Страница 2 из 32

Петр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус

Бородин Анатолий

П. Н. Дурново развил в себе способность предвидения «необычайной силы и точности»[10]. В записке на имя Николая II он предсказал катастрофические для России последствия грядущей войны. Это был подлинно научный прогноз, основанный на глубоком понимании общественного развития. Революция была им предсказана в деталях[11].

П. Н. Дурново, справедливо заметил Д. Ливен, «совмещал большую оригинальность мысли и ясность взгляда с глубоким знанием военных, геополитических, экономических и политических реальностей»[12].

Обладал «широким государственным пониманием интересов страны». Его глубокий ум был «трезвым» и чрезвычайно скорым: он «быстро входил в существо вопроса», «быстро разбирался в самых трудных положениях», «налету схватывал суть дела». «Давно, – писал Л. А. Тихомиров, – я не выносил впечатлений такого ясного представления себе каждого вопроса, как встретил в нем. Теперь таких людей мало: старая школа видна»[13].

У него был твердый характер – «громадный», по выражению Л. А. Тихомирова. Е. Г. Шинкевич свидетельствует: «Я слышал часто его суровые распоряжения, но никогда не видел его раздражения – в этом чувствовался сильный характер этого человека». А М. О. Меньшиков усматривал тут «не только характер, но и нравственное обоснование для него, особую философию, которая могла постоять за себя». И ум, и характер были необыкновенно дисциплинированны: его отличали «полная гармония между умом и характером», «ясное понимание своей задачи», «определенность желания, воли – он знал, чего он хотел». При этом воля его была «сильною», «железной», «твердой» и «настойчивой», была «вполне адекватна силе его ума». «Умел выразить в случае надобности уверенность в том, что он сумеет превратить свои слова в действие». Это усиливалось выдающимися организаторскими способностями, «умением осуществлять власть», особым «даром управлять». Это был «человек крутой дисциплины».

Современников «поражала огромная работоспособность» П. Н. Дурново. Он был весьма энергичен, его не видели «уставшим и никогда без работы». «Трудолюбие и ясность изложения Д[урново] поразительны», – говорил С. Д. Шереметев царю[14]. К выступлениям он «подготовлялся самым тщательным образом», свои речи «по привычке» писал. Мудрено ли, что он «очень знал дело», «отлично знал дело», что его всегда отличали «опыт и здравый смысл», а за словами его «чувствовался громадный служебный и книжный труд, громадный умственный и научный капитал», к его мнению, по свидетельству политического противника, «привыкли прислушиваться все члены Государственного Совета, независимо от того, где они сидят».

По оценке М. М. Ковалевского, политического оппонента П. Н. Дурново, последний «говорит всегда неглупо, не подыскивая словечек и аргументируя сильно, <…> он умело и терпимо руководил прениями, <…> отличается, несомненно, доходящим до разума здравым смыслом, необыкновенной определенностью и ясностью мысли <…>. Он не столько оратор, сколько то, что англичане называют debater, то есть человек, умеющий разбить мотивы противников, разобрав их по косточкам»[15].

Хотя было и такое: «Петр Николаевич был блистателен. Когда он кончил свою арию, то внизу между сидящими, как в партере театра перед знаменитой певицей, раздавалось тихое “браво, браво”, что даже не в обычаях Государственного Совета»[16]. Петербургский корреспондент Daily Telegraph Э. Диллон о речи П. Н. Дурново в общем собрании Государственного Совета 19 марта 1909 г. по законопроекту о штатах Морского генштаба писал: «по сжатости, ясности, строгой логике и достоинству является единственною в летописях русских парламентских прений»[17].

Сильнейшей стороной Дурново-политика был его прагматизм, он ни в чем не был умозрителен. В своих решениях он был всегда определенен и ясен, «раз решив, не любил менять свое решение». Вместе с тем «редко с кем можно было так спорить <…> и доказывать правоту своего мнения. В споре он умел и отказываться от своего мнения». «Я никогда, – признавался он в общем собрании Государственного Совета, – не имею такого самомнения о своей работе, чтобы ежечасно не быть готовым сознаться в своих ошибках»[18].

