Кровь Янтаря

Лодка шла уже далеко от берега, подгоняемая восточным бризом, и огромная скала Колвира, в диадеме которой драгоценными камнями горели огни Янтаря, плыла над горизонтом. Не раз уже испытанное чувство восторга вновь накатило на меня. Пускай вырос я в безумном колышущемся полусвете и неэвклидовых парадоксах Дворов, где красота всегда имела сюрреалистический оттенок, я чувствовал, что каждый раз, когда я посещаю Янтарь, город все больше и больше затягивает меня, — пока наконец я не осознал, что он стал частью меня, пока я не стал думать о нем как о доме. Я не хотел, чтобы эти склоны штурмовал со стрелками Льюк или чтобы Далт устраивал рейды своих коммандос возле этих стен. Я точно знал, что душа поведет меня сражаться, защищать город…

На далеком берегу, там, где покоился в мире Кэйн, мне пригрезился гарцующий бледный высверк — вначале неспешный, потом стремительный, — скрывшийся в ущелье. Может быть, это была Единорог, но из-за расстояния, темноты и мимолетности видения я не мог сказать наверняка.

Позже мы поймали отличный ветер, за который я возблагодарил судьбу. Я устал — несмотря на то что спал почти сутки. Побег из хрустального грота, стычка с Обитающим и игра в пятнашки с вихрем и его скрывающимся под маской хозяином — все слилось у меня в голове в одно почти непрерывное событие. Адреналин в крови упал до нормы[14]. Мне больше ничего не хотелось — разве что слушать плеск волн, вглядываться в черную скалистую береговую линию, отступающую в сторону порта, — или, повернувшись, глядеть на мерцающее море по правому борту. Мне не хотелось думать, не хотелось двигаться…

Бледная ладонь легла мне на руку.

— Ты устал, — услышал я слова Винты.

— Кажется, да, — услышал я свои слова.

— Вот твой плащ. Почему бы тебе не накинуть его и не отдохнуть? Лодка идет ровно, мы справимся с нею и без твоей помощи.

Я кивнул, заворачиваясь в плащ.

— Ловлю тебя на слове. Спасибо.

— Хочешь подкрепиться?

— Нет. Там, в городе, я плотно поел.

Ее ладонь осталась на моей руке. Я поднял взгляд на Винту. Она улыбалась. В первый раз я видел, чтобы она улыбалась. Другой рукой, кончиками пальцев, она дотронулась до пятен крови на моей рубашке.

— Не беспокойся. Я позабочусь о тебе, — сказала она.

Я улыбнулся в ответ — мне казалось, она этого хотела. Ее рука сжала мое плечо — и исчезла, а я смотрел и удивленно думал: не было ли в моем уравнении и ее переменных? Но тогда я слишком устал, чтобы искать эти новые неизвестные. Колесики в моем мозгу крутились все медленнее, медленнее…

Привалившись спиной к планширу левого борта[15] и тихо покачиваясь на волнах, я позволил моей голове опуститься. Сквозь полуприкрытые ресницы я видел темное пятно, которое Винта заметила на белой рубашке. Кровь. Да, кровь…

— Первая кровь! — кричал Деспил. — Этого достаточно! Вы удовлетворены?

— Нет! — орал Джарт. — Я едва поцарапал его… — Он крутанулся на камне, махнул в мою сторону тройными когтями своего триспа и изготовился вновь достать меня.

Кровь сочилась из пореза на моем левом предплечье, собиралась в горошины, и горошины эти медленно поднимались в воздух и уплывали от меня пригоршнями рассыпанных рубинов. Я поднял фандон в верхнюю оборонительную позицию и опустил трисп, который, отведя далеко вправо, все еще держал наклоненным вперед. Я согнул левое колено и развернул свой камень на девяносто градусов относительно общей оси. Джарт тут же скорректировал свое положение и упал на полдюжины футов. Я повернулся еще на девяносто градусов, так что каждый из нас по отношению к другому, казалось, висел вверх тормашками.

— Ублюдок янтарный! — крикнул Джарт. Тройные копья света сорвались с его оружия, чтобы под взмахом моего фандона рассыпаться яркими, похожими на мотыльков осколками — рассыпаться и упасть, кружась, в Бездну Хаоса, над которой мы неслись.

— От ублюдка слышу, — огрызнулся я, сжал рукоять триспа и высыпал с трех его утонченных клинков-паутинок пульсирующие лучи. Одновременно я вытянул руку над головой, хлестнув Джарта по голени.

