Страница 3 из 21
Я снова посмотрел на поразившую меня фотографию.
— Мне говорили, что моретрясение произошло ночью. Почему же на снимке день?
— Перед рассветом на берег обрушилась первая волна, а их было несколько. Океан так взбаламутился, что не мог уняться несколько суток. Снимок сделан спустя семь часов после начала моретрясения. Это не я снимал, а наш штурман. Не растерялся, успел щёлкнуть. К слову сказать, мы каждое чрезвычайное происшествие обязательно фотографируем — документ.
— И Кирьянов с Маришей столько времени держался на этой скале?
— На отпрядыше, — поправил капитан третьего ранга. — Мы называем такие одиноко торчащие из воды камни отпрядышами или кекурами — старинное поморское наименование.
— Их нельзя было снять с этого… отпрядыша из-за шторма?
Баулин утвердительно кивнул:
— Когда всё это началось, наш «Вихрь» находился в дозорном крейсерстве в Охотском море, с западной стороны острова. Погода была для мая редкостная: волнение каких-нибудь полбалла, ни тумана, ни дождика. Даже луна из-за облаков выглянула — она ведь нас не балует, показывается раз в год по обещанию. Время дозора истекало, и мы возвращались на базу в самом отличном настроении. Вторые сутки на нашем участке границы всё было спокойно. А что может быть лучше для пограничника? У нас, как вы знаете, участок боевой, география такая: налево Алеутские острова — Америка, направо Хоккайдо- там тоже Соединённые Штаты Америки хозяйничают, прямо Тихий океан — и за ним Америка. Беспокойный сосед… — Баулин посмотрел на часы. — Отвлёкся я… Словом, время дозора истекало. В пять с минутами мы как раз подходили к проливу. И тут вдруг в его горловине — а берега там, сами видели, стена — возникла стремительно несущаяся водяная лавина. В полумраке она показалась мне чёрной. С чем её сравнить? Представьте, что сорвалась с места и помчалась на вас плотина Днепрогэса. Просто случай, что мы не успели войти в пролив, — смяло бы, раздавило наш «Вихрь», как молотом муху. «Цунами!»- понял я и скомандовал рулевому лечь на обратный курс. Только-только мы повернули, как цунами вырвалась из пролива, с грохотом обрушилась в море и разлилась валами во все стороны. Мы шли самым полным ходом, а гигантский вал всё-таки настиг «Вихрь» и поволок, словно спичечную коробку… — Баулин прерывисто вздохнул, будто ему не хватало воздуха.
— Верьте не верьте, но страха у меня не было. Все мои мысли были о базе, о доме. Что там?.. Радист докладывает: «База не отвечает…» Одним словом, к базе мы смогли подойти лишь поутру. В проливах и в тихую погоду течение достигает пяти-шести, а то и всех семи узлов: вода из океана перепадает в Охотское море, в нём уровень ниже; при сильных же восточных ветрах там вскипают такие водовороты — «сулои» по-здешнему, — что, когда идёшь против течения, только держись: не ахнуло бы о скалы. Представляете, что творилось в проливе, когда по нему шли цунами?.. В общем, Кирьянова с Маришей мы смогли снять с отпрядыша лишь после полудня. А Ольгу… маму нашу, так и не нашли. Дом смыло в океан, будто его и не было. Разрушило и ещё несколько домов…
Лишь руки выдавали волнение Баулина: он то скрещивал их на груди, то закладывал за спину, то с хрустом переплетал пальцы. Неожиданно встал, молча походил по комнате.
— Как же Кирьянов спас Маришу? — нарушил я тягостное молчание.
— Тут такое получилось совпадение, хотите называйте судьба, хотите — счастливый случай. Незадолго до этого Алексей схватил ангину, и врач уложил его в постель. Мы все удивились: такой здоровяк и заболел. Каждый день купался чуть ли не в ледяной воде — и ничего, даже насморка никогда не было. А тут вдруг — ангина…
— Так как же всё произошло?
— Вначале на острове почувствовали несколько сильных подземных толчков. Многие жители посёлка, кто в чём, повыскакивали на улицу. Дело ведь ночью было. Санчасть, где лежал Кирьянов, находилась неподалёку от нашего бывшего домика, и, почуяв беду, Алексей немедля прибежал к нам. С Маришей он давно дружил, ещё с Черноморья. — Баулин опять трудно вздохнул, словно ему не хватало воздуха. — А вскоре на берег обрушилась первая огромная волна и сдвинула наш домик с фундамента. На полуразрушенном крыльце Алексей столкнулся с Ольгой. Она крикнула: «Спасите Маришу!» — передала с рук на руки спящую дочку, а сама обратно в дом. Должно быть, не представляя себе всей опасности — да и кто её мог тогда представить! — хотела захватить что-нибудь из одежды. На Марише была только рубашонка да вот этот платок, — кивнул Баулин на прикрывавшую настольную лампу шаль.
Мы снова замолчали. И снова только руки выдавали, что творится в душе капитана третьего ранга. Они — большие, натруженные руки его, привыкшие крепко держать штурвал — бессильно лежали на столе, чуть заметно дрожали.
— Словом… — как бы подводя черту, произнёс Баулин, — словом, Кирьянов не дождался Ольги. Увидев, точнее, почувствовав приближение новой волны, он прижал к груди Маришу и полез вверх по крутому склону. А другая волна всё-таки настигла их.
Не будь Алексей замечательным пловцом, их разбило бы о камни, Каким-то образом он изловчился и зацепился вот за этот самый отпрядыш, — показал Баулин на фотографию. — С того дня, как выпадет у Алексея свободная минута, он к Марише, старшим братом для неё стал. И она к нему привязалась. Проснётся — первый вопрос: «А когда придёт дядя Алеша?» Явится он, бывало, после вахты и то самоделку игрушку принесёт, то сказки начнёт рассказывать. Я просто диву давался- молодой парень, а столько сказок знает. Спрашиваю как-то: «Откуда ты, Кирьянов, такие сказки выкопал?» — «Я, говорит, сам их сочиняю. Начну чего-нибудь рассказывать, — получается что-то вроде сказки». — Баулин потянулся к детскому столику, уставленному игрушками, поискал что-то. — Минуточку… Одну минуточку.
Он вышел в спальню и вскоре возвратился с толстой тетрадью в клеёнчатом переплёте.
— Так и есть, под подушку спрятала! — Баулин улыбнулся. — На прощание Кирьянов все сказки нам в эту тетрадку записал. Печатными буквами — Мариша по-печатному читает свободно, — и картинки нарисовал. Художник он, как видите, не ахти какой, но тюленя от кита отличить можно.
Я с любопытством перелистал тетрадку. В обрамлении бесхитростных виньеток, изображавших то ромашки с васильками, то крабов, то морских бобров или рыб, были старательно выписаны названия сказок: «Про добрую девочку Маришу и жадного Альбатроса», «Про бобрёнка, который любил качаться на волнах, и про злодейку-акулу», «Про девицу-красавицу, которая не любила зверей и птиц, и про то, как все звери и птицы от неё отвернулись»…
— Надо прочитать, — сказал я.
— Это уж вы у хозяйки спрашивайте, — шутливо развёл руками Баулин и отнёс тетрадку обратно в спальню.
— Вы не предлагали Кирьянову остаться на сверхсрочную службу?
— Он учителем хочет стать. По родной Смоленщине соскучился. Что ж, как говорится, дай бог ему счастья.
— Вы-то вот с Курил уезжать не хотите…
— Я — другое дело, граница — мой дом. А Кирьянову в декабре только двадцать пять стукнет… Со всеми жаль расставаться, когда они уезжают, — погрустнел капитан третьего ранга. — Тебя-то самого, конечно, не все только добром поминают: и строг был, может, и придирчив. А как не быте строгим — мы ведь здесь вроде как на фронте, у нас всегда готовность номер один. Всех жаль, — повторил он, — а вот, честно признаюсь, ни с кем ещё не было так тяжело расставаться, как с Кирьяновым. И не потому только, что он сделал для Мариши. Моряк он замечательный — сама честность, скромность и исполнительность.'Да вдобавок к тому — волевой. — Баулин сверил наручные часы с корабельными. — Ну, мне пора в море.
Он заглянул в спальню, молча прощаясь с дочкой, снял с вешалки кожаный реглан, сказал, усмехнувшись:
— А если б вы знали, сколько этот чёртушка Алексей Кирьянов мне нервов перепортил, сколько я ещё в морской школе с ним повозился! Да и не я один — и замполит, и комсомольская организация. Хотите верьте, хотите нет, а я уж было думал, что горбатого, только могила исправит. Такой Алексей был заносчивый, строптивый, отчуждённый.