Кровь Янтаря

И тут же Джарт провел атаку мне в лицо. Я рефлекторно поднял обе руки, фандон и трисп, и запустил атаку, как только разбрызганный свет душем пролился передо мной. Я услышал, как вскрикнул Джарт.

Когда я опустил фандон до уровня глаз, то увидел, что Джарт согнулся, а его трисп уплывает прочь. Вместе с левым ухом. За ухом тянулись красные струйки, которые быстро распадались на капли и разлетались по сторонам. Кроме уха Джарт потерял также кусок скальпа и теперь пытался приложить лоскут кожи на место.

Мандор и Деспил уже приближались по широкой спирали.

— Мы объявляем дуэль оконченной! — кричали они.

Я поставил головку триспа на предохранитель.

— Как он? — спросил меня Деспил.

— Не знаю.

Джарт подпустил его достаточно близко, чтобы тот мог осмотреть его, и чуть погодя Деспил сказал:

— Ничего страшного, скоро все будет в порядке. Но мамочка будет в бешенстве.

Я кивнул.

— Это была его затея.

— Знаю. Ладно, чего уж там. Давайте выбираться отсюда.

Деспил помог Джарту подгрести к краю Обода. Фандон сломанным крылом тащился за ними. Я замешкался и отстал. Мандор, сын Всевидящего, мой сводный брат, положил руку мне на плечо.

— Ты ведь не хотел задеть его серьезно, — сказал он. — Я знаю.

Я кивнул и прикусил губу. Деспил был все-таки прав по поводу леди Дары, нашей матери. Она обожала Джарта, а он-то сумеет убедить ее, что во всем виноват один я. Иногда я очень остро чувствовал, что она больше любит обоих сыновей Всевидящего (старого Герцога Обода — она вышла за него замуж после того, как порвала с папой), нежели меня. Я случайно услышал, будто я все время напоминаю ей о моем отце — на которого, как говорят, очень похож. Я вновь подумал о Янтаре и других краях — тех, что в Тени, — и почувствовал привычный приступ страха. Когда я думал об этом, то всегда вспоминал линии Логруса, который должен был стать моим билетом в иные края. Я уже знал, что мне придется пройти испытание им раньше, чем того бы хотелось.

— Пойдем навестим Сугуи, — сказал я Мандору, пока мы вместе поднимались из Бездны. — Мне многое надо у него спросить.

Когда я в конце концов поступил в колледж, переписка у меня много времени не занимала. Тем более письма домой.

— …домой, — говорила Винта, — уже очень скоро. Выпей воды, — и она передала мне фляжку.

Я сделал несколько долгих глотков и отдал фляжку.

— Спасибо.

Я потянулся, разминая затекшие мускулы, и вдохнул холодный морской воздух. Поискал луну — она оказалась у меня за спиной.

— Ну и горазд ты поспать, — сказала Винта.

— Я во сне не разговаривал?

— Нет.

— Это хорошо.

— Дурной сон?

Я пожал плечами.

— Бывали и хуже.

— Ты вскрикнул слегка — как раз перед тем, как я тебя разбудила.

— М-м…

Далеко впереди, на темном выступе мыса, я заметил слабый огонек. Винта указала туда.

— Когда мы пройдем створ, — сказала она, — то увидим гавани Бэйльпорта. Там ждут завтрак и лошади.

— И далеко оттуда до Лесного Дома?

— Около лиги, — отозвалась она. — Легкая прогулка.

Некоторое время Винта молча сидела возле меня, наблюдая за морем и линией берега. В первый раз мы сидели вместе, руки у меня были не заняты, мысли — свободны. И в это мгновение сработало ощущение магии. Я ощутил ее присутствие. Не просто какое-то заклинание или аура какого-то меченного чарами предмета, который Винта могла носить, — нет, что-то более тонкое. Я вызвал Логрус и взглянул на Винту сквозь него. Ничего — на первый взгляд, но благоразумие требовало проверить дальше. Я дал запрос Логрусу…

— Пожалуйста, не делай этого, — сказала она.

Я только что допустил faux pas[16]. Зондировать коллегу-мага считается в некоем отношении дурным тоном.

— Виноват, — сказал я. — Я и вообразить себе не мог, что ты училась Искусству.

— Я не училась, — ответила она, — но я чувствую его проявления.

