Страница 43 из 97
Меж тем он умел возбудить ревность, в том числе графа де Вореля.[158] Однажды Ворель упрекал графиню Фезик в любви к шевалье; она ему отвечала, что он сошел с ума, если полагает ее способной полюбить величайшего плута на свете. «Что за нелепый резон, сударыня, вы приводите в свое оправдание! — возразил Ворель. — Как будто я не знаю, что по части плутовства вы ему дадите фору, и все же не могу перестать вас любить». Хотя шевалье влюблялся везде, где можно, тем не менее его наибольшей слабостью была Фезик, и стоило ему начать ее видеть немного чаще обычного, он забывал все прочие обещания и возвращался к ней.
И он был прав, ибо Фезик была восхитительна: карие блестящие глаза, точеный нос, приятный рот прекрасного оттенка; белый, ровный цвет чуть удлиненного лица — из всех женщин на свете лишь ее мог украсить острый подбородок. Волосы пепельного цвета; наряды всегда приличны и галантны, но главным украшением служила ее манера держаться, а не богатство одеяний. Ее ум отличался живостью и естественностью. Описать ее нрав невозможно, ибо помимо свойственной ее полу скромности она была способна перенять любой нрав. Обычно, размышляя над тем, что надо сделать, в конце рассуждаешь лучше, чем в начале. У Фезик все наоборот: ее размышления шли во вред поступкам. Не знаю, уверенность ли в собственных достоинствах побуждала ее не заботиться о поклонниках, но она никогда не давала себе труда их завоевывать. По правде говоря, если кто-нибудь появлялся сам по себе, то у нее не хватало ни твердости, чтобы от него избавиться, ни мягкости, чтобы его удержать. Он мог уйти или остаться, и то и другое на свой страх и риск.
Итак, как я сказал, шевалье не видел ее уже пять лет и, чтобы не терять зря времени, в ее отсутствие обзавелся множеством предметов поклонения, среди которых была герцогиня де Виктори, а три дня спустя — Лариса.[159] По этому поводу Проспер написал шевалье сонет:[160]
Некоторое время спустя после начала этой истории Фезик вернулась в Париж, и шевалье, которого подле Ларисы не удерживало ни малейшее проявление благосклонности, оставил ее и вернулся к Фезик. Но не в его натуре было долго пребывать в одном и том же состоянии, он заскучал и принялся ухаживать за Арделизой в то же время, что и Самилькар. И хотя добиться женской благосклонности у него было еще меньше шансов, чем у Самилькара, он был даже менее настойчив. Напротив, пока он мог шутить, пускать слухи, что влюблен, находить достаточно легковерных людей, которые, принимая все за чистую монету, потакали бы его тщеславию, а также чинить неприятности сопернику и затмевать его нарядом, он не слишком рвался добиться того, к чему все стремятся. Ему было тем более трудно склонить к себе даму, ибо он никогда не говорил всерьез и ей следовало обладать самым лестным о себе мнением, чтобы поверить, что он действительно в нее влюблен.
Как я уже сказал, никогда нелюбимый поклонник не приносил столько затруднений. У него под рукой всегда было три-четыре лакея без ливреи, прозванные им «серыми», которые следили за его соперниками и возлюбленными. Однажды Арделиза, поломав голову над тем, как без ведома шевалье д’Эгремона пойти на свидание с Самилькаром, решила сбить его со следа, отправившись туда пешком, в плаще, в сопровождении одной камеристки, и переправиться через Сену на лодке, а своих людей послала дожидаться в предместье Сен-Жермен. Но первый, кто ей подал руку, чтобы помочь сесть в лодку, был один из «серых» шевалье д’Эгремона; в его присутствии она вместе с камеристкой радовалась, что им удалось обмануть шевалье, и рассказала, как собиралась провести день. Переодетый лакей тут же отправился предупредить своего господина, и тот назавтра немало удивил Арделизу, пересказав подробности ее вчерашнего свидания.
