Страница 19 из 32
Его весьма состоятельный отец не захотел тратиться на «знающего гувернера», чтобы «приготовить хоть в средние классы корпуса или гимназии», и восьмилетний Вася был помещен в декабре 1850 г. в Александровский малолетний корпус настолько неподготовленным, что после трехлетнего пребывания в нем из-за плохого знания арифметики был зачислен в подготовительный класс Морского корпуса, «тогда как многие из товарищей попали в первый кадетский».
Выбор Морского корпуса был обусловлен тем, что «из новгородских и вологодских дворян было много моряков, власти в корпусе задобрены, и чуть не каждый год папаша получал весточку от кого следует: “подавайте просьбу, вакансия есть”»[191].
Мотивы родителей Петра Дурново поместить его в МКК – в прошении его матери на имя великого князя Константина Николаевича:
«Ваше Императорское Высочество!
Просьбу эту повергает к стопам Вашим родная племянница Михаила Петровича Лазарева – его крестная дочь: других прав на Всемилостивейшее воззрение Ваше я не имею!
Родительница моя, единственная сестра Адмирала, с его помощью занималась воспитанием детей моих; со смертью Михаила Петровича прекратилась эта помощь, и я не имею никаких средств ни взрастить восьмерых детей, ни дать им приличное воспитание: муж мой состоит без жалования при Министерстве Внутренних дел.
Сердце матери порукою в том, что сыновья мои пойдут по стопам дяди и памяти его не помрачат!
Дозвольте же им вступить на казенный счет в то Учебное заведение, которое выведет их на стезю, пройденную столь славно Адмиралом!
В память его же заслуг даруйте приют в одном из Институтов и дочерям моим.
Мы все вместе не престанем возсылать мольбы за благоденствие Ваше!
С чувством глубочайшего уважения и совершенной преданностью имею счастье быть Вашего Императорского Высочества верноподданная Вера Дурново, урожденная Львова, жена Надворного Советника.
Января 27 дня 1854. С.-Петербург.
Жительство имею в 6 роте Измайловского полка в доме Воскресенской»[192].
5 февраля 1854 г. великий князь приказал «зачислить сыновей Надворного Советника Дурново кандидатами для поступления в Морской Кадетский Корпус, ежели они, по происхождению, имеют на то право»[193].
4 марта 1854 г. канцелярия Корпуса запросила у В. П. Дурново метрические свидетельства и копии с протоколов дворянского депутатского собрания: «без коих нельзя определить, подходят сыновья Ваши под Высочайше утвержденные правила приема дворян на воспитание в Морской Корпус»[194].
5 марта ординатор Петербургской детской больницы коллежский асессор Христиан Денкер осмотрел Петра и нашел «совершенно здоровым и неодержим[ым] никакими болезнями, физическими или умственными недостатками, могущими препятствовать принятию его в казенное учебное заведение»[195].
Документы о Петре были представлены, он имел право и был зачислен в кандидаты[196].
18 октября 1855 г. капитаны I ранга В. Алымов и инспектор классов Корпуса А. И. Зеленой проэкзаменовали 13-летнего Петра. Оказалось: «По-русски, по-французски и по-английски читает очень хорошо, предметы младшего кадетского курса знает очень хорошо». Петр был зачислен сразу в средний кадетский класс[197].
А дальше было, может быть, так, как у И. И. Чайковского, поступившего в 1854 г. в малолетнюю роту приготовительного класса и шедшего двумя годами младше П. Дурново: «Постригли, одели в куртку без погон, которые давались только по изучении строевых приемов, и выпустили в роту. Войдя робко в толпу кадет, я тотчас же подвергся экзамену, каждому должен был говорить свою фамилию, и когда мне надоело отвечать, получил несколько подзатыльников. Заревел. Нашлись защитники, привели “старикашку”, он отпустил две плюхи моему обидчику, и кадетская жизнь началась»[198].
На черных мраморных досках в церкви Корпуса с именами убитых и умерших от ран бывших выпускников Морского корпуса Петр нашел имена дяди своего лейтенанта Алексея Петровича Львова и четвероюродного брата мичмана 34-го флотского экипажа Василия Александровича Дурново, погибших при защите Севастополя. А всего до Петра Морской корпус окончили десять Дурново, один учился вместе с ним и четверо – после него.
Из однокашников П. Н. Дурново по МКК, по-видимому, лишь В. В. Верещагин оставил воспоминания. Четыре учебных года – с октября 1855 г. по май 1859 г. – они были в одной роте, сидели на одной скамье и три летних месяца 1858 года плавали на одном судне. Можно подумать, что Дурново был одним из наиболее близких товарищей Верещагина: в записках художника он упоминается чаще других. Представляется, однако, что дело было в другом: Петр Дурново оказался единственным, кого болезненно самолюбивый Верещагин не смог, несмотря на невероятные усилия, превзойти в успехах.
Первое из упоминаний о П. Дурново – следующее: «В классе я теперь (1855–1856 учебный год, средний кадетский класс. – А. Б.) шел уже не первым: к нам поступил очень развитой и хорошо подготовленный кадет Дурново, скоро севший на мое место, а я пошел вторым».