Сослуживцам Дурново импонировало его «спокойствие и выдержка», «хладнокровие», «полное бесстрашие»[19] (во время приемов не позволял «никакой фильтровки посетителей», выходил в общий зал, куда «никогда не допускал агентов охранки»), решительность, «простота», оперативность («ко всем вопросам относился всегда практически-жизненно, чуждаясь формальностей, и при этом сразу – на лету схватывал суть дела и разрешал вопросы тотчас же»).

П. Н. Дурново выказал способность и смелость быть независимым министром: не пытался потрафить общественному мнению, противостоял чуть ли не всему Совету министров во главе с С. Ю. Витте, «оставлял без уважения» весьма высокую протекцию, «вплоть до великих князей». «Никогда, – утверждает А. Ф. Редигер, не стеснялся высказывать вполне откровенно свое мнение»[20].

Не позволял хлопать себя по плечу, не играл в «рубаху-парня», проходимцев держал на дистанции[21]. Не переводил принципиальные разногласия в плоскость личных отношений[22]. Помнил сделанное по его адресу добро, отвечал тем же[23].

Хорошо разбирался в людях. С. Д. Шереметев как-то разговорился с ним о Николае II, а затем записал: «Перешли на анализ личности и характера. Д[урново] рассказал несколько эпизодов из прошлого в связи с личными отношениями. Говорил умно, дельно; <…> Вижу, что у Д[урново] иллюзий никаких. И co

Был чужд подозрительности[26]. Умел подбирать себе достойных сотрудников, принимая во внимание прежде всего их деловые качества. При этом чувства сотрудника к нему или его – к сотруднику не имели большого значения. Так, управляющего Земским отделом МВД в высшей степени даровитого В. И. Гурко, имевшего, и не без основания, репутацию «нахала»[27], отличали «настойчивая энергия и редкий апломб»[28]. Его «отношения с Дурново еще при Плеве были по меньшей мере натянутые. При Мирском они испортились окончательно» (до степени, когда на сказанное «Я вам как товарищ министра приказываю» П. Н. Дурново услышал: «Руки коротки»). Поэтому, как только Дурново был назначен министром, Гурко подал прошение об увольнении от должности, сопроводив следующим: «Так как вы, Петр Николаевич, питаете ко мне столь же мало симпатий, как я к вам, то служить нам вместе, конечно, нельзя». «Каково же было мое удивление, – продолжает В. И. Гурко, – когда в ответ я услышал: “Ваши и мои чувства тут решительно ни при чем. Мы переживаем такое время, когда о чувствах речи быть не может. Я считаю вас полезным на том месте, которое вы занимаете и прошу вас на нем оставаться. Уходить при этих условиях, какие бы ни были ваши чувства ко мне, вы не имеете права”»[29]. Более того: 2 марта 1906 г. провел назначение В. И. Гурко своим товарищем (заместителем).

Тарле Е. В. Германская ориентация… С. 507. По оценке К. А. Кривошеина, П. Н. Дурново предвидел «с фотографической точностью» (Кривошеин К. А. А. В. Кривошеин (1857–1921). Его значение в истории России начала XX века. Париж, 1973. С. 201).

Записка П. Н. Дурново Николаю II. Февраль 1914 г. // Красная новь. С. 197.

«В своих предсказаниях правые оказались пророками, – признал позднее В. А. Маклаков. – <…> И их предсказания подтвердились во всех мелочах» (Маклаков В. А. Из прошлого // Современные записки. Т. 38. Париж, 1929. С. 280).

Lieven D. Op. сit. P. 229.

Л. А. Тихомиров – А. А. Кирееву, 28 янв. 1906 г. // РО РНБ. Ф. 349. Д. 66.

Дневник С. Д. Шереметева. Запись 8 янв. 1915 г. // Д. 5060. Л. 7.

