Страница 73 из 146
В своём архангельском ватнике я имею абсолютно законченный рабоче-крестьянский вид с которым, уверен, без помех доберусь до сборного пункта ополчения. Дворничиха в подъезде вчера сказала, что после того, как в ополчение пришли записываться несколько «высокопоставленных», на Грузинской начали смотреть документы. Бедная женщина, она никак не может понять, зачем этим «высокопоставленным» сбегать из тёплых квартир на смерть! Думаю, что у них — именно мой случай.
Я решил ехать на сборный пункт в Сокольниках — там большой заводской район и там, я уверен, меня примут в ополчение без лишних формальностей.
Записку для хозяев, чтобы не вздумали учинить розыск, я приколю на двери. Ключ мне не понадобится — английский замок отворит мне дверь только в одном направлении.
Пожалуй, это всё. Я всё понял, всё сказал и объяснил. Единственное, что продолжает волновать меня безусловно и навязчиво с детской безыскусной искренностью — это Новое небо и Новая земля. Нынешние мною исчислены и более неинтересны.
Для грядущих же — я сделал всё, что мог. Внутри меня теперь остаётся только одно желание — сохранить надежду когда-нибудь разглядеть их торжествующий свет из моей приближающейся инфернальной пустоты.
Поэтому — в путь.
A Dieu Vat!»[29]
Глава шестая
Естественная связь времён
Дочитав тетрадь, Алексей долго не засыпал, одновременно пребывая в восторженном и отчасти опустошённом состоянии. Едва ли не первой мыслью, которая посетила его, явилось понимание неслучайности произошедшего с ним и с его товарищем чуда пробуждения спустя семьдесят лет после войны. Второй мыслью стало острое сожаление о судьбе отца, которая, не окажись он на злополучном эсминце, могла бы с учётом произошедшей осенью 1941 года встречи сложиться совершенно по-другому. Третья мысль была о том, что попавшие в руки отца тайные сведения могли, напротив, сослужить ему плохую службу, поскольку за ними с восемнадцатого года тянется не пересыхающий кровавый след.
Но если это действительно так, то гибель в морской пучине несравненно лучше ареста, тюрьмы и расстрела по приговору тройки ничего не соображающих статистов с оловянными глазами. С другой стороны, Молотов отцу безмерно доверял. Его знал и похоже ценил также сам Сталин, поэтому как знать — может быть, именно отец сумел бы грамотно, тонко и незаметно для врагов вернуть в ведение государства неожиданно всплывшие сокровища, в которых Россия столь нуждалась. Ведь как бы там ни выходило, с лишними деньгами было бы и в войне проще победить, и быстрее восстанавливать повреждённое хозяйство. А затем, глядишь, и направить на строительство справедливой жизни в мировом масштабе.
С другой стороны, какой именно мир и какую именно жизнь предстояло строить? Имелась ли у кого ясность на сей счёт, были ли готовы люди? По какому пути надлежало идти — заниматься созиданием нового в отдельно взятой стране, к чему до войны явно склонялся Сталин, либо сделаться равным по статусу партнёром ведущих мировых держав? А может быть, возглавить какое-то новое общемировое движение — правда, последнее смахивает на троцкизм, однако почему бы и нет — ведь Троцкий мёртв, и всё когда-то задуманное и начатое им теперь вполне могло быть возвращено под советский контроль…
«Хотя о чём это я? Какой советский контроль? На дворе совершенно другое время, другая страна, другой мир… Никаких «если бы да кабы…» Надо что-то предпринимать, и предпринимать сегодня. Нужно понять, в чём состоят проблемы сегодняшнего мира. Выяснить, какие решения возможны. Определить, что именно эти решения дадут стране. Ах, чёрт, я опять говорю про страну и забываю, что моей страны больше нет, а ту, что существует сейчас, я совершенно не знаю. Значит — что нужно не стране, а людям. Людям… да, именно людям. А люди, если захотят, построят такую страну, которая им нужна. Только вот захотят ли? А если они захотят чего-либо другого или даже противоположного? Господи, как же всё это сложно и запутанно…»
Алексей не заметил, как заснул. Сон был глубокой, крепкий и спокойный. Петрович, вставший в районе десяти утра, не стал его будить, и Алексей очнулся только в полдень.
