Страница 4 из 266
— Я предаю ее во власть мачехи, и пусть та поступает с нею как заблагорассудится.
Злая Ворчунья с нетерпением дожидалась ночи; едва стемнело, она приказала запрячь коней в колесницу и велела Прелестнице сесть в нее. Ее отвезли под стражей за сотню лье от дома, в огромный лес, куда и зайти-то страшно — столько там было львов, медведей, тигров и волков. Добравшись до самой густой чащи этого ужасного леса, принцессе велели сойти с колесницы и оставили там одну, как она ни умоляла о сострадании.
— Я не прошу вас сохранить мне жизнь, — говорила она, — а лишь молю о быстрой смерти; убейте меня и тем избавьте от ужасов, что ждут меня здесь.
Но ее никто и слушать не стал, словно все оглохли вокруг: слуги, ответом и не удостоив, удалились поспешно, оставив бедняжку одну-одинешеньку. Шла она, шла куда глаза глядят, натыкаясь на стволы деревьев, падала, зацепившись за густой кустарник; наконец, измучившись, рухнула наземь совсем обессиленная.
— Персинет, Персинет! — восклицала она. — Где вы? Возможно ли, чтобы вы меня покинули?
Не успела она произнести эти слова, как открылось глазам ее лучшее зрелище на свете: вспыхнул весь лес, освещенный так пышно, что ни одного дерева не осталось, на котором не висело бы люстры со множеством свечей, а в глубине аллеи она увидела дворец, весь хрустальный и сиявший как солнце. Она подумала, что и это новое чудо — дело рук Персинета, и затрепетала от радости и смущения. «Я одна, — сказала она, — а этот принц молод, любезен, и я ему жизнью обязана. Ах! Это уж слишком! Уйдем же отсюда: лучше умереть, чем любить его». Сказав так, она поднялась и, не оборачиваясь на прекрасный замок, пошла наугад, превозмогая слабость и усталость и с полным смятением в душе.
Тут она услышала сзади шум; ей сделалось страшно при мысли, что вот и пришел свирепый зверь разорвать ее. Она обернулась, дрожа, а перед нею — принц Персинет, прекрасный, как Амур на картине.
— Вы бежите меня, принцесса, — сказал он ей, — вы меня страшитесь, а я-то вас обожаю. Возможно ли? Неужто опасаетесь вы моей непочтительности к вам? Заходите, заходите же без страха во Дворец Фей, я не пойду следом за вами, если вы мне это запретите. Вы встретите там королеву, мою матушку, и моих сестер, которые уже нежно любят вас, по одним лишь моим рассказам.
Прелестница, очарованная смирением и великодушием своего юного поклонника, не смогла отказать и села с ним в маленькую повозку, красиво раскрашенную и вызолоченную, которую с необычайной скоростью помчали два оленя; быстро-быстро проехали они по множеству очаровательных мест в этом лесу, вызвавших у принцессы полный восторг. Везде всё было хорошо видно. Пастухи и пастушки, изящно одетые, танцевали под звуки флейт и волынок. Дальше, по берегам ручьев, видела она поселян с возлюбленными, которые угощались и весело напевали.
— А я-то было думала, что этот лес необитаем, — сказала она, — а между тем здесь столько народу, и как всем весело.
— С тех пор, как вы здесь, милая принцесса, — отвечал Персинет, — в этой туманной пустыне живут лишь наслаждения и приятные увеселения: Амуры следуют за вами и цветы расцветают у ваших ног.
Прелестница не осмелилась ответить, ей не хотелось подолгу вести подобные беседы, и она попросила принца отвезти ее к королеве, его матушке.
Тут же он приказал оленям мчать во Дворец Фей. Входя, Прелестница услышала замечательную музыку. Королева и обе ее дочери были очаровательны, они обняли принцессу и повели в просторную залу, где все стены были из горного хрусталя. С немалым удивлением заметила она, что вся ее история, вплоть до этого самого дня, была выгравирована на них, и даже поездка через лес в повозке с принцем; при этом отделка была такая тонкая, что подобного совершенства не бывало и у самого Фидия[11] со всеми мастерами, каких расхваливают нам древние греки.
