Страница 38 из 45
В какой-то момент стало казаться, что вся затея неосуществима. Жара, которой мы на время пренебрегли, заставила почувствовать себя с новой силой. Я остановился в нерешительности и вдруг увидел объект своего вожделения метрах в двадцати от себя, совсем с другой стороны. Птица опустилась на остатки саманной стены приземистого строения, почти сравнявшегося с землей. Сюда же прилетела и самка. Самец взлетел на нее, и в этот момент я выстрелил. «Хорошо, посмотрим и на его подругу!» – мелькнула в голове мысль. Но дробь каким-то чудом облетела ее, и у подножия стенки я нашел только останки самца.
Нашему ликованию не было предела. Жизнь снова показалась чудесной. Позже выяснилось, что это действительно очень редкий вариант гибридов между плешанкой и испанской каменкой, фигурирующий в музейных коллекциях под названием «libyca». Даже среди специалистов по систематике каменок мало кто видел таких птиц. Сейчас этот экземпляр хранится в орнитологической коллекции Зоологического музея Московского университета.
База противочумной станции в поселке Куйбышево выгодно отличалась от прибежища истребителей песчанок, с пребывания в котором начинались наши приключения. Это был хороший деревянный дом, в котором нам предоставили отдельную светлую комнату. В ней было чуть прохладнее, чем на открытом воздухе. Там же пекло было столь невыносимым, что нас все время преследовала мечта о холодном пиве. Иногда даже мелькала шальная мысль, не съездить ли, чтобы насладиться им, в Шевченко. В одну из ночей мне приснился сон: иду по пустыне и вижу перед собой пивной ларек. Захожу и спрашиваю: «Пива, конечно, у вас нет?». «Почему нет, есть.» – слышу ответ.
В окрестностях базы мы поработали около недели. Занимались в основном подсчетом птиц, промежуточных по окраске между плешанкой и испанской каменкой. Их концентрация неожиданно оказалась в этом месте намного более высокой, чем в нашем ущелье. При этом мы встретили здесь самцов с такими комбинациями окрасочных признаков, каких я не видел ни до, ни после этого, хотя несколько моих экспедиций предпринимались в последующие годы как раз для изучения гибридизации между назваными видами. Об этом речь пойдет в главе 6.
Во время пребывания этих местах я оказался свидетелем еще одного, поистине удивительного, примера межвидовой гибридизации. В казахском поселке недалеко от базы противочумной станции у каждой семьи было по несколько верблюдов. В светлое время суток они паслись там и тут, постоянно попадаясь мне на глаза, когда я экскурсировал по окрестностям. Некоторые выглядели как типичные бактрианы (двугорбые), другие – как дромадеры, а многих трудно было отнести к одному или другому из этих двух видов. Я составил своего рода фотокаталог всех индивидов, которых удалось увидеть.
Этот случай гибридизации оказался результатом контакта двух разных традиций одомашнивания млекопитающих. Дромадера одомашнили в Северной Африке, бактриана – в Центральной Азии. Оттуда первый распространился на север до Туркменистана, где до сих пор служит незаменимым подспорьем существования местного сельского населения. Второй пришел с востока с монголоидными племенами. Два вида встретились на полуострове Мангышлак, вблизи границы, разделяющей Туркмению и Казахстан.
Верблюды обеспечивают своих хозяев пропитанием (мясо, молоко), а их шерсть идет на производство всевозможных текстильных изделий, в частности, войлока для изготовления юрт. Понятна, поэтому, детализация лексики в языке местных казахов, касающаяся верблюдов. По-разному именуются самцы и самки обоих видов («лек», «мал», соответственно, для одногорбого, «бура», «энге» – для двугорбого), а также кастрированные самцы («атан»). Кроме того, специальные названия существуют для особей разного возраста – одного, двух и трех лет («бута», «тайляк», «кунанша»). Увиденное здесь я позже описал в статье «Полуторагорбый верблюд», вошедшей в Детскую энциклопедию.