На кухне, прибранной и вновь чистой после сокрушения стены, за накрытым к завтраку столом их уже ждали Борис с Марией. Имелось, правда, лёгкое опасение, что после завершения бурного ночного знакомства хозяин квартиры, поразмыслив на теперь уже трезвую голову, запросто может предложить им покинуть гостеприимный кров или, не дай бог, сообщит о произошедшем куда следует. Однако Борис, как выяснилось, сам, похоже, побаивался подобного рода мыслей у своих новых друзей. Поэтому едва его сестра принесла Петровичу чай и сварила Алексею чёрный кофе, он сделал следующее предложение:
— Ребята, пока вы отдыхали, я тут вот что подумал. Вам надо легализоваться. Вам нужны паспорта. Пока у вас нет паспортов, лучше оставайтесь здесь и не высовывайтесь на улицу.
Петрович внимательно посмотрел на Бориса, словно пытаясь понять, насколько можно доверять услышанным словам и не кроется ли за ними подвох. Например, желание надолго заточить их в квартире наркома.
— Спасибо, я тоже начал думать об этом, — ответил Алексей, запивая своим кофе бутерброд с ветчиной на свежем хрустящем багете. — Мы совершенно нормальные люди и нам нужны такие же возможности, как и у других.
— А какие могут иметься варианты? — поинтересовался Петрович. — Я имею в виду паспортизацию? В домовом комитете ведь нас явно не ждут.
— Пока вы отдыхали, я навёл кое-какие справки, — ответил Борис. — В Москве паспорт получить трудно. Однако есть несколько мест в России, где это можно сделать.
— За красивые глаза?
— За красивые глаза будет скидка. А так, товарищи, привыкайте, что в нашем нынешнем государстве теперь за всё приходится платить.
— Платить всегда приходилось, — согласился Петрович, — просто раньше платили трудом, верностью, а иногда — и жизнью. Ну а теперь деньгами — что ж с того? Найдутся ли у нас деньги, товарищ лейтенант?
— Кое-что найдётся. Сколько будут стоить два паспорта?
Борис немного замялся и ответил, что за паспорта с полной и подлинной регистрацией придётся заплатить по миллиону рублей.
Петрович, хотевший что-то сказать и даже слегка привставший для этого со своего стула, сразу осёкся и присвистнул.
— Ну что ж, — ответил после некоторой паузы Алексей. — Это будет шестьдесят тысяч долларов или сорок тысяч фунтов. Немало. Сможем потратиться из «диверсионных»?
— А куда нам деваться, — мрачно согласился Петрович. — Только не окажутся ли эти паспорта фуфлом?
— Нет, исключено. Я знаю людей, и если они берутся, то всё будет честно.
— Ну, совсем, чтобы честно, положим, не будет, — Петрович улыбнулся. — Придётся совершить диверсию против государственной паспортной системы. Как ты на это, Алексей Николаевич, посмотришь?
— А вот никак и не надо на это смотреть! — вступила в разговор Мария, не позволив Алексею ответить. — Ребята, вы не жулики, и нечего вам мучить себя подобными вопросами! Вы за Родину кровь проливали, и потому имеете право. Паспорта по последним указам раздают сегодня всем кому не попадя, так что не волнуйтесь, на вас нет никакой вины! А что, Борь, никак нельзя их сделать за меньшие деньги?
— Российский общегражданский — нельзя. Я с Михельсоном говорил, а он врать не будет: если делать быстро, то миллион. Можно, правда, сделать загранпаспорт российского гражданина из Абхазии, это обойдётся в три раза дешевле. Но такой паспорт будет датирован 2008-м годом, ведь потом, после признания абхазской независимости, их бросили выдавать. Стало быть, на следующий год паспорт придётся менять — а никто не знает, где да как. И за границу с таким паспортом не съездишь, ведь для визы нужна копия общегражданского.
— Тебе виднее, — дружелюбно ответил Алексей. — Выбираться за границу нам обязательно придётся, так что на паспортах лучше не экономить. А как сделать заграничный паспорт?