Он отмел лучи фандоном уже на расстоянии восьмифутового радиуса поражения. Трезубцу для подзарядки требовалось секунды три, но ждать я не стал и провел смертельный удар Джарту в лицо, — еще до того как он рефлекторно поднял фанд, я нанес триспом круговой удар, стараясь рассечь ему подколенные сухожилия. Джарт разбил односекундную пульсацию, низко опустив фанд, выбросил мне в лицо удар, опрокинулся на спину и совершил полный оборот, — с одной стороны, выгадывая время для подзарядки, а с другой — чтобы уберечь спину и вернуться в атакующую позицию с высоко поднятым фандоном, готовым перерубить мое плечо.

Но я ушел — кружа над ним, падая и вращаясь. Я ударил Джарта по открытому плечу — но он оказался слишком далеко. Деспил стоял на камне размером с большой надувной мяч и тоже кружил вдалеке чуть правее меня, в то время как мой секундант, Мандор, находившийся гораздо выше нас, быстро спускался. Мы цеплялись за камни трансформированными ногами и парили над бурной поверхностью Хаоса, над громадной воронкой его вечного вихря. Джарт разворачивался, преследуя меня. Левое предплечье, к которому за запястье и локоть был прикреплен фандон, он держал горизонтально и неторопливо вращал от локтя. Три фута призрачной сети, которая, запутайся я в ней, весила бы не меньше марда, ловили отблески огненных вспышек, непредсказуемо порождаемых Хаосом. Джарт держал трисп в среднем атакующем положении и скалил зубы — отнюдь не в улыбке, — пока мы с ним двигались на концах диаметра десятифутового круга, который мы всё описывали и описывали, высматривая уязвимые места друг друга.

Я снова повернул плоскость своей орбиты — Джарт тут же откорректировал свою, чтобы не нарушать компании. Я повторил — он сделал то же самое. Тогда я нырнул — девяносто градусов вперед, фандон поднят и вытянут — и повернул запястье, одновременно опустив локоть, направив косой наклонный удар под его защиту.

Он выругался и рубанул, но я рассыпал его свет, а на левом бедре Джарта появились три темные линии. Трезубец разрезает плоть только на три четверти дюйма, поэтому горло, глаза, виски, запястья и бедренные артерии в серьезных схватках нужно особенно беречь. Достаточно хорошо зацепить — и вот ты уже делаешь противнику ручкой, пока он в рое кровавой гальки катится вниз — туда, откуда никто из путников не возвращается.

— Кровь! — закричал Мандор, как только с ноги Джарта сорвались первые капли. — Удовлетворены, господа?

— Я удовлетворен, — ответил я.

— А я нет! — отозвался Джарт, поворачиваясь ко мне лицом, пока я отплывал от него налево, и вращаясь вправо. — Спросишь меня об этом после того, как я перережу ему глотку!

Джарт возненавидел меня раньше, чем научился ходить. Причины этой ненависти он держал при себе — я, например, о них не знал. Я к нему ненависти не испытывал, хотя и любить его тоже было как-то не с руки. С Деспилом у меня были вполне разумные отношения — несмотря на то что он гораздо чаще принимал сторону Джарта, чем мою. Но это было, по крайней мере, понятно. Они были родными братьями, причем Джарт был младшеньким.

Трисп Джарта сверкнул, я отбил молнию и сделал ответный выпад. Джарт рассыпал мои лучи и крутанулся в сторону. Я последовал за ним. Триспы полыхнули одновременно, и пространство между нами, когда обе атаки были отбиты, заполнилось хлопьями света. Как только у меня вновь накопился заряд, я ударил опять — на этот раз понизу. Удар Джарта пришелся выше, и вновь обе атаки умерли на фандах. Мы подплыли поближе.

— Джарт, — сказал я, — если один из нас убьет другого, выживший будет изгнан. Давай замнем для ясности.

— Изгнание будет того стоить, — сказал он. — По-твоему, я не думал об этом?

14

Во время сильных переживаний, усиленной мышечной работы в крови повышается содержание адреналина — гормона мозгового слоя, вырабатываемого надпочечниками. Он повышает потребление кислорода, артериальное давление, содержание сахара в крови и вообще стимулирует обмен веществ. Человек оживлен, хорошо себя чувствует. В некоторых случаях может произойти адреналиновое отравление, по симптомам схожее с алкогольным или наркотическим. А потом наступает упадок сил, вялость, у человека дрожат руки. Это и есть постадреналиновая реакция. Похмелье, короче говоря.

15

Планшир, или планширь, — деревянные или металлические перила поверх леерного заграждения; на шлюпках — деревянный брус с гнездами для уключин, покрывающий верхние концы шпангоутов.