Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 5 из 14



Булочкин расстелил перед ними бумагу-скатерть, любовно изготовленную в каком-то НИИ и содержащую бесценные подсказки преферансистам: «Хода нет — ходи с бубей», «Под вистующего с тузующего, под игрока с семака» и т. д. и т. п.

— Мы по маленькой, по копеечке, — хищно успокаивал Булочкин будущие жертвы и чуть погромче позвал: — Настасья, мы ждем!

Настасья, видно, стояла под дверью, и на зов явилась незамедлительно.

— Здравствуйте, мальчики! — сказала она, присела на край пуфика и как-то послушно положила тонкие ладошки на стол. — Решили время убить?

«Ты бы нас убила, — подумал Гвидонов, — если бы мы отказались играть. Ишь, глазищи-то полыхают!»

Чета была явно из фанатиков. Прикосновение к картам вливало в них живую воду, удачно сыгранная комбинация наполняла ликованьем, а как трудно они душили восторг, когда проштрафившийся партнер записывал «в гору». Для Булочкина это были лучшие минуты в жизни. «Ну и пусть их!» — по-доброму позавидовал Гвидонов супругам. — Кто-то кайфует от музыки, кто-то от стихов, а у них своя услада. Где они еще так поблаженствуют!» И будто подтверждая мысли Василия, Настасья, выбросив карты на стол, сама себе зааплодировала:

— Мизер! — воскликнула она. — Чистый мизер!

В первой партии супруги одержали полную викторию. Антошкин и Гвидонов достали десятирублевые книжицы-боны и солидно рассчитались с победителями морфлотовскими рублями. А если Антошкин выдирал из книжки рубли, как собственные зубы, то Василий расплатился легко и красиво.

Приближался час Гвидонова. Час некоронованного короля.

«Хватит с ними миндальничать, — приказал себе Гвидонов. — Хватит при сдаче карт слюнявить пальцы. Бдительность у противника притуплена — вперед».

Гвидонов знал, что отныне он имеет моральное право повернуть фортуну к себе лицом. Чета Булочкиных являла собой высокопрофессиональный дуэт, спевшийся в длинные зимние вечера и отточивший такую систему знаков и жестов, что знай ее масоны, они бы и по сегодняшний день ходили среди нас целехонькими и неузнанными.

— Девять пик, — объявляет Настасья, и Игнату становится ясно, что взятка ему обеспечена. И он как поп или студент вистует на одном или двух вистах.

— Девять… пик, — заказывает Настасья, и Игнат равнодушно сбрасывает карты, потому что знает: пауза между «девять» и «пик» предостерегает мужа от активных действий, предоставляя возможность другим партнерам сесть в лужу.

А как замечательно «торгуются» супруги! Воркуют, как голуби. «Семь первых», — томно сообщает Булочкин. — «А семь вторых», — поднимает игру Булочкина. Сизокрылый со вздохом объявляет: «Пас». Не будь звукового сигнала, спрятавшегося за буковку «а», Булочкин мог бы и наломать дров. Но Настасья сказала «а» — и торговле конец. «А» расшифровывается просто: «Куда прешь, орясина! Семь вторых — это мой предел». Булочкин мог заартачиться и сказать: «А семь третьих» и это бы в переводе означало: «Дура, если бы ты видела мои карты! Они гораздо сильнее твоих. Ори «пас».

— Пас, — ворковала Настасья и преданно смотрела на сизаря-победителя.

И еще штук пять уловок подметил Гвидонов, с помощью которых беззаботно мухлевали Булочкины. И вот настала пора ответного удара. Первую мину Василий подложил под Игната Булочкина. Секунд пятнадцать-двадцать потребовалось ему, чтобы по-своему перетасовать колоду и сдать Игнату карты, от которых он аж зажмурился. Туз, король, дама, валет — пики; туз, король, дама — буби; туз, король, дама — крести… Десять взяток! Колом не выбьешь. Но чужой ход и поэтому девять — через паузу — пик. Слышь, Настасья?

— Пас, — быстро сказала Настасья.

— Вист, — сказал Антошкин, с удивлением обнаружив на руках только две масти.

Булочкина едва не хватил удар. Произошло немыслимое: он получил всего четыре взятки. В кармане противно зашевелились, а потом и запрыгали морфлотовские взятки. Шуток за столом поубавилось. Назревал очередной сюрприз. «Порадовать Настасью? — прикинул Василий. — Нет, не будем мелочиться». Гвидонов сдал карты, и на лице Булочкина, собранном из самых мрачных туч, проскакал солнечный зайчик.

