Кленовый лист

Далеко не всех пионеров удавалось отправить из лагеря в намеченные дни. Прошло уже больше месяца с начала войны. По несколько раз вырывались из лагеря смелые и снова возвращались. Как-то выехала Любка пароходом на Одессу.

Сводки с фронтов с каждым днем становились все более угрожающими. Усилия администрации лагеря отправить пионеров поездами не дали результатов. Более смелые ребята, нарушая все правила предосторожности, цеплялись на авто, на переполненные грузовые поезда.

В такой передряге наваждением подползла паника. Однажды ночью исчезли из лагеря шестеро ребят и с ними две девушки. Оставили записку, что они пошли пешком...

Тогда Ваня предложил выявить желающих идти домой пешком, образуя отряды во главе с воспитателями, и отправляться.

— Потому что так мы будем ждать попутный ветер и попадем в самое пекло…

В тот же день отправили две большие группы. Прощались, напутствовали и грустили. Однажды ночью удалось посадить на поезд нескольких более слабых, но никто не был уверен, что они успеют проскочить перед вражеским танковым клином... В лагере остались только Роман с тремя товарищами и десятка два боягузов, ждущих, пока за ними приедут родители.

Время от времени возвращался кто-то из отправленных ранее, кому не по силам были такие опасные путешествия. Бои с врагом угрожали перекрыть последние дороги.

Не представляя, что и как делать дальше, куда деваться от этого неприветливого теперь морского побережья, которое по ночам уже шумело эхом морских боев, несколько ребят снаряжали лодки, надеясь через пролив пробиться на Кубань.

Роман несколько раз искренне советовал Ване Тулякову забрать с собой Олега, самого младшего среди них, и идти пешком, пробиваться. Ваня только посмотрит на Романа задумчивым взглядом и ничего не говорит. Нетрудно было Роману понять в этом упрек друга. Но это все же давало повод к какому-то разговору в таком мрачном ожидании.

— Ну, Ваня, — оправдывается Роман, — честное пионерское, я считаю...

Что он считает, Ваня понимает. Роман под строгим взглядом товарища замолкает, так и не вызвав его на разговор.

3

Война разгоралась. Фашистское правительство Германии, не удовлетворяясь кровопролитием в Польше, на Балканах, во Франции, двинуло свои войска через советские границы. Двинуло, поправ международные конвенции и собственные обязательства. Советские границы были лицемерно нарушены танковыми армадами фашистских армий, сломаны без объявления войны на второй же день после прохода по тем границам эшелонов с советской пшеницей, поставляемой по международным соглашениям о торговле и товарообмене.

После жестоких боев с превосходящими силами фашистских танковых соединений, сосредоточенных на одном направлении, войскам генерала Дорошенко было приказано отойти на другой рубеж — за реку.

Это был первый приказ об отступлении в этой войне...

Конечно, отступление могло диктоваться и тактическими соображениями. Хотя танковые армады врага, их вероломное нападение убеждали в другом. Но некоторые солдаты наскоро закапывали личные вещи, рассчитывая вернуться сюда через каких-то три-пять дней. Такие настроения разделяли и некоторые командиры подразделений, даже частей. Но генерал Дорошенко понимал, что война затянется надолго.

В хлопотах многодневных боев, обеспокоенный упорным наступлением количественно превосходящих танковых соединений врага, он даже перевязку себе делал на ходу. Здесь же приказывал:

— Роты добровольцев с каждого батальона поддерживать артогнем дальнобойных! Любой ценой прикрыть отход основных сил. Бутылки с горючим!.. Освоить и доставить добровольцам бутылки с горючим.

Генерал пригнулся, чтобы медицинской сестре удобнее было перевязывать рану. В это время в блиндаж зашел шофер его штабного авто. Бледный, уставший, но решительный. Военная выправка очень шла его высокой, широкоплечей фигуре спортсмена. Если бы не оспа, которой болел в детстве, Витя бесспорно был бы красавцем.

— Товарищ генерал! Фашистские мотоциклисты уже прорываются сквозь оборону на окраины города... Моя машина здесь, за воротами. Придется уезжать уже через лес.

— Правильно. Машина готова?

— Так точно! Запасной мотор поставили ночью. Как зверь! Запас горючего... Полный порядок, товарищ генерал!

— Вот что, слушай внимательно! Умри, а вывези из города Марию Иосифовну! Понял? Давай... Через пять минут чтобы вас здесь не было. Отвечаешь за ее жизнь! В Луцк или во Владимир-Волынский — все равно, куда свободнее проезд. На железнодорожную станцию, понял? И пока не тронется ее поезд на восток, не показывайся мне на глаза.

— Есть! — глотая воздух, произнес Витя. Но не двинулся с места.

— Ну?

— Товарищ генерал, а вы?

— Марш!

Шофер по форме повернулся, но ушел нерешительно. В дверях еще раз обернулся и уж совсем не по-военному отозвался:

— Марию Иосифовну... А сами?

Генерал не только привык к своему шоферу Вите, он уважал его. На его реплику обернулся, не имея ни малейшей злости. Но двери, как выстрел, хлопнули. Только горькая улыбка отразилась на озабоченном лице генерала.

У одинокого дома, в овраге, за городком, стояли две женщины. Ни ожидания, ни покоя. Взгляды не встречались, только блуждали где-то, разминаясь... Чтобы не упрекать друг друга. Рядом с ними — чемоданчик с вещами и продукты в узелке. Одинокая избушка позади них прижалась к земле, словно пережидая удар. А две женщины, наскоро одетые, даже словом не перекинулись между собой. Только испуганно оглядывались на грузовые авто с боевой техникой, ранеными или пустые, что с одинаковой поспешностью бежали в обе стороны, несмотря на женщин, так неожиданно захваченных ужасами войны. Гул земли от взрывов, дрожание тверди под ногами внушали еще больший страх.

Старшая из них, хозяйка этого одинокого дома, одетая в обычное рабочее платье, наконец снова смогла произнести ту фразу, уговаривая Марию Иосифовну:

— Что же тут такого? Разве вам теперь до гордости... Пойдите к мужу, напомните. Легкое ли дело им теперь помнить еще и о наших проблемах. А у них машины, лошади. Слышите, что делается на свете? Он же генерал. А в таком положении мужчина нашей сестре ой как нужен...

— Нет, Дарья Семеновна, спасибо... — Мария Иосифовна подняла обе руки к шоферу авто, которое с сумасшедшей скоростью неслось навстречу. Но оно пронеслось мимо, обдав обоих пылью. — Этот мужчина уже не для нас, по сути — не для меня. Его милостью я не хочу пользоваться. Пешком пойду.

— Пешком в таком деле, моя родная, не ходят...

В этот момент так зарычали тормоза авто, что обе бросились к воротам. Около них с разгона остановился легковой автомобиль генерала. Из него, прямо в клубах пыли, выскочил Витя и сразу открыл заднюю дверь.

— Это хорошо, Мария Иосифовна, что вы уже наготове. Теперь я уложусь в свои пять минут! Садитесь.

— А я никуда не еду! Это так... — махнул рукой на вещи.

— Да вы что, никуда не еду? — воскликнула Дарья Семеновна.

— Да, никуда не еду, остаюсь. Передайте, Витя, вашему генералу, что я остаюсь. У немцев остаюсь.

Водитель на мгновение словно опешил, остро посмотрел на обеих. Затем, опомнившись, бросил взгляд на вражеские самолеты в небе, скупо обстреливаемые какой-то уцелевшей зениткой и из винтовок, и решительно шагнул к женщинам.

— Ну, Мария Иосифовна, вы меня даже рассмешили. Но я ведь боевой приказ выполняю, из пяти минут уже три потратил... Упрашивать вас, так тут и бомбами накроют, те драконы фашистские. Садитесь по-доброму? — ультимативно спросил.

— А то что? — насмешливо допытывалась.

— Да садитесь же, не подводите человека, — посоветовала Дарья Семеновна и слегка подтолкнула ее к машине.

А когда упрямая женщина обернулась, чтобы оттолкнуть хозяйку квартиры, Витя грубо схватил Марию за плечи и не совсем вежливо усадил в эмку.

— Будешь тут с вами возиться. Генерал раненый сражается, чтобы удержать врага, и в такой момент отправляет вам машину, а вы... «У немцев останусь!» Не деликатно получается... Это ваши вещи? Пожалуйста, подайте сюда, у меня дверцы не закрываются. Спасибо, все.