Ковалевский М. М. Моя жизнь: Воспоминания. М., 2005. С. 405, 400–401.

С. Д. Шереметев – А. К. Варженевскому, 27 янв. 1912 г. // РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 3007. Л. 225–226.

Цит. по: «Перевод статьи Диллона в Daily Telegraph» // Там же. Д. 5090. Л. 211.

Гос. Совет. Ст. отчеты. Сессия седьмая. Стб. 389.

«Личным мужеством и физической храбростью Дурново также отличался в высшей степени», – удостоверяет В. И. Гурко (Гурко В. И. Указ. соч. С. 483). Д. Н. Любимов возвращался с П. Н. Дурново 28 ноября 1905 г. с панихиды по П. Л. Лобко в здание МВД пешком и его «поразило» то обстоятельство, что его, «опытный в этом отношении взгляд не мог найти никаких даже признаков охраны министра. Во время своих выездов из дому Дурново ее совершенно отменил» (Любимов Д. Н. Указ. соч. Л. 458). П. Н. Дурново, подтверждает С. Ю. Витте, «бравировал опасностью» (Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 492). И. И. Толстой очень удивился, встретив 8 мая 1907 г. «П. Н. Дурново, прогуливавшегося с дочерью по Невскому пр[оспекту]» (Толстой И. И. Дневник в двух томах. Т. I. 1906–1909. СПб., 2010. С. 319).

Редигер Александр. История моей жизни. Т. 2. М., 1999. С. 403.

Так, 7 декабря 1914 г. М. М. Андронников обратился к П. Н. Дурново с предложением подписать адрес И. Л. Горемыкину: «Если Вы его одобрите и найдете не противоречащим Вашим убеждениям – благоволите подписать и прислать мне обратно для немедленной отсылки другим лицам». П. Н. Дурново не пожелал быть в одной компании с князем: «Милостивый Государь князь Михаил Михайлович, по общепринятому обычаю, адреса политического характера подаются в самый день, к которому приурочиваются празднования юбилеев или годовщина известных событий, причем тексты адресов составляются по общему согласию лиц, принимающих на себя заботу о чествовании юбиляров. Между тем в данном случае мне совершенно неизвестно, по чьему почину был составлен адрес Ивану Логгиновичу, а представление его почти через 2 м-ца после 27-го Октября едва ли может быть оправдано какими-либо основаниями. Поэтому, не взирая на мое глубокое уважение к Ивану Логгиновичу, с которым нахожусь в течение многих лет в наилучших добрых отношениях, я затрудняюсь тем не менее подписать присланный Вами адрес». Андронников был уязвлен и, раздосадованный, отвечал колкостями (РГИА. Ф. 1617. Оп. 1. Д. 274. Л. 1–2).

Днями ранее Андронников прислал этот адрес графу С. Д. Шереметеву с предложением подписать его. Шереметев запросил А. Г. Булыгина и в ответ получил: «Что касается адреса Горемыкину, то обязываюсь сказать, что Андронников – великий прохвост» (РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5124. Л. 113).

Андронников князь Михаил Михайлович (1875–1919) – сын М. А. Андронникова, адъютанта в. к. Михаила Николаевича. Учился в Пажеском корпусе, отчислен по болезни (1895). Причислен к МВД (1897–1914). Камер-юнкер. Титулярный советник. В 1914–1916 гг. – чиновник особых поручений при обер-прокуроре Синода. В окружении Г. Е. Распутина (до февраля 1916: выслан в Рязань). С 23 марта по 11 июля 1917 г. – в тюрьме Трубецкого бастиона Петропавловской крепости. Расстрелян ВЧК.

Его «били даже в специальных классах за его бросавшуюся в глаза извращенную безнравственность» (Игнатьев А. А. Пятьдесят лет в строю. М., 1986. С. 45).

