником легитимизируют репрессии в Ваш адрес. Фактически, я — достаточное и необходимое основание для того, чтобы с Вами расправиться.

— На мой вкус ты выразился несколько казенно, но при этом почти точно. Необходимое — да, но достаточное — нет. Не то, чтобы тут меня очень любили, нет. Но вот так просто меня грохнуть только потому, что ко мне пришел преступник? Нет. В милиции, конечно, дауны в основном. Потому и набрали. Но чтобы застрелить кого-то, кто им ничего плохого не сделал — это нет. Не думаю. Тебя убить? — Да, пожалуйста! А я — их сосед. Привыкли. Кое-кого из них я бывало выручал. Нет. Мало. Думаю, что надо ждать какой-то провокации. А вот потом… — Стивен опять потер щетину — Иди-ка ты, Макс, в душ. Полагаю, что времени у нас немного. Ты мойся, а я вещички соберу.

Максим уже было развернулся в указанном хозяином дома направлении, но в последний момент притормозил.

— Мистер Арчер!

— Что тебе? — Арчер уже копался в каких-то пыльных чемоданах вытянутых из-под дивана.

— Где русский так выучили? Если бы не акцент, то я бы Вас от собственного деда не отличил бы ни по выговору, ни по манере выражаться.

— Так меня же для работы в России готовили.

— Где готовили?

— Ну, ты еще меня спроси, как детей делают. Иди, мойся, давай. Времени мало.

— А почему не работаете?

— Почему, да почему… По кочану! — Арчер махнул в воздухе жилистой, похожей на ветку березы рукой, и сразу как-то стало видно, что он стар, — Списали меня по психологической непригодности. Сначала язык, потом литература, потом история. Произошло то, что называется излишним сближением с противником. Психологи это уловили и списали меня к чёртовой матери. Опять же твой этот чёрт — Юрген меня с панталыку сбил. — Арчер выглядел одновременно и расстроенным и каким-то одухотворенным. Так как будто неприятности свои и неудачи вывешивал на мундир как ордена. — С одной стороны, если б не он, то лежать мне сейчас на Арлингтонском кладбище, а с другой стороны — а вот это, то как я живу — жизнь? Хотел было в монастырь уйти — Юрген не дал. Отговорил. Жить-то я здесь могу! Но настоящая ли это жизнь? Слушай, иди-ка ты уже мыться!

Максим счел за лучшее не пережимать и ушел в душ. Когда он вернулся, Арчер уже собрал два рюкзака и переоделся в камуфляж.

— До ночи еще шесть часов. Можешь поспать.

Максима уговаривать было не нужно — за последние дни он научился мгновенно засыпать при первой же возможности и так же быстро просыпаться. Максим лег на диван, укрылся пледом и провалился в сон.

Во сне все опять перепуталось. Снились Ангела и Варя, снилась Маргарет, убитые солдаты, пилот все еще лежащий на полу в салоне лайнера. Во сне они все время теряли цвет и превращались в листки фотографий, которые затем темнели и вспыхивали. Максим пытался тушить их, но руки почему-то не слушались и все фотографии сгорали до самого конца, оставляя в руках Максима серый пепел.

Арчер разбудил Максима около часа ночи.

— Вставай, Макс. Нам пора.

С этими словами он бросил Максиму на грудь снаряженный рюкзак. Максим кряхтя, поднялся, попрыгал на месте, разгоняя кровь. Поприседал. Когда Максим надел рюкзак, Арчер помог ему затянуть грудные лямки, а затем пристегнул к ним продолговатый чехол.