Страница 108 из 128
В этрусском искусстве, в частности в живописных композициях, гораздо чаще, нежели в вазописи и рельефах греков VI в. до н. э., встречается изображение природы, пейзажей. Условность восприятия мира, которая была так сильна в греческом искусстве эпохи архаики, менее свойственна этрускам.
Ряд новшеств по сравнению с VI в. можно заметить в этрусской живописи начала V в. до н. э. В изображении юного музыканта из гробницы Леопардов в Тарквиниях художник старался ключицы, мускулатуру грудной клетки показать тонкими линиями, подобно вазописцам того времени. Смещенным в сторону взгляда зрачком он конкретизировал внимание юноши, обращенное на что-то определенное, показал очертание глаза уже не замкнутым овалом, но разорвал его с той стороны, куда направлен взор.
Мастер гробницы Холма некрополя Кьюзи обратился к изображению крупных фигур атлетов и музыкантов. Примечательно, что при усилившемся внимании в росписях V в. до н. э. к человеческой фигуре ослабился интерес к пейзажным фонам, изображению растений, деревьев, моря, более распространенным во фресках VI в.
В конце IV в. до н. э. в этрусских погребальных росписях участились сюжеты драматического характера, изображающие казни, мучения; порой художники показывали страдания, ожидающие человека в царстве теней. Героя одной из фресок гробницы Чудовищ терзает страшный демон Тухулка, изображенный предельно экспрессивно. Рваными резкими линиями мазков этрусский мастер как бы подчеркивал разъяренность чудовища. В плавных спокойных очертаниях контура героев, напротив, оттенялось мужественное, стоическое перенесение им страданий[224]. В росписях IV–II вв. заметен более свободный принцип наложения красок, попытка передать в некоторых случаях светотеневые эффекты.
Живописцы III в. до н. э. склонялись, с одной стороны, ко все большей детализации изображений, воспроизводя мелкие подробности окружавших человека предметов — вышитых одежд, покрывал, подушек, мебели, с другой — к усилению трагизма ситуаций. В гробнице Щитов из некрополя Тарквиний мастер показал сцену заупокойной трапезы Велтуры Велха и Ларт Велха, имена которых написаны рядом с супругами. Лицо Ларт исполнено тревоги и непередаваемого внутреннего трепета. В широко раскрытых темных глазах — глубокая печаль, смешанная с ужасом перед тайной смерти. Этрусский художник достиг здесь такой выразительной силы, которая предвосхитила чувства, особенно ярко проявившиеся позднее в позднеантичном и раннехристианском искусстве[225].
В росписи гробницы Франсуа в некрополе близ Вульчи (III в. до н. э.) можно почувствовать развитие тех же тенденций. Художник изобразил сцену жертвоприношения пленников во время Троянской войны: жреца-палача, склоняющегося с кинжалом над жертвой, и ожидающего своей участи юношу. Художники III в., тяжелого для этрусских городов времени, когда они один за другим подпадали под власть римлян, часто воплощали в своем искусстве жестокую силу, торжествующую над прекрасным и возвышенным.
Драматизм и эмоциональность образов в этрусских фресках нарастают ко II в. до н. э.; в гробнице Тифона некрополя Тарквиний художник показал обезумевшего от напряжения крылатого, змееногого демона, будто тщетно стремящегося удержать тяжесть давящих на него плит[226].
Немалую роль играла в повседневной и религиозной жизни этрусков пластика: статуями украшались храмы, в гробницах устанавливались скульптурные и рельефные изваяния, различными изображениями в мелкой пластике покрывались культовые и бытовые предметы, возник интерес к портрету. Профессия скульптора в Этрурии, однако, вряд ли высоко ценилась. Имена ваятелей почти не дошли до наших дней; известен лишь упомянутый Плинием работавший в конце VI–V в. мастер Булка.
Храмовая скульптура этрусков в подавляющем большинстве не каменная или бронзовая, а несколько более легкая — терракотовая, тяжесть которой могли выдержать сырцовые стены и деревянные перекрытия храмов. Покрывая узорными терракотовыми фризами поверхность балок, она выполняла функцию не только декоративную, но и культовую в изображениях антефиксов, сюжетных рельефов, крупных статуях божеств. Представление о принципах таких украшений дают терракотовые модели храмов из Вульчи (VI в. до н. э.), скульптурного фронтона из Неми (конец IV–III в. до н. э.), терракотового фронтона со сценой гигантомахии из Пирги (все из музея Вилла Джулия).
