Бунт женщин

— Кажется, я затронул не ту тему, — говорит Валерий Андреевич. — Давайте о другом. Вы знаете, что такое трудные подростки? Силы непомерные, голова и душа не загружены. Они насилуют, грабят, убивают, а знаете, почему? У нас плохо поставлено образование. И программы надо вернуть старые, те, что были до Перестройки, и учителя нужны увлечённые. Да где их взять? Зарплаты — низкие, мужчины не хотят идти в учителя. А без мужчины мужчину не вырастишь. У нас много школ для трудных подростков, а знаете, что это такое? В обычном классе с одним трудным подростком не могут справиться, а тут их целая школа.

— Но у них, наверное, особая программа, — заставляет себя говорить мама.

— Я не ревную тебя. Откуда ты взял?

— Чего ты тогда злишься?

— Дело не только в особой программе. И даже не в хороших учителях. Я знаю умного, самоотверженного молодого человека, который пришёл работать в одну из спецшкол, чтобы спасти детей. Он ставил с ними спектакли, ходил с ними в походы, учил их лепить и строить модели самолётов. В общем, подарил им детство — сделал то, чего не сделали учителя обычных школ, хотя, конечно, в обычных школах уровень образования намного выше. Но вот дети разъехались после окончания школы по своим областям и городам и почти все погибли. Кто раньше пил под воздействием родителей или приятелей, снова стал пить, потому что никуда не делись ни родители, ни приятели. Кто воровал, снова стал воровать. Один мальчик покончил с собой, а большинство сейчас — по тюрьмам. Дети не смогли противостоять среде, тем людям, из-за которых они начали пить и воровать.

— Что стало с учителем, когда он узнал о судьбе своих учеников? — спрашивает мама.

— Бросил школу. Назвал своё подвижничество — «мартышкин труд». «Зачем я не спал ночей, забросил собственных детей? — спросил он меня. — Жену не видел неделями? Ночевал в школе? Во имя чего?» Весь день сегодня уговаривал его вернуться в школу. Не уговорил.

Вероника встаёт:

— Вы думаете, я сошла с ума? Вы думаете, у меня галлюцинации? Родинки нет. Я знаю, не Голик. Но это ведь знак? Или не знак? Я бы сказала, высший знак: то, что Виктор, как две капли, похож на Голика. Скажете, случайность, совпадение? Почему же случайности — на каждом шагу? Почему именно случайности определяют жизни? Люди встречаются именно в этой обстановке и в этот момент? Человек не выбирает, его выбирают. Чтобы родиться, нужно попасть именно в тот единственный момент, когда родишься ты. Не слушайте меня. Человек сам выбирает родителей, сам выбирает ситуацию, сам определяет свою жизнь. Не Голик, я знаю, я справлюсь. Простите, что замучила вас. Но всё равно, Виктор — знак! — Она идёт к двери.

Мама говорит:

— Может, останешься переночевать? У нас хватит места.

— Я и так испортила вам день. Простите меня. И большое спасибо. Мне стало легче.

В эту минуту Туся соскальзывает со стула и подходит к Веронике:

— Ты любишь лошадок. Пойдём в зоопарк. Они скачут, ты будешь смотреть на них. Я не мальчик, я девочка, но я тоже могу поплыть с тобой в воде, хочешь? Хочешь, я тебя утешу? — Она гладит Вероникину ногу. — Ты не будешь больше мучиться?

Вероника беспомощно смотрит на Виктора.

— Достоевщина какая-то, — говорит Валерий Андреевич.

Вероника гладит Тусю по голове:

— Большое спасибо тебе. Я очень хочу вместе с тобой смотреть на лошадок. В следующее воскресенье я к тебе приду, хорошо? — Вероника выходит в коридор.

— Я провожу. — Виктор идёт следом.

— Ты вернёшься? — спрашивает мама.

— Обязательно.

— Прямо достоевщина какая-то, — снова говорит Валерий Андреевич, когда хлопает дверь.

Инна с Тусей уходят к себе — читать книжку.

И за столом нас — трое.

Это уже было однажды. Почти нетронутая еда, и мы — втроём — за столом. Где? Когда? В какой из моих жизней? И зыбкий, словно простуженный голос Валерия Андреевича:

— Я разговаривал с деканом биофака. Если ты хорошо сдашь все экзамены, тебя могут взять в заочную аспирантуру. Будешь учиться, сможешь ставить свои эксперименты в лаборатории биофака.

— Я не понимаю, — робкий голос мамы. — Школа, аспирантура, лаборатория. Когда я буду работать в лаборатории?