— Что за проворные у вас ремесленники, — сказала Прелестница Перси-нету, — стоит мне пальцем пошевелить, как всё это уже выгравировано.
— Ибо никак не хотел бы я потерять ни единой подробности касательно вас, — подхватил он. — Увы, нигде не обрести мне ни счастья, ни радости.
Она ничего не ответила ему и поблагодарила королеву за столь радушный прием.
Роскошно накрыли стол, и Прелестница поела с аппетитом; и то сказать, она уж так радовалась, что вместо львов и медведей, сильно ее страшивших, встретила в лесу Персинета.
Ей, хотя и весьма утомленной, предложили послушать оперу в гостиной, сиявшей золотом и украшенной картинами. Это была «Любовь Психеи и Купидона», с танцами и песенками. Юный пастушок пропел такие слова:
Она покраснела оттого, что к ней обратились в присутствии королевы и принцесс, и призналась Персинету, как ей неловко, что все знают об их тайнах.
— Я, кстати, вспомнила одну присказку, она мне очень нравится:
Он попросил прощения за этакую неловкость. Опера закончилась, и королева велела двум принцессам отвести Прелестницу в ее покои. Свет не видывал ничего более роскошного и изящного, чем мебель в опочивальне принцессы и ее кровать. Прислуживали ей двадцать четыре девицы, одетые нимфами. Старшей из них было восемнадцать лет, и каждая была чудо как хороша. Когда принцессу уложили в постель, раздалась прелестная музыка, которая должна была бы убаюкать ее, но Прелестница так была изумлена, что глаз не сомкнула. «Всё, что я видела здесь, — говорила она себе, — сплошное волшебство. Как же следует опасаться принца, столь любезного и ловкого! Отсюда мне так просто не уйти». Горько было ей думать об этом: из роскошного дворца уйдешь — в лапы жестокой Ворчуньи попадешь; но и Персинет казался ей слишком любезным, так что ей боязно было остаться тут, где он был господином.
Когда она проснулась, ей принесли платья всех цветов, разные уборы из драгоценных камней, кружева и ленты, шелковые перчатки и чулки — все вкуса отменного; чего тут только не было; поставили и туалетный столик из чеканного золота: никогда она еще не казалась такой красивой и нарядной. Персинет вошел в ее опочивальню; одет он был в зеленую парчу с золотом (зеленый был его цвет, ведь цвет этот любила Прелестница). И так прекрасен был юный принц, что не сравнится с ним ничто на свете. Прелестница призналась ему, что не могла уснуть, так ее мучили воспоминания о пережитых бедах и предчувствие, что их продолжение не за горами.
— Чего вам опасаться, сударыня? — сказал он. — Здесь вы полновластная госпожа, все вас обожают. Не покинете же вы меня, чтобы вернуться к вашей злодейке?
— Приняла бы я предложение ваше, будь я хозяйкою судьбы своей; но предстоит мне держать ответ еще пред отцом-королем, и лучше страдать, чем преступить свой долг.
Персинет долго уговаривал ее стать его супругой, а она всё отнекивалась. Он почти силком неделю удерживал ее у себя во дворце, выдумывая для нее всё новые удовольствия и забавы.
Она часто говаривала принцу:
— Хотела бы я узнать, что происходит сейчас при дворе у Ворчуньи и как она объяснила всем свою проделку со мной.
11
…вся ее история… была выгравирована на них… подобного совершенства не бывало и у самого Фидия… — Историю собственной жизни на стенах волшебного дворца видит и Психея в прозиметрической повести-сказке Лафонтена «Любовь Психеи и Купидона» (1669). У Лафонтена также говорится о том, что изображения, выполненные рукой фей, превосходят Фидия. Фидий (ок. 490 до н. э. — ок. 430 до н. э.) — один из величайших скульпторов Древней Греции периода высокой классики. Образ, возможно, навеян тем, что изображениями героев и великих исторических деятелей были украшены стены дворцов в Фонтенбло, Шантийи и Версале.