Рассказы

— Авдотьюшка, как пирожки-то? Барин ведь любит поджаристые и румяные. Ну-ка, покажи.

Мужики стояли и кланялись.

— Здравствуй, Михаила. Здравствуй, Григорий. Здравствуй, Елена, — говорила барыня, возясь у печки. — Вам что? По делу пришли?

— Барина нам бы повидать, — чинно ответил Михайла. — Насчёт, вишь, Макара. Обижаемся мы на него.

— Твой Макар, — заговорила Елене барыня, — самый неприятный мужик. Я это тебе всегда говорила. Ты хорошая женщина, а он смутьян. Гордый и непочтительный, смотрит, как волк. Никогда я его не любила…

— Есть хочу! — раздался из комнат зычный крик, и барыня, не договорив, убежала с тарелкой пирожков. Через минуту, приплясывая, пробежала из погреба горничная, держа в руках окорок и масло, а ещё через минуту выскочила опять и крикнула:

— Идите на двор, под окно. Барин велит.

Все вышли на двор, остановились перед окном и сняли шапки. В окне появилась голова барина с большими седыми усами. Его подвезли на кресле к окну. Он спокойно кивнул мужикам и густым голосом проговорил:

— Что скажете?

Во двор вихрем влетела девчонка Настюшка и, задыхаясь от волнения, визгливо крикнула Елене:

— Тётенька Елена! Дядя Макар ехать куда-то собрался. Уж и лошадь запряг.

Елена пустилась со всех ног через двор по перегону к своей избе. Перебегая через улицу, она замедлила шаги, и как раз в это время Макар вывел со двора лошадь, запер ворота и начал шагом спускаться к перевозу. Угрюмо понурившись, он глядел прямо перед собой. Рядом с ним была Варвара. Несмотря на жаркий день, её лицо было закутано в платок, и она сидела, нагнувшись вперёд, как будто у неё нестерпимо болела голова.

С невыносимой тоской Елена провожала глазами удаляющуюся тележку и, когда она скрылась за поворотом, побежала к часовне, откуда был виден перевоз. Не отрываясь, она смотрела вниз, и, точно почувствовав её взгляд, Макар поднял глаза. Он сейчас же сердито отвернул голову в сторону, и Елене захотелось крикнуть диким голосом и, взмахнув руками, кинуться с крутого обрыва вниз.

Не отрываясь, она следила, как тележка въехала на паром, как медленно поползла на пароме через реку, проехала шагом полосу песка, поднялась на усаженную ивняком дорогу и, быстро покатив, скрылась в лесу. Тогда Елена схватилась и побежала домой. Шатаясь, как пьяная, добралась до крыльца, увидела из окошка валившую из усадьбы гурьбу мужиков, среди которых был теперь и Степан, услышала, как Михайла, покрывая все голоса, кричал: «А коли нельзя, так и сами управу найдём!» — потом, не помня себя, свалилась на лавку и начала голосить.

XVI

Ехали молча, каждый погруженный в своё. Время от времени Макар оглядывался кругом и ударял гнедого вожжой, но тот и без того бежал хорошо. Варвара раскутала голову и тоскливо смотрела на обступивший дорогу лес. Так проехали вёрст пять.

— Должно быть, Алексея скоро настигнем, — тихо промолвил Макар, не поднимая головы. — Не боле, как за час, он до нас вышел. Говорил, присядет где по дороге и подождёт.

— Страшно мне. Макар, — проговорила Варвара, повернув к нему лицо. Макар увидел в её глазах тёмный испуг, который сейчас же отозвался и в нем.

— Чего страшного-то? — притворно бодро сказал он. — Вот погода, скоро всё будет хорошо. Возьмём мы с мельником клад, уедем с тобой и заживём.

— Боюсь я, Макар, — повторила Варвара. — Едем мы неведомо куда.

Макар боялся и сам. С первого же свиданья с мельником он почувствовал к нему непонятный страх. Он поверил, правда, в клад, но ни за что бы за ним не пошёл. Слишком уж непонятно и страшно стало теперь то, что ожидало его там. Но за эти пять дней, что они с Варварой просидели, запершись в избе, Макар окончательно решил. Только клад мог его спасти. И вышло странно: душа Макара точно разделилась пополам. Одна половина верила в мельника и слепо шла вперёд, другая отстала и, заливаясь ужасом, хотела бежать.

