Страница 17 из 23
Трошка вытянул лесу из воды и надрезал её у самой пасти щуки.
— Зачем ты это сделал?
— Этот интеллигентик подумает, что щука перекусила. Вот будет смехота! — Трошка опять начал кривляться и прыгать.
Я смотрел на него и ничего не мог понять. В голове была какая-то путаница. Захотелось скорее уйти от этого мальчика. Я позвал Орлана и пошёл к своей модели.
— Эх ты, хлюпик, бледный вид на тонких ножках! — крикнул он зло мне вдогонку.
Я повернулся, но не отвечал. Трошка аж весь побагровел, мне даже показалось, что он может лопнуть от возмущения. Я глубоко перевёл дух, чтобы не сказать ему больше ни слова, и пошёл дальше.
После этой стычки мы два дня не смотрели друг на друга, а на третий он первый подошёл ко мне.
— Что, не клюёт?
— Нет, клюёт, только плохо,1— ответил я сквозь зубы.
— Ты всё дуешься? Брось! Хочешь, я тебе что-то покажу? — спросил Трошка и подмигнул нормальным глазом. — Смотри!
Я смотрел на серенького, ещё плохо оперившегося птенчика, который в страхе пытался укусить своим нежным жёлтым клювиком грубую руку Трошки.
— Тоже мне — защищается!
— Ты где его взял?
— Из гнезда вытащил, здесь недалеко.
— Ну-ка покажи!
Трошке хотелось со мной помириться, и поэтому он сразу отдал мне птенчика. Я осторожно его взял и посадил на траву рядом с Орланом.
— Что ты делаешь? Он же убежит, и не поймаешь! — заволновался Трошка и кинулся было за птенцом. Но пёс зарычал и показал ему все свои белые, крепкие зубы.
— Собака и та знает, что нельзя обижать слабого, а ты? А вот если бы тебя так?
— Меня? — Трошка вдруг весь сжался. Лицо сразу посерело, нормальный глаз прищурился, а косой, наоборот, широко открылся, остекленел и смотрел вбок в одну какую-то точку.
— Пойдём отнесём его в гнездо. — Я легко поймал ещё совсем не умеющего летать птенца и пошёл вперёд, на всякий случай держа Орлана рядом.
Гнёздышко было свито на низкой раките. Я свободно до него дотянулся и заглянул. Там сидел ещё один птенчик, и этот, которого я посадил, сразу забился под его брюшко. Две серенькие птички — отец и мать — с писком носились над нашими головами, готовые броситься в бой и погибнуть.
Трошка следил за мной. Вначале он улыбался насмешливо, а потом его улыбка стала жалостливой.
— Ты, наверное, совсем не такой, каким рисуешься, ты просто, как в спектакле, играешь роль злого человека.
— А я и на самом деле злой.
— Неправда, ты хороший!
— Может, и хороший.
— Так зачем же ты тогда так спокойно делаешь всякие жестокости?
— А что же, по-твоему, надо волноваться? — спросил Трошка. — А в общем, брось канитель разводить!
Мы долго молчали. Я почёсывал Орлана. Он любил, когда ему чесали за ушами и подбородок. Трошка смотрел куда-то за Днепр.
— Тебя били когда-нибудь?
— Кто?
— Родичи, конечно, — сказал Трошка и передёрнул плечами.
— Нет, — ответил я, удивлённый таким вопросом.
— Вот собакам, чтобы они были злыми, отрезают уши. Злость развивают. Потом такая собака всех подряд рвёт. Вот и я… Я на весь мир злой!
Трошка бросился бежать.
— Подожди, куда ты? — кричал я и, спотыкаясь, бежал за Трошкой. — Хочешь, покажу тебе модель?
Трошка остановился.
— Она там, за кустами. Идём!
Мы пошли. По правде сказать, я начал бояться, что Трошка может разломать модель, и у меня появилась мысль, что зря я затеял этот осмотр. Но Трошка повёл себя как-то странно. Присел на корточки и внимательно стал рассматривать всё, что мы построили.
— Тут ещё не показан водный путь из Киева в Париж, Он будет называться «Водный путь Восток — Запад».