«По натуре, по его скромности он большой сыщик и провокатор и в некотором отношении интересный человек для власть имущих. <…> Одно понятно, что это дрянная личность. Он не занимает никакого положения, имеет маленькие средства, неглупый, сыщик не сыщик, плут не плут, а к порядочным личностям, несмотря на его княжеское достоинство, причислиться не может» (Из архива С. Ю. Витте. Т. 1. С. 747; Т. 2. С. 238).

«Княжеский титул, неимоверный апломб, беглый французский язык, красивая остроумная речь, то пересыпанная едкой бранью, то умелой лестью и комплиментами, а также бесконечно великий запас сведений о том, что было и чего не было, – все это делало князя весьма интересным и для многих нужным человеком. И его принимали, хотя за глаза и ругали, ибо все отлично знали, что нет той гадости, мерзости, сплетни и клеветы, которыми бы он не стал засыпать человека, пошедшего на него войной.

<…> Он знал все, кроме революционного подполья» (Спиридович А. И. Великая Война и Февральская Революция 1914–1917 гг. Кн. I. Нью-Йорк, 1960. C. 217, 218).

Когда внутренняя и внешняя политика В. Н. Коковцова подверглась резкой критике со стороны правой группы Государственного Совета, П. Н. Дурново выражал к нему лично «крайне внимательное отношение» (Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903–1919 гг. Т. 2. Париж, 1933. С. 319).

В. Ф. Джунковский, будучи в мае 1911 г. проездом в Берлине, навестил в больнице ожидавшего операцию П. Н. Дурново. «Мое посещение в такое тяжелое для него время (Дурново был в опале, одинок: его никто не посещал. – А. Б.), – вспоминал В. Ф. Джунковский, – оставило в нем благодарное ко мне чувство, и когда я уже был товарищем министра внутренних дел, то, несмотря на некоторую разность наших взглядов относительно ведения дел в Департаменте полиции, он всегда относился ко мне не только доброжелательно, но и предупредительно» (Джунковский В. Ф. Указ. соч. Т. 1. М., 1997. С. 566).

П. Ф. Лесгафт лечил сына П. Н. Дурново. «Да, когда никто не помог, за мной прислали. И, – Петр Францевич лукаво улыбается, – зато при нем меня пальцем не трогали» (Фигнер Вера. После Шлиссельбурга. Избранные произведения в трех томах. Том третий. М., 1933. С. 202). URL: http://narovol.narod.ru/art/lit/fl9.htp (дата обращения: 27.02.2013).

Дневник С. Д. Шереметева. Запись 21 февр. 1911 г. // Д. 5056. Л. 36–37.

«Подозрительность вообще не в моем характере», – заметил он в письме к С. Ю. Витте (РГИА. Ф. 1662. Оп. 1. Д. 312. Л. 1 об.).

Богданович А. В. Три последних самодержца. М., 1990. С. 411. Запись 16 ноября 1906 г.

Бельгард А. В. Воспоминания. М., 2009. С. 343.

Гурко В. И. Указ. соч. С. 484. В. И. Гурко, по свидетельству А. В. Бельгарда, «выделялся всегда действительным знанием дела, точной определенностью своих взглядов и исключительной способностью легко и ясно формулировать свою мысль» (Бельгард А. В. Указ. соч. С. 338). «В. И. Гурко был человек редкой личной одаренности и блестящий представитель той умной, живой и изумительно работоспособной бюрократии, которую создала императорская Россия и в создание которой вложились такие люди, как М. М. Сперанский, Е. Ф. Канкрин, М. А. Корф, Д. А. и Н. А. Милютины и многие другие крупные люди. Это сочетание личной одаренности и групповой культуры поражало в покойном В[ладимире] И[осифовиче]» (Струве П. Б. Дневник политика (1925–1935). М.; Париж, 2004. С. 236). «Являлся одной из самых крупных фигур бюрократии, – выдающегося ума, непреклонного характера и крайнего монархического направления, – и мог бы сыграть очень серьезную роль, если бы остался в рядах правительства» (Курлов П. Г. Гибель Императорской России. М., 1992. С. 177).