Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 14



— Простите, вы не хотели бы познакомиться с весьма интеллектуальным мужчиной?

Из шезлонга ответили:

— А почему бы и нет?

Доцент мелко-мелко потоптался на месте и протянул ладошку:

— Очень рад. Олег Волобуев. Доцент.

— Так это вы? — И навстречу ладошке из шезлонга неохотно вздымались небрежно сложенные пальцы. — Марина.

Ноги доцента задвигались еще интенсивнее. Он три раза поклонился и, опасаясь, что от восторга взвизгнет, прикусил губу и сказал:

— Мариночка, я сейчас сниму брюки и быстро прибегу к вам.

Действительно, доцент обернулся пулей. «Не в музыкальном ли салоне он натянул плавки?» — погрешил на доцента Гвидонов и с интересом продолжал наблюдать за токованием Волобуева. Итак, доцент обернулся пулей. Но еще быстрее Марина поменялась шезлонгами с дамой очень близорукой и потому до обидного мало видевшей в своей жизни раздетых мужчин. Волобуев подал в шезлонг бутылочку холодной со льда пепси-колы.

— Спасибо, дорогой, — поблагодарили из шезлонга.

Волобуеву показалось, что на корабле треснули паруса. Он поднял голову: парусов не было. Он опустил взор и понял, что если в шезлонге сидит Марина, то разговаривал он с ней лет пятьдесят назад.

— Одалиска! Профурсетка! — ругнулся доцент и пошел надевать брюки, ибо знакомиться с дамами в неглиже Волобуев считал верхом неприличия.

Гвидонов аккуратно перешагнул через чью-то тушу и, не зная, куда ступить дальше, завис с поднятой ногой. Наконец высмотрел зону, потянул носок и заслонил кому-то лекарственные ультрафиолетовые лучи. Процедуру принимала не кто иная, как Нина Фугасова. Она и сказала:

— Эй, шланг! Ты что, стеклянный?!

— Здравствуйте, — не поздоровался, а извинился Гвидонов.

— A-а, миллионер! — узнала она Василия. — Хиляй отсюда! Ты в бойкоте. На весь круиз.

Гвидонова потянули за рукав. Он оглянулся и увидел рыжего, как сноп, и улыбчивого Антошкина, сотоварища по закупке сувениров. Антошкин, помнится, отказался тогда от его услуг, сказав:

— Ты собирай с группы деньги, а сувениры — за мной. И не боись, все будет тип-топ.

Так оно, наверное, и было. Потому что Хохлаткиной сувениры пришлись по вкусу и общественная деятельность Гвидонова на этом благополучно завершилась.

Антошкин предложил:

— Пойдем в бар, почирикаем.

Пошли, спрятались в темном уголке, заказали фанту. Антошкин зачирикал:

— Правда, что ты внук князя?

— С чего ты взял?

— Своими ушами слышал, как Хохлаткина эту новость преподносила.



— Кому?

— Дирекции круиза.

— А ты там что забыл?

Антошкин загадочно усмехнулся.

— Приближенное лицо дирекции, — нарочито важно представился он. — Личный кинооператор. Кстати, ты не хотел бы фильмик заиметь, где главного героя будешь изображать сам? Кадрики с миллионным пассажиром, скажу по секрету, получились что надо. Пальчики оближешь! Ну как?

— Я и вдруг герой фильма? Не вяжется.

— Старикашка, ты слишком высокого мнения о своей персоне. Твое дело позировать, мое — снимать. На фоне Парфенона, пирамиды Хеопса, в Стамбуле… Память на всю жизнь, на зависть врагам и друзьям.

Гвидонов отхлебнул фанты и протянул:

— A-а, ты вон что имеешь в виду. И сколько это будет стоить?

— Ролик на десять минут — стольник. Согласись, по-божески…

— Стольник. Сотня, значит? И много желающих?

— Ты восьмой. Заметано? — Антошкин выхватил ручку и нацелился вписать Гвидонова в свой кондуит.

— Заманчивая идея. Но ведь денег нет.

— Как нет денег?! — пророкотал под сводами бара голос толстого, а, следовательно, добродушного Игната Булочкина.

Не нарисовать портрет Булочкина — грех, а нарисовать — пара пустяков. Он весь состоял, а, следовательно, и раскладывался на кружочки. Кружочек — голова, кружочки — щеки, нос, глаза, шея, круг пошире — туловище с шарообразным животом и покатыми плечами; а ноги — два эллипса. Шорты на Булочкине — и те были круглыми. Раскинув руки, он приблизился к Антошкину и Гвидонову и снова пробасил:

— Кто сказал, нет денег? А боны, которыми нас снабдило передовое пароходство? А у кого боны — у того дамы, вина хоть залейся, — и он показал рукой на витрину бара. — И скажите, молодые люди, чего не хватает для полного счастья? Женщины, вино и… Думайте, думайте… Правильно, — будто услышав ответ, сказал Булочкин. — Для полного счастья необходимо расписать пулечку.

Классики минувшей поры на разных языках выпукло и несмешно поведали миру о ловцах подлейшей из фортун — картежниках. Но они не знали Игната Булочкина. Мудрейшего из главных бухгалтеров, которого картежная страсть поразила в расцвете сил, через три дня после полувекового юбилея. Сослуживцы тогда с удовольствием учиняли набеги на квартиру Булочкина, помня о неприконченных за столом запасах спиртного и яств. Но так как все новости были перелопачены, кости сотрудников перемыты, от каждого анекдота несло нафталином — однажды решили скинуться в картишки. Хозяин Игнат Булочкин до распроклятого дня карт в руках не держал и королей от дам отличал только по прическе. А тут он подсел к игроку, понаблюдал, покумекал и пришел к выводу, что ни один из его прожорливых гостей мыслить логически и рискованно не умеет. «Бухгалтерская игра», — подумал он с уважением о преферансе и со следующей пульки карты стали сдавать и на его долю. Когда по радио заиграли гимн, Игнат Булочкин с удивлением обнаружил, что ночь пролетела быстрее, чем у влюбленного, и кроме того, в кармане приятно шуршали почти сто рублей, законно отнятых у приятелей. Через месяц Булочкин по очереди растерял партнеров-сослуживцев. Начала теряться и жена, но тут Булочкин сделал тонкий ход и обучил Настасью преферансу. Теперь по вечерам они дулись в «гусарика». Настасья проявила недюжинные способности и за каждый вист дралась как львица. Вскоре Булочкин не без горечи понял, что в семейном кругу он бюджет не поправит. Охоту надо было вести в чужих угодьях. И охота началась.

Командированные на предприятие, где отбывал трудовую повинность Игнат Булочкин, при всей ловкости не могли обойти главного бухгалтера. Без его крючка-росчерка, любой «заказ», «наряд», «требование» ценились не выше бумажной салфетки. А чтобы получить подпись, надо было честно и положительно ответить на единственный вопрос: «Умете ли играть в преферанс?» Находились и такие, кто безбожно врал, и, получив десять карт, не знал, что с ними делать. Суррогатов типа «давайте в подкидного» или «веришь не веришь» Булочкин не признавал и лжецов с позором изгонял.

Много тайн познал Игнат Булочкин, ударившись в карточный загул, но одной он постичь не мог. Простенькой, как букварь: «Как быстро пролетели годы!» И когда ему месяц назад при всем честном народе подарили транзистор, а директор в своем кабинете — атласную колоду карт (моющуюся), Игнат Булочкин ошарашенно спросил:

— Как? Мне шестьдесят?!

Судя по всему, этот круиз был для Булочкина предпенсионным. Едва ли не полным составом пришли на вокзал бухгалтеры, чтобы проводить в дальний путь своего шефа. Но и тут Булочкин остался верен себе: поезд еще не тронулся, трепетали у окна косынки и руки, а он, усадив жену напротив, расчерчивал первую пульку.

Вот такой ненасытный ас предстал перед Антошкиным и Гвидоновым. Конечно, Василий Гвидонов не знал о затянувшемся лихолетье Булочкина, но и Булочкин, садовая голова, не предполагал, что в лице Гвидонова он встретил не только токаря четвертого разряда, который более чем на сто процентов вылущивает самые сложные детали, а некоронованного картежного короля. Василий точно помнит, что после соски ему в руки почему-то попадались карты. В школьные годы и в ПТУ его товарищи никак не могли уяснить, что карточный долг — это долг чести, а потому расплачивались большей частью тумаками. Было больно, было обидно, и Вася похоронил свой талант в четырех стенах. Рискнул, правда, однажды показать свое мастерство в заводском клубе, а из зала крик:

— Шулер!

На том и закончилась карьера Гвидонова-фокусника. Но со сцены Василий не ушел. Попев в хоре, он затем перешел в танцоры и… но об этом позднее.