— Два раза в неделю. Три дня будешь преподавать, два — в лаборатории. А там будет видно. Я же обещал, ты начинаешь жить заново, так, как хочешь ты, так, как задумала когда-то. Судя по сегодняшнему вечеру, ты уже в эпицентре жизни.

Виктор в этот вечер не вернулся. Не пришёл он и на второй день, и на третий.

Я жду Виктора? Я хочу видеть Виктора? Я ревную его? Что происходит?

Мама не успевает прийти из школы и поесть, начинает заниматься со мной:

— Слушай и представляй себе, память у тебя хорошая, само всё уляжется в голове.

Инна переехала на новую квартиру, устроила Тусю в детский сад. Зина — в лагере, и по воскресеньям мама с Инной и Тусей едут навещать Зину.

Сегодня воскресенье. Пять дней до экзамена. У мамы экзамены — в сентябре. Она уже набрала кучу книг и читает их в постели, перед сном.

Квартира продувается насквозь — все окна открыты. Сегодня я вижу слова, понимаю их смысл. Меня не размазывает медузой по стулу. Тычинки с пестиками и среда обитания млекопитающих, нервная система и устройство желудочно-кишечного тракта… располагаются по порядку в моей голове, я легко расскажу о них в любую минуту. Листаю учебники. Это помню. Это тоже помню. А это — в первый раз вижу. Читаю.

Звонят в дверь.

Корзина с цветами и — никого.

Вношу её в дом, открываю письмо.

«Желаю блестяще сдать экзамены. Не хочу мешать Вам, зная, как Вы заняты.

Думаю о Вас беспрестанно.

Очень верю в то, что Вы поможете мне и людям.

С глубоким почтением,

Леонида».

Обычные, пышные, головастые, гвоздики — красивы, но не пахнут. Эти — мелкие, не прошли пути перерождения в более совершенные, терпки. Закрываю глаза — поле гвоздик.

Снова звонят в дверь.

— Прости, что врываюсь, не хотел по телефону.

На пороге — Яков.

— Один из моих приятелей — в комиссии, — говорит с порога Яков. — Иди отвечать первая, и тогда он будет спрашивать тебя. Пробелы обходи, говори уверенно и спокойно.

— Разве меня будет спрашивать только один преподаватель? Я думала, зоологию, ботанику, анатомию надо сдавать разным.

— Каждое учебное заведение сходит с ума по-своему, — пожимает плечами Яков.

— Хочешь чаю?

Яков кивает, и мы идём в кухню. Он рассказывает мне о своём приятеле, о своей курсовой и вдруг спрашивает:

— А где мама?

И я понимаю, он специально подгадал — пришёл, чтобы застать дома маму. Спросил и покраснел.

— Ты что, тоже влюблён в неё?

— Почему — «тоже»? Кто ещё влюблён в неё?

— Есть такой. А вообще в неё влюблены все. Ты можешь открыть мне секрет, в чём тайна?

— Могу. Она — тёплая, а ты — холодная. Ты ведь об этом спрашиваешь меня? Из тебя торчат шипы: не подходи, проколю, в любой момент можешь взорваться. А в маме — тихо, в ней — штиль, в ней — покой.

— Это не скучно?

— Нет, это не скучно. Она привносит в жизнь каждого покой. Людям нужно равновесие. Вместе с тем она умна, внимательна к каждому человеку, много знает.

— Когда ты успел так хорошо изучить её?

— Я заканчиваю психологический факультет, моя профессия — психология. Я — великий психолог. Мне достаточно побыть несколько минут с человеком, как я уже понимаю, что с ним происходит.

— Ну, и что происходит со мной?

Яков молчит.

— Не понимаешь, что со мной?

— Понимаю.

— Почему же не говоришь?

— Боюсь взрыва, боюсь обидеть тебя, боюсь твоих шипов. Ведь если ты мне откажешь от дома, я не смогу видеть Марию Евсеевну, а мне очень нужно видеть её. У меня планы.

— Какие планы?

— Через год я закончу университет, поступлю в аспирантуру и тут же начну одно исследование.

— Какое исследование?

— Я хочу провести исследование в сумасшедшем доме и с людьми обычными. Меня интересует видение мира — со сдвинутым сознанием и с якобы нормальным. Конечно, пока это только предположение, но мне кажется, сумасшедшие люди ближе к пониманию невидимого мира, чем нормальные, они просто не справляются с тем, что происходит в них. Эксперимент будет чистый. Их на время перестанут пичкать лекарствами.