Вернувшись в Москву, мы с Володей изложили результаты той части наших исследований, которая касалась окраски самцов плешанки, в статье, опубликованной в Зоологическом журнале двумя годами позже. Вскоре после ее выхода в свет один из немецких коллег-орнитологов, Готфрид Маурсбергер, прислал мне оттиск большой статьи Юргена Хаффера, крупного специалиста по проблеме гибридизации у птиц. В ней было написано: «Перед тем, как отправить эту работу в печать, я ознакомился с результатами исследований двух русских орнитологов на полуострове Мангышлак в северо-восточном Прикаспии. Их выводы хорошо совпадают с теми, что были получены мной при изучении взаимоотношений плешанки и испанской каменки близ южного побережья Каспийского моря, в северном Иране».
Еще раз в Закавказье
Планируя работу на следующий год, я решил продолжить изучение моего модельного вида в каком-нибудь другом регионе, о котором было доподлинно известно, что черношейную каменку там можно найти в достаточном количестве. Мой выбор пал на Нахичеванскую АССР, где я уже побывал несколько лет назад, в 1970 г. (глава 2). На этот раз я собирался убить сразу трех зайцев. Во-первых, пополнить массив данных по черношейной каменке в такой степени, чтобы материал стал достаточным для статистической обработки. Во-вторых, использовать только что отработанную методику фиксации наблюдений на диктофон при изучении местной златогузой каменки, что позволило бы получить количественные данные, сопоставимые с уже имеющимися по модельному виду. И, в-третьих, сосредоточится на детальном описании поведения испанской каменки, дабы сравнить его на количественной основе с тем, что удалось узнать в предыдущей экспедиции о плешанке.
Как и в позапрошлом году, ехать со мной согласился Михаил Корзухин. Маршрут был надежно отработан: самолетом до Баку, поездом до поселка Аза, затем на попутной машине к месту старта пешего перехода длиной в пару километров туда, где я еще пять лет назад присмотрел удобную площадку для лагеря. Теперь он должен был располагаться так, чтобы гарантировать нас от утомительного потока гостей – местной молодежи, докучавшей членам экспедиции при первом посещении этих мест.
Во время перехода к месту работы произошел забавный эпизод. На полпути я решил уточнить правильность этого давнего выбора и еще раз осмотреть окрестности, обойдя их налегке. Мы сняли рюкзаки, достали из них бинокли и, не опасаясь, что кто-нибудь позарится на нашу поклажу в этой явно безлюдной местности, отправились в путь. В спешке рюкзаки оставили не завязанными. Вернувшись минут через сорок, увидели, что кто-то, всё же, поинтересовался их содержимым. Из моего был вытащен полиэтиленовый пакет с яркими картонными упаковками цветной фотопленки Orvocolor. Более того, одна из них оказалась вытащенной из пакета и продырявлена чем-то острым. Я сразу догадался, что это работа ворона. Что же, подумали мы, с такими соседями жить все же проще и безопаснее, чем с представителями нашего собственного вида Homo sapiens.
Шел последний день февраля. Сразу же выяснилось, что наша палатка поставлена очень удачно – в самом центре территории самца черношейной каменки. Он, вероятно, лишь совсем недавно занял этот участок и был пока еще холостым. Таким образом, я мог быть свидетелем всего распорядка его жизни – от рассвета, когда мы просто вынуждены были прерывать времяпрепровождение, условно именуемое «сном», и до заката – в момент приготовления ужина.
Я недаром употребляю слово «вынуждены». Дело в том, что близился день весеннего равноденствия, который на этих широтах приходиться на начало второй декады марта. Только тогда длительность светового дня становится равной времени полной темноты. Но до этого было еще далеко, так что ночь длилась более 12 часов. Как правило, к утру наступали заморозки, и, выбравшись из палатки, мы находили воду в кастрюле промерзшей до дна.
Ночь мы проводили в ватных спальных мешках, тяжеленных, когда их тащишь на себе закрепленными под клапаном рюкзака. Казалось бы, они такие толстые, что должны гарантировать защиту от холода в ночное время. Но эти надежды оказались тщетными. Возможно, из-за того, что под спальные мешки мы могли подложить только несколько слоев сухих стеблей чия – злака, отдаленно напоминающего тростник. Туристических ковриков из пенополиуретана тогда еще не было. К утру эта подстилка принимала температуру грунта, на котором стояла палатка. Поскольку по ночам регулярно случались ночные заморозки, ночной отдых в этих условиях никак нельзя было назвать комфортным.