Белая Роза

— Я закончил. Цилиндр верни, — раздалось за спиной.

Хм-м, а он мне нравится. Может, не отдавать?.. Только почистить его и привести в божеский вид — и красотень. А еще одеться в подходящие вещи и достать трость. Именно!

Коварную мысль пришлось прогнать:

— Куда ты на мокрую голову-то наденешь его? Ничего с цилиндром твоим не случится.

Налила в глубокую тарелку до краев суп и поставила на стол, после добавила приборы и корзинку с хлебом, которая осталась проигнорирована. Мальчик уселся и активно заработал ложкой. Я со вздохом устроилась рядом, наблюдая за ним.

Похоже, придется просить надбавку за то, что нянчусь с детьми. Вот кто? Кто просил меня во все это ввязываться? Реагировала бы на мелочь как Ворон, отпугивая нелюдимостью и мстя за непонятные обиды, если они были, или комплексы. Но мне надо было всех детей собрать, приручить, прикормить и обнимать, обнимать, обнимать. А если сбегут, то догнать и продолжить.

Просто у меня было четыре младших сестры, о которых я всю жизнь заботилась и одаривала теплом и любовью. Хотя из всех девочек только одна мне отвечала взаимностью, а остальные плевались, кривились и визжали на мои проявления тепла и любви.

Я скучаю по ним…

Растеклась по столу от печальных воспоминаний и тяжело вздохнула. Мальчишка приподнялся и перегнулся через тарелку, хватая цилиндр и кладя его рядом с собой. Я снова вздохнула, косо и обиженно посмотрев на ребенка, который подавился от такого взгляда.

— Меня зовут Роза, — улыбнулась ему, не поднимая голову от стола.

— Винтер Двейн.

— И что такой замечательный ребенок забыл у пиратов?

Он разом помрачнел и опустил ложку, прекратив выгребать остатки еды. Быстро разобрался-то. Хорошо, хоть не торопился.

— Я давно уже не ребенок! — бурно возразил мальчик. — И я собираюсь убить как можно больше людей, — его взгляд потемнел.

Внимательно посмотрела в серые глаза, напоминающие грозовое небо. В них отражались лишь ненависть и ярость, необъяснимые мне. Я не могла понять, как ребенок его лет мог спокойно говорить подобные вещи. Что такого могло произойти? Что ему сделали?..

Я протянула руку и положила ему на голову, потрепав волосы, тем самым стараясь разрядить напряженную остановку. Двейн раздраженно скинул кисть и поморщился. Хех. Смешной.

— Видимо, тебе сделали очень больно.

— Да что ты знаешь о боли! — он подскочил, сжав кулаки и вперив в меня гневный взгляд.

— Верно. Ничего не знаю, — я покачала головой и подхватила посуду, чтобы убрать в мойку.

— Ты издеваешься?!

— Ни капли, — улыбнулась и принялась намывать тарелку. — Я всю жизнь прожила как принцесса, в окружении четырех младших сестер, судьба которых мне сейчас неизвестна. И единственную боль, которую я терпела, это после травм от поединков. Когда была моложе, любила драться, — пожала плечами и убрала чистую посуду в шкаф.

Упоминание о сестрах, что-то изменило в его взгляде. Тоска и ужас. Страх одиночества.

Хотелось бросить все, подойти и обнять. Забрать себе все эти чувства и сделать ребенка счастливым. Он выглядел таким потерянным и беззащитным. На нем лица не было от горя.

— Ты больше не один.

Мальчик вздрогнул.

— Ты всегда можешь обратиться ко мне. Я открыта для тебя.

Растерянность. Он не верил мне.

Забавный.

— Ладно. Мыться идешь?..

— Странно, что ты отделался только царапинами и шишками после такого полета… — задумчиво пробормотала я, замазывая йодом ссадины на коленях мальчишки.

Он стоически терпел мои выходки весь вечер и явно шел к медали за