Трошка просидел у модели до самой ночи. Всё подправлял берега рек, каналов, водохранилищ, морей. А утром следующего дня Трошку увёз отец куда-то рыбачить. А бабушка Наташа совершенно неожиданно взяла и уплыла на катере в Киев проведать квартиру. Всё хозяйство взвалилось сразу на мои плечи. Теперь я самостоятельно готовил завтраки, обеды, ужины, чистил закопчённую на костре посуду, стелил постели и только в свободное время ходил ловить рыбу.
Уже три дня прошли в тяжком труде. Я даже похудел, а бабушка Наташа всё не возвращалась. Раньше она мне часто говорила, что у меня врождённый иммунитет к заинтересованности в работе, что я совсем невосприимчив. И теперь, задав мне хорошую дозу работёнки, живёт там, в Киеве, и, наверное, радуется, что прививает мне любовь к труду. Интересно, надолго ли хватит у неё выдержки?
На четвёртый день дедушка за обедом сказал, что сегодня вечером бабушка Наташа определённо прикатит, потому что у него такое предчувствие.
— Может быть, и рыбак вернётся? — Мне было всё-таки скучно без Трошки.
Я засветло натаскал много-много хворосту. Изрубил и уложил в аккуратный штабель. И как только начало темнеть, мы с дедушкой запалили костёр и сели около него поудобнее. Орлан и Серка устроились около нас. И мы все четверо стали ждать катера.
Вечер был тихий-тихий, ни один листок на деревьях не шелохнулся. Ночь поднималась как-то от земли, и скоро стало так темно, что нельзя было различить ни деревьев, ни реки, ни берегов. Мне казалось, что на всём свете есть только вот этот наш ярко пылающий костёр, искры от которого улетали так высоко, аж до самых звёзд.
Но вот вдали загорелась огненная точка, и послышался гудящий шум. Огненная точка всё увеличивалась, потом начала расщепляться на множество отдельных огоньков. Скоро обозначился силуэт судна. Ярко освещённый катер, как из сказки, приближался к нам из кромешной темноты, из неведомых просторов, из неизвестности. Может быть, он спустился сюда из космоса? И на нём совсем другие люди, чем мы?
— Интересно, виден с катера наш костёр? — спросил я дедушку.
— Конечно, виден и костёр, и мы с тобой, может быть, даже и Орлан.
Ослепительный катер с шумом пролетел мимо и исчез в темноте, как видение.
— Реактивный, — сказал дедушка.
— А кто изобрёл реактивный двигатель?
— Каракатица.
— Так что же… — начал я и умолк.
— Это беспозвоночное животное моря, — помог мне дедушка. — Каракатица плавает при помощи реактивного двигателя. У неё в туловище есть специальное отверстие. И когда ей нужно плыть, она выбрасывает через это отверстие струю воды. По этому же принципу двигается и катер, который ты только что видел.
— А правда, что есть электрические рыбы?
— Правда. Это электрический скат — Торпедо, похожий на сплющенную акулу. При защите или нападении он выпускает электрические разряды напряжением до восьмидесяти вольт.
Внизу, под обрывом, на невидимой воде что-то шлёпнуло. Может быть, яр обвалился, а может быть, рыба всплеснула. Я включил карманный фонарик.
— У электрического ската — Торпедо в теле находятся примерно такие же батарейки, как в твоём фонаре, для накапливания электрической энергии.
Опять что-то шлёпнуло. Я шарил прожектором по воде, но ничего не видел.
— Вода, как смола. А в глубине океана, наверное, и днём вода непроницаема? — спросил я.
— Там вечная кромешная тьма.
— А как живут там рыбы?
— Некоторые вот так же, с фонариками.
— Ну да-а… — Я решил, что дед шутит.
— Одни обитатели глубин имеют светящиеся органы, другие — телескопические глаза…
— Как интересно!
— В мире, Витя, много интересного, надо только уметь увидеть это интересное и освоить с пользой для человека.
Дедушка долго молчал, потом тихонько запел. А я ему подтянул:
Ой, Днипро, Днипро, ты широк, могуч,
Над тобой летят журавли…
Честное слово, мы хорошо пели, красиво. Я первым голосом, а дедушка вторым. Вдруг и Орлан зарычал басом. Мы решили, что он нам подпевает. Но нет. Видим, из темноты показался человек. Я схватил собаку за ошейник и дал команду, — чтобы она не лаяла.
— Вы не узнаёте меня? — спросил человек.
Костёр нас так ослепил, что мы сразу не рассмотрели, кто к нам явился.
— Сергей Петрович, какими судьбами? — спросил удивлённый дедушка.