Когда благородный человек получает уверенность, что его возлюбленная любит другого, он оставляет ее быстро и без шума, в особенности если она не давала ему обещаний; но шевалье был не таков. Когда он не мог внушить любовь, он был готов рискнуть жизнью, только бы его соперник и возлюбленная не знали покоя. Арделиза ни во что не ставила ухаживания шевалье, в которых тот был весьма усерден на протяжении трех месяцев, и оборачивала в шутку все его разговоры о страсти, тем более что не сомневалась, что Фезик он любил куда сильней, да и мил он ей был не больше черта; и тут-то поклонник решил, что письмо возымеет больше действия, чем все его речи. Поэтому он написал ей следующее.
Возможно ли, моя богиня, что вам неведома любовь, зажженная в моем сердце вашими глазами, этими прекрасными светилами? И хотя с вами бесполезны все обычные признания, которые обращают к несравненным красавицам, ибо вам явственны безмолвные моления, я тысячу раз твердил вам, что люблю вас. Но вы лишь смеялись и ничего мне не отвечали. Добрый ли это знак, моя королева, или дурной? Я молю вас о разъяснении, чтобы самый страстно влюбленный из смертных продолжил поклоняться вам или перестал докучать.
Получив это письмо, Арделиза сей же час отнесла его Фезик, которая, как она полагала, участвовала в его написании; но намекать о своих догадках не стала. Они были дружны, а потому Арделиза, смеясь, поставила себе в заслугу то, что собиралась отказать поклоннику подруги и сама принесла весть о его измене. Хотя Фезик не любила шевалье, это не помешало ей рассердиться. Большинство женщин в равной мере не желает утрачивать немилых поклонников, как и тех, к кому они благосклонны; их печалит не столько утрата, сколько предпочтение, выказываемое сопернице: так было и с Фезик. Тем не менее она поблагодарила Арделизу за желание оказать услугу, уверив ее при этом, что ей дела нет до шевалье и что, напротив, она была бы признательна, если бы кто-нибудь ее от него избавил.
Арделиза не ограничилась тем, что показала письмо Фезик, она поставила себе это в заслугу перед Самилькаром; и то ли Фезик кому-то рассказала, то ли она сама разболтала, но два дня спустя все вокруг знали, что бедным шевалье пожертвовали ради другого, и вскоре до него стали доходить насмешки по поводу его письма. Пренебрежение оскорбительно для всех влюбленных, но, когда к нему примешивается насмешка, это приводит в отчаяние. Когда шевалье понял, что его выставили на посмешище, он отбросил всякую сдержанность. Не было ничего, в чем он не обвинял бы Арделизу: так эта сумасбродка нашла способ потерять репутацию, сохранив честь.
Из своих соперников шевалье более всего ненавидел Самилькара — и потому что того, по-видимому, привечали, и потому, что он меньше всего этого заслуживал. Он окрестил влюбленных в Арделизу «филистимлянами» и говорил, что Самилькар, отличавшийся малым умом, всех разогнал ослиной челюстью.[161]
158
Франсуа, граф де Рувиль. В 1650 г. Бюсси женился на его сестре, Луизе де Рувиль.
159
Герцогиня Виктори — племянница кардинала Мазарини, Лаура Виктория де Манчини (1636–1657). В 1651 г. она была выдана замуж за Луи де Вандома, герцога де Меркер, внука Генриха IV (его отец, Сезар, герцог Вандомский, был незаконнорожденным сыном этого монарха). Герцогиня де Меркер была известна своей набожностью и добродетелью; после ее внезапной смерти герцог де Меркер принял монашеский сан. Что касается Ларисы, то это Жиго де Бельфон (см. ниже сноску 32 на с. 246).
160
Исаак Бенсерад (1613–1691), светский поэт, пользовавшийся большим успехом при дворе. Вначале ему покровительствовал кардинал де Ришелье, затем брат Людовика XIV, Филипп. Вместе с композитором Люлли он был автором многочисленных придворных балетов, которые очень любил Людовик XIV.
161
Как библейский Саул филистимлян: у Марсийака был массивный подбородок, над которым потешались его недоброжелатели.