И вспомнилось Макару: ещё когда был парнем, пошёл он раз в город, подошёл к мосту через речку с крутыми берегами и видит — разобран мост, и протянулось через речку на сваях одно только бревно. Пошёл он по этому бревну, дошёл до средины, и у него закружилась голова: внизу бежала вода, торчали сваи, валялся деревянный хлам. А повернуть было уже нельзя. И потянуло его тогда сесть и сидеть, ухватившись руками за бревно. Но он пошёл и глядел только вперёд, чувствуя, что под ногами нет ничего.

То же было и сейчас: он шёл точно по бревну высоко надо всем и боялся заглянуть в пропасть, которая сторожила внизу. Но повернуть было нельзя, и смелой половиной души он бодро говорил Варваре:

— Не бойся ничего. Знаю я, что с мельником мы добудем клад. А тогда… заживём мы, Варя, с тобой!..

Через полчаса догнали Алексея. Ещё через час свернули на боковую дорогу: скоро впереди послышался ровный шум воды. У Варвары затрепетало, как птица, сердце: ей хотелось бы, чтобы этот путь не кончался никогда. Но уже потянуло свежестью, расступились деревья, замелькали строения, и они въехали на мельничный двор.

Макар отпряг и поставил лошадь, и не успели оглянуться, как подбежал к ним маленький мальчик и важно проговорил:

— Дедушка Аввакум к себе вас кличет.

У всех так и заколотилось в груди. Обогнули мельницу, вошли в большую пристройку с другой стороны, поднялись из сеней по лесенке наверх и очутились в светёлке, окна которой выходила на мельничный пруд. Там были две лавки, маленький стол, полки по стенам, и везде — на полках, на гвоздях, на верёвках, протянутых от стены к стене, — висели и лежали мешочки и пучки трав, стояли банки и бутылки с настоями. Мельник был известный знахарь, и к нему сходилось со всей окрути много больных.

Едва успели сесть, как растворилась другая дверь, и в светёлке появился Аввакум. Это был старик лет 65, маленький, неприветливый на вид. Чёрная с проседью борода росла у него от самых глаз, опускаясь до половины груди, и из-под мохнатых бровей зорко смотрели колючие глаза. Он был одет в кафтан, на голове была мохнатая шапка, на ногах сапоги. Правая нога у него срослась в колене, и оттого он подпрыгивал на ходу.

— Здравствуй, Макар! Здравствуй, Алексей! — быстро заговорил он, боком, как галка, подскакивая к ним и, взглянув на Варвару, прибавил: — Здравствуй и ты. Приехали? Ну, и хорошо. Ступайте пока в избу. Когда нужно, скличу. А я пока помолюсь.

Часа через три Макар, Алексей и Варвара снова сидели в этой же горенке наверху. Стояла полутьма, на столе колыхался огонёк восковой свечи, и развешенные по стенам пучки трав, казалось, шевелились от ходивших по ним теней.

За дверью, в соседней горнице, куда не входил никто, был мельник. Он двигался там, громко читал, пел, иногда что-то кричал. Работала мельница, деревянные стены тряслись, стоял ровный гул. Уже два раза отворялась дверь, и из закрытой горницы выскакивал мельник. Как галка, скакал по светёлке, размахивая кадильницей, кадил, потом снова пел, читал и кричал.

Прижимаясь к Макару, Варвара сидела ни жива ни мертва. Лесник Алексей дрожал, как осиновый лист, и Макару казалось, что он видит всё это во сне. Чёрная ночь давно уже смотрела в окно, жидкая постройка вздрагивала и тряслась, точно грозная сила ураганом налетала на неё со стороны. Снова отворилась дверь, выскочил мельник и, выкликая слова, завертелся волчком. Оторвавшись, порхнуло лёгкое пламя свечи. Варвара дико крикнула в темноте. Когда, Макар дрожащими руками зажёг огонь, дверь была уже заперта.

Казалось, долгое время стояла полная тишина, только внизу с гулом вертелось колесо. Потом мельник появился в дверях. В руке у него была палка, за плечами котомка, кафтан подпоясан кожаным ремнём.

— Айда! — крикнул он на ходу, быстро побежал по лестнице и в сенях отворил дверь. Сухая женщина с длинным лицом подошла к Варваре и ласково сказала:

— Пойдём-ка, касатка, ко мне!

Страшно ясно Варвара поняла, что всему пришёл конец.

— Макарушка! — крикнула она в смертельной тоске; она чувствовала, что видит Макара в последний раз.