— В таком случае ты, вероятно, достигла бы успеха.

— Меня интересует нечто иное.

— Я подумал, что кто-то мог наложить на тебя заклятие, — пояснил я. — Я только хотел…

— Что бы ты ни увидел, — сказала она, — все мое. Пусть остается как есть.

— Как хочешь. Прости.

Винта, конечно, прекрасно понимала, что я так просто не уймусь. Неизвестная магия — это, вероятнее всего, опасность. И она продолжила:

— Там нет ничего, что могло бы тебе повредить, уверяю тебя. Как раз наоборот.

Я ждал, но к этой теме она больше не возвращалась. Ладно, я решил оставить все как есть и перевел взгляд на маяк. И все-таки: во что же это я вляпался? Как она узнала, что я в городе, — не говоря уже о том, что окажусь на Гробовой Аллее? Она должна понимать, что этот вопрос придет мне в голову, и — если уж мы оба согласились на сотрудничество — ей следовало бы объясниться.

Я повернулся к Винте, и она вновь улыбнулась.

— За мысом ветер меняется, — сказала она и встала. — Извини. У меня есть кое-какие дела.

— Могу я помочь?

— Немного. Я позову, когда будет нужно.

Я смотрел, как она отходит, и в этот момент у меня появилось жутковатое ощущение, что она тоже за мной наблюдает — и неважно, куда она в этот миг смотрит. К тому же я сообразил, что это ощущение со мной уже довольно давно — как и море вокруг.

Пока мы швартовались, пока приводили себя в порядок и топали по широкому, вымощенному булыжником довольно крутому подъему к гостинице, из трубы которой змеился дым, небо на востоке становилось все бледнее. К тому времени, как мы закончили плотный завтрак, утренний свет уже захватил весь мир. Затем мы двинули в платную конюшню, где для поездки в имение Бэйля были приготовлены три флегматичные лошади.

Это был один из тех ясных хрустящих осенних дней, которые становятся все реже и дороже, по мере того как год завершает круг. Я наконец почувствовал себя хоть немного отдохнувшим, а в гостинице был кофе — что необычно в Янтаре, вне дворца, — и я от души насладился утренней чашечкой. Приятно было ленивым шагом объезжать окрестности, вдыхать запах вспаханной земли, видеть, как сходит влага с искрящихся полей и сворачивающихся листьев, ощущать кожей ветер, слышать и наблюдать стайку птиц, направляющихся на юг, к Островам Солнца. Мы ехали молча, и ничто не портило моего настроения. Воспоминания о печалях, предательствах, страданиях и ярости были свежи, но они исчезают во время интерлюдии — таких, как эта, — когда я закрываю глаза и просматриваю череду дней моих, продлеваю их очарование — и вижу в них себя: я еду верхом рядом с Винтой Бэйль под утренними небесами, вокруг нас дома, ограды из камня, и заблудившиеся крики морских птиц — там, в стране виноградников к востоку от Янтаря, — и коса Времени не тронет травостой в этом уголке моего сердца…

Мы прибыли в Лесной Дом и отдали лошадей на попечение грумов Бэйля, — грумы проследят за возвращением лошадей в городскую конюшню. Затем Дрю удалился в свою комнату, а мы с Винтой прошли к большому зданию манора на вершине холма. Оттуда открывался дивный вид на скалистые долины, на поросшие виноградниками склоны холмов. Пока мы шли к дому, нас окружила огромная свора собак — они явно старались с нами подружиться; даже когда мы были уже в доме, их лай время от времени доносился до нас. Дерево и кованое железо, выложенные сероватой каменной плиткой полы, высокие потолки с балками, окна в эркерах, портреты предков, пара небольших гобеленов — в бурых тонах и цвета сомон, с оттенками слоновой кости и бирюзы, коллекция древнего оружия, которого местами уже коснулась ржавчина, пятна копоти на шершавом граните над очагом… Мы прошли через большой центральный зал и поднялись по лестнице.

— Займешь эту комнату, — сказала Винта, открывая дверь темного дерева. Я кивнул, вошел и осмотрелся. Комната была просторна, с большими окнами, выходящими на южную аллею. В это время года большинство слуг обычно находится в городском доме барона.

16

От французского «неверный шаг». Ошибка или промашка в этикете, в манерах.