«Я знал, – продолжает В. В. Верещагин, – что на среднем кадетском курсе начинается уже серьезное учение, развивается математика, начинаются некоторые специальные науки, но пуще всего боялся сочинений – как я буду писать сочинения, когда не чувствую к этому ни малейшей способности! В предвидении этой беды, я уже раньше заговаривал с Д[урново], которого считал обладающим всевозможными способностями, чтобы он помогал мне. “Смотри же, – говорил я ему, – показывай!” – что со всегдашней немножко ядовитой усмешкой он и обещал и нет, уверяя, что сам еще не знает, как будет справляться. Если не покажет, думалось мне, я пропал, ну где мне справиться с сочинением!»
Верещагин справился: «Учитель нашел, что мое сочинение лучшее в классе, работу же Д[урново] забраковал».
Задали сочинение на тему «О значении Александра I». «Д[урново], должно быть, задетый за живое, прибег к помощи хрестоматии Галахова, не рассчитавши, что такой опытный учитель, как Благодарев, знает эту книгу чуть не наизусть. Придя в класс с поправленными сочинениями, Василий Иванович положил перед собой нарочно захваченную хрестоматию и листки с сочинением моего товарища, затем стал читать из одной и из других – целые тирады были взяты целиком без перемен. Класс смеялся, а бедный Д[урново] краснел и горел со стыда. “Возьмите же от меня это бесстыжее сочинение”, – разразился, наконец, наш почтенный наставник и бросил через скамьи измятые листы бумаги.
Василий Иванович часто обрывал моего талантливого товарища, не в пример большинству других учителей, очень его жаловавших, но и тот с своей стороны давал ему сдачи. Так, когда раз Б[лагодарев], по обыкновению выражаясь энергично, на досадливый вопрос ответил Д[урново]: “Плюньте вы в рожу тому, кто вам это сказал”. Тот ответил: “Не могу, Василий Иванович, это сказал мне мой отец!”
Вышло, что роли переменились; теперь уже Д[урново] спрашивал меня: “Как это ты сочиняешь? научи меня… у нас всех так тяжело, а у тебя вон как легко – точно у Карамзина”». (Хорошо, видимо, знал кадет Дурново Н. М. Карамзина! Спасибо бабушке Вере Петровне.)
В отличие от Верещагина, Дурново строго следовал правилам товарищества. Одно из них запрещало выносить сор из избы. «Один из грубых воспитанников нашего класса, костромич К., – рассказывает В. В. Верещагин, – ударил помянутого товарища моего Д[урново] так сильно, что разбил в кровь лицо; я не стерпел, чтобы не выразить негодования ходившему в это время со мной приятелю Боилю, старшего курса, – отсюда загорелся сыр-бор. Сейчас же этим совершенно невинным, в сущности, случаем воспользовались некоторые недоброжелатели мои, <…> и лозунг “не говорить” был отдан <…>. Только четверо из всего класса не пожелали присоединиться к заговору – это были Давыдов, Врангель, Леман и Тобулевич <…>. Обиднее всего мне было то, что даже Д[урново], из-за разбитых зубов которого вышла вся история, присоединился к шельмовавшим меня.
191
Детство и отрочество художника В. В. Верещагина. Т. 1. М., 1895. С. 76, 128, 197–198.
«У отца нашего, – пишет художник, – было большое состояние: по нескольку деревень в Вологодской и Новгородской губерниях, с огромными лесами на судоходной реке Шексне» (Там же. С. 77).
Александровский кадетский корпус учрежден Николаем I в 1830 г. с целью воспитания малолетних сирот от 7-ми до 10-ти лет, детей воинов-дворян, с тем чтобы они могли поступать в кадетские корпуса. Воспитанники 4-й роты корпуса по достижении 10-летнего возраста переводились в МКК.
192
РГАВМФ. Ф. 432. Оп. 7. Д. 1184. Л. 2–2 об. Копия.
Адмирал М. П. Лазарев умер 14 апр.1851 г.
193
Там же. Л. 2.
До В. А. Римского-Корсакова «в Морской корпус, для подготовки к исполнению на судах офицерских обязанностей, принимались только дети потомственных дворян, и притом еще по очереди, по кандидатским спискам, в которые своих сыновей родители записывали как можно раньше, и все-таки некоторым приходилось ждать очереди очень долгое время» (Из записок Д. Ф. Мертваго. С. 46).
194
РГАВМФ. Ф. 432. Оп. 7. Д. 1184. Л. 3–3 об.
195
Там же. Д. 4880. Л. 3.
196
Там же. Д. 1184. Л. 4.
197
Там же. Д. 3860. Л. 8.
«Мальчика, поступившего в комплект, экзаменовали для того, чтобы знать, в какой класс посадить» (Воспоминания В. П. Одинцова // Исторический вестник. 1900. Т. 82. № 11. С. 484).
В МКК было 7 классов: 1-й – приготовительный, 2-й – младший кадетский, 3-й – средний кадетский, 4-й – старший кадетский, 5-й – младший гардемаринский, 6-й – средний гардемаринский, 7-й – старший гардемаринский; в каждом – от 3-х до 5-ти параллелей.
Кадет – здесь воспитанник закрытого среднего военно-учебного заведения.
Гардемарин (фр. garde-marine, означавшее «страж моря», «морской гвардеец») – воинское звание, учрежденное в 1716 г. как переходное от кадета к мичману. Присваивалось выпускникам Академии морской гвардии, зачисленным в гардемаринскую роту. С 1716 по 1852 и с 1860 по 1882 гг. звание было строевым, в другие годы гардемаринами называли воспитанников старших классов Морского корпуса в отличие от кадет младших классов.
198
Чайковский И. И. Указ. соч. С. 76. В 1854 г. автору было 11 лет.