— Мизер, — решительно объявил он и потянулся за прикупом. Прикуп пришел не к масти. А ведь на бумаге-скатерти, лежавшей под руками, параграф номер одиннадцать категорически предупреждал: «При чужом ходе — восьмерка твой враг!» Враг он и есть враг. Шесть взяток всучили партнеры Булочкину.

Морфлотовские рубли подняли в кармане крик. Голубиная семейная пара улетела. За столом сидели Кадрус и Карконта. Масонские жесты и знаки не срабатывали. «Ты оглохла!» — рычал Булочкин. «Ты ослеп!» — восклицала Булочкина.

Наконец, игра подошла к концу. Свинцовыми каплями-слезами упали на стол книжечки-боны.

— А тебе в каюте отдам, — пообещал Булочкин невеселой супруге.

И они ушли. Антошкин на радостях заказал шампанское.

— Дали мы им по мозгам! — раздухарился он и вдруг спохватился: — Вася, ты так и не ответил: князь ты или не князь?

— Токарь я, — отмахнулся Гвидонов. — Это что-нибудь меняет?



— Остряк, — задумчиво усмехнулся Антошкин. — Полжизни бы изменило. Но, — он поднял палец, — лишь в том случае, если твой дед князь и если он не окочурился. Сколько ему сейчас лет?

— Под восемьдесят, — бездумно ответил Гвидонов.

Рыжий Антошкин взвыл от восторга:

— Ага, раскололся! А Хохлаткина — дура. Я сразу понял, что ты ей туфту подсунул.

— Какую туфту?

— Объяснительную.

— Ты и это знаешь?

— Вася, давай договоримся: Антошкин знает про каждого. Не веришь? Дай лапу, я погадаю. Ты холост, вернее разведен, средний заработок — двести рэ, живешь с мамой в двухкомнатной квартире… Стоп, Вася! А эта загогулина откуда взялась? Неужели? — Антошкин поднял глаза. — Вася, ты еще и артист?

— Брось чепуху молоть! — Гвидонов поднялся, слегка уязвленный всезнайством Антошкина. — И насчет деда попридержи язык. Нищий он. Как дервиш. Я ему сухари везу.

— Ну и ладушки, — легко согласился Антошкин. — А про фильм не забудь. Я и название придумал: «Василий Гвидонов в зарубежном турне». Звучит?

Василий отправился в каюту. Она была занята. Хохлаткина проводила инструктаж актива группы. Гвидонов приоткрыл дверь и услышал очередное напутствие Хохлаткиной:

— И ничего не вижу зазорного, если гуляя по городу пятеро туристов возьмутся за руки. Они тут привыкли к нашим нормам поведения. Гвидонов, ты что хотел?

Василий потянулся и зевнул.

— Поваляться на кровати, — ответил он.

Хохлаткина всплеснула руками, призывая актив в свидетели: посмотрите, мал, какой нахал этот Гвидонов.

— Здесь штаб, Гвидонов, — отрезала она. — До двадцати двух ноль-ноль.

Делать нечего, Василий стал бездумно слоняться по кораблю. У бассейна-проруби по-прежнему жарились любители морских купаний и пляжных знакомств, вертели карусель неутомимые чайки, гордо и неприступно высился среди полуголых путешественников переодевшийся в костюм-тройку доцент. Потекли в кассы баров морфлотовские рубли в обмен на коньяки и шампанское. «Русскую» пока не трогали, и она покорно ждала своего часа. Из музыкального салона слышались крики и смех. Василий попал в самый разгар викторины. Культмассовик — длиннющая, сухая дама и почему-то без лорнета — скрипучим голосом безжалостно зондировала интеллект пассажиров.

— Кто это? — вопрошала она, на палочке поднимая портрет поэта Лермонтова.

— Джигарханян, — мгновенно реагировал хорошо и много поживший пассажир в чесучовом костюме.

Дама презрительно не замечала слабого на голову сверстника и извлекала следующий портрет.

— А это кто? — В зал мудро смотрел Л. Н. Толстой.

— Джигарханян, — стреляло в ответ.

— Мы видим Льва Николаевича Толстого, — снизошла до пояснения культмассовик, — гениального писателя…

— Это ведь надо! Обмишурился, — сокрушался чесучовый костюм. — А ведь вылитый Джигарханян. Из кинофильма «Место встречи изменить нельзя». Помните?

— Ничего общего! — не разлепляя губ, манерно отвечала просветительница.