Страница 8 из 15
– Дай антисептик.
Женщина протянула трясущуюся руку. Схватить пузырек у нее получилось только с третьей попытки, и то он едва не выскользнул из ослабевших пальцев. Даже при том неярком свете, который давала лампа под потолком, было видно, что лицо у раненой смертельно бледное – про такое обычно "ни кровинки" говорят, и Тамика еще ни разу не видела, чтобы эти слова подходили настолько хорошо.
"Много крови потеряла", – констатировала она. Пожалуй, на такой нехитрой диагностике и заканчивались ее познания в медицине. Познания – но не умения. Уж что-что, а обрабатывала ранения девочка не так уж плохо. Не настолько жуткие, правда, но от вида крови и гноящихся тканей в обморок точно не грохнется.
– Стойте, – Тамика перехватила запястье женщины, когда та уже стянула перчатки и протирала антисептиком ладони. – Давайте лучше я. Самой себя штопать труднее, можете одуреть от боли и напортачить.
– Ты? – женщина скривила некогда красивые губы, рассеченные уродливым шрамом. – Детка, это тебе не царапину пластырем залепить. Не лезь под руку.
– А вот это вы зря, – нахмурилась Тамика. Меж тем она взяла бутылку воды и аккуратно, стараясь не потратить больше необходимого, побрызгала на присохшие к ране тряпки. "Пациентка" вроде не возражала, хотя и морщилась. – Меня хозяйка часто сдает в аренду врачихе, когда не хочет платить за лечение деньгами. Я много чего умею, вы не смотрите, что маленькая.
– Хозяйка? Так значит, ты рабыня?
Тамика случайно дернула за неразмокший лоскут, и он оторвался вместе с полоской кожи. Женщина придушенно выругалась. Тамика решила, что "блядь" – точно не про нее, а значит, обижаться не на что.
– Извините. И я не рабыня. Точнее, не совсем. Ну, Миллита, наверное, думает, что так и есть, но я могу в любой момент от нее уйти. Просто некуда.
Женщина хмыкнула и умолкла. То ли берегла силы, то ли не хотела продолжать разговор. Но Тамика часто слышала от Марисы, что с пациентами надо общаться, чтобы они отвлеклись от своей боли и не потеряли сознание. Тамике, с ее невеликими знаниями, было трудно сказать, собирается ли ее попутчица терять сознание, но это пришлось бы очень некстати: водить машину девочка не умела, а посреди ночи добираться на своих двоих до общины – гиблое дело. Да и оставаться одной отчаянно не хотелось. С теткой, способной в одиночку расправиться с чудовищем, хотя бы не так страшно.
– Тут руками не отдерешь, срезать придется…
– Тогда давай нож. И спирт, обеззаразить.
– Боитесь, что зарежу? Знаете, это было бы очень глупо.
– Вот твои добрые намерения меня и пугают. Прикончишь еще нечаянно, из лишнего энтузиазма… отрежь лучше еще бинта и найди иглы. Без швов не обойдемся.
Копаясь в аптечке и смачивая бинты антисептиком, Тамика краем глаза поглядывала на женщину. Шипя и тихонько матерясь, она очищала рану от кровавых корок, присохшей ткани и гноя. Несмотря на заметно трясущиеся руки, выходило у нее удивительно споро: заниматься таким самолечением ей явно было не впервой.
"Интересно, что она вообще забыла в Старом городе? Ведь не бедная, даже если с другими толстомордыми сравнивать. И не сволочь. Вроде бы. Сволочь бы незнакомую девчонку спасать не стала".
– Теть, а зачем вы меня спасли?
– Сама не знаю. Не трещи под руку.
– А если серьезно?
– Дай сюда бинт. Черт, а глубоко полоснула, зар-раза…
– Я сама, не дергайтесь. Ну, а все-таки…
Женщина одарила Тамику таким выразительным взглядом, что лезть к ней с расспросами вмиг перехотелось. Некоторое время сидели молча: Тамика, насупившись, подавала тетке нужные предметы, протирала нож спиртом и помогала обрабатывать самые простые участки раны. Очень скоро тишина стала гнетущей, почти невыносимой: в ней слишком отчетливо слышалось рваное дыхание и сдавленные стоны. Без разговоров, помогавших отвлечься, в голову начали лезть неприятные мысли. Например, о том, что монстры до сих пор рыщут где-то поблизости, и злобности у них ничуть не убавилось; или о том, что воспалившаяся, мерзостно-горячая рана выглядит очень плохо, а бледное лицо Тамикиной спасительницы – еще хуже, так кожа только от сильной кровопотери белеет…
– Все, – едва слышно выдохнула женщина, стягивая последний шов и не глядя бросая в аптечку медицинскую иглу. – Осталось перебинтовать, и можем ехать дальше. Дай воды.
Схватив протянутую Тамикой бутылку, она принялась жадно пить, давясь, закашливаясь и проливая воду на подбородок и грудь. Во всех ее движениях появилась болезненная дерганость. Она и раньше была, но не такая сильная: видимо, во время операции женщина собрала волю в кулак и силком заставила ослабевшее тело подчиняться. А сейчас – расслабилась… главное, чтоб не насовсем.
Тамика осторожно сжала ее руку, резко пахнущую кровью и медикаментами. Под горячими от возбуждения пальцами Тамики кожа женщины была холодной, как лед, и такой же влажной. Глупо, наверное, было бы спрашивать ее о самочувствии: и так ясно, что оно препоганое. Но спросить хоть о чем-нибудь хотелось, потому что тишина была слишком нехорошей и вязкой. Тамике в ней снова начал мерещиться далекий вой.
– Теть… я все спросить хотела. Как вас зовут?
– Сельма.
– Очень приятно. А я Тамика.
Сельма криво усмехнулась.
– Надо же, какая вежливая.
– Со мной бывает. А куда мы поедем дальше?
Сельма задумалась. Морщась, приложила ладонь к больному боку; посмотрела на тусклый синий экран, показывающий карту с какими-то стрелочками. Тамика уже пыталась ее прочитать, но ничего не получилось: все обозначения были непривычными, а дороги из-за кучи лишних подробностей казались незнакомыми.
– В твою общину поедем. Садись вперед, будешь лоцманом.
* * *
К общине они выехали глубокой ночью, когда даже самые отъявленные местные отморозки отсыпались за надежными стенами домов, а зверье рыскало по улицам с уверенностью полновластных хозяев. Последние километры пути Сельма преодолела на упрямстве, подстегнутом двумя таблетками ядреного энергетика: изнуренный организм все норовил провалиться в сон, однако она понимала, что, закрыв глаза на минуту, рискует больше никогда их не открыть. Дело было даже не в ране – смертельной та не была и, если им с девчонкой удалось предотвратить заражение крови, уже не станет, – а в обладателях желтых глаз, горящих в темноте, прытких теней, скользящих по стенам, и зубастых челюстей, чавкающих слишком близко. Пока зверушки сторонились машины, оценивая ее как нечто несъедобное и, вероятно, опасное, но Сельма не спешила расслабляться: многие твари, выведенные изобретательными тайерскими живодерами, бросались на все, что движется. Некоторые и вовсе были натасканы на крупную технику: эти не то что "Налетчика" вскроют, как консервную банку, но и броневик расколупают, не обломав когтей.
Тамика об этом не подозревала, а потому чувствовала себя в полной безопасности. Убедившись, что Сельма не собирается умирать и чувствует себя довольно сносно, она окончательно успокоилась и, кажется, стала воспринимать происходящее как веселое приключение, которое подходило к счастливому концу. Этому дикому детенышу явно пришлось по душе мягкое кресло: Тамика и минуты не могла просидеть, не попытавшись улечься, свернуться клубком, откинуть спинку назад, забраться на сиденье с ногами или пристроить их на любую удобную поверхность. Сельма не реагировала, только один раз молча спихнула грязные босые пятки (девчонка зачем-то сняла обувь) с приборной панели.
"Черт с ней. Заслужила немного расслабиться".
– Ну вот, почти на месте! – радостно сообщила Тамика, когда впереди показались редкие точки электрических огней и ярко-рыжие всполохи живого пламени. – Вы как, теть? Хуже не стало?
Сельма отделалась немногословным "нет", но девчонке этого оказалось достаточно, чтобы растрещаться вовсю.
– Вовремя мы вашей раной занялись. Я уж боялась, что вы от кровопотери помрете. Но вы все равно к Марисе, нашей врачихе, зайдите. Как приедем, я сразу к ней забегу и разбужу, чтобы она вас осмотрела. Обратно в Новый город сегодня ехать не надо, не доедете: я же вижу, что вам до сих пор плохо. А так переночуете, поедите нормально… можете, кстати, утром к моей хозяйке зайти и оплату с нее стребовать за то, что меня спасли. Вот у старой карги морда вытянется!