От храма в Вейях конца VI в. до н. э. дошли памятники круглой терракотовой скульптуры — статуи Аполлона, Геракла, Гермеса и богини (возможно, Лето) с ребенком на руках. В этрусской скульптуре можно заметить своеобразное сочетание греческих и италийских принципов, несомненно, хорошо знакомых всем мастерам, работавшим на Апеннинском полуострове.
Этрусские храмы искусно были декорированы антефиксами. Скульптор храма в Вейях, возможно Вулка, исполнил антефикс в виде головы Горгоны Медузы с широко разинутой пастью и высунутым языком, с кольцами змеек, гибко извивающихся вокруг лика чудовища, выпученными глазами и взметнувшимися бровями. Завершавшие края черепиц антефиксы были необходимыми строительными элементами, порой и водоотводами — сквозь разинутую пасть горгоны по высунутому языку дождевая вода должна была стекать с крыши. Антефиксы выполняли к тому же еще культовую задачу апотропеев — оберегов храмов от злых сил, предвосхищая функции многих поздних химер на средневековых соборах. Воспринимавшиеся же издали, они играли декоративную роль, оживляя своими формами спокойные плоскости стен. Свойственное большинству античных произведений тесное единство функционального, сюжетно-смыслового и декоративного в этих этрусских памятниках выступало особенно наглядно.
Декоративная скульптура храмов конца IV–III в. несла на себе следы нового художественного стиля. С одной стороны, нарастала экспрессивность образов, с другой — повышалось стремление к идеальной красоте пропорций лиц и фигур. Возрастал интерес к героическим персонажам древних мифов. В изображении прикованной к скале Андромеды скульптор с эллинистической изысканностью моделировал формы ее обнаженного, гармонически сложенного, с чуть удлиненными пропорциями тела. Этрусские мастера III в. до н. э. и в лицах стремились передать весьма различные настроения: в образе юноши из храма Сказато (Фалерии Ветерес) мужественная порывистость сочетается с нежной чувственностью, в облике Юпитера (оттуда же) воплощена умудренность, смягченная проникновенностью и добротой взора[227].
Характерен для скульптуры того времени декор фронтона храма Сказато в Фалериях — полуфигура, очевидно, Аполлона с вдохновенным лицом, смело устремленным вперед горящим взглядом, разметавшимися по плечам прядями волос[228]. Повышенная эмоциональность образа, возможно, была навеяна широко распространенными тогда изображениями Александра Македонского. Фронтоны этрусских храмов III в. до н. э. украшались и сложными горельефными композициями вроде крылатых коней одного из храмов в Тарквиниях.
Большинство памятников этрусской скульптуры связано с погребальным обрядом. Крупными центрами ее производства были города Вульчи и Кьюзи. В Вульчи уже в начале VI в. изготавливались из серой вулканической породы туфа — ненфро-изваяння кентавров, сфинксов и других фантастических существ, а также львов-апотропеев, оберегающих покой умерших. Грубость камня сочеталась в них с непропорциональностью форм, резкостью черт, не скрываемым, но подчеркнутым примитивизмом исполнения.
Каменным скульптурам VI в. из Кьюзи порой свойственна большая лиричность, особенно в изваяниях женских полуфигур со сложенными на груди руками и созерцательно-отвлеченным, необычным для этрусских образов взглядом широко раскрытых, умиротворенно-спокойных глаз.
Этрусские гробницы отмечались не только фигурными столбами, овальными или шаровидными камнями, как в Марцаботто, но и каменными рельефными надгробиями[229]. В некрополе Сан-Лука (близ современной Болоньи) было найдено много характерных по форме для этой области надгробных плит — плоских, с закруглением чуть расширяющегося верха. Эти стелы чаще всего обрамляет волнистый орнамент, поверхность их разделена на фризы с изображением фантастических существ — гиппокампов и драконов, полета умершего в колеснице, запряженной крылатыми конями, сражений пеших и конных воинов (Болонья, Археологический музей).
224
Чубова А. П. Этрусское искусство. М., 1972, илл. 100.
225
Там же, илл. 90, 91.
226
Там же, илл. 109; Moretti M. Tarquinia. Novara, 1974, fig. 76.
227
Чубова А. П. Указ. соч., илл. 98.
228
Там же, илл. 120.
229
Харко Л. П. Этрусский барельеф в Киевском музее искусств — Труды секции археологии и искусствознания РАНИОН. М., 1928, т. IV, с 519. Штительман Ф M Античное искусство. Киев, 1977, рис. 83; Бабенцова Л.' Ю., Рябикипа З. П. Музеи Западного и Восточного искусства. Киев, 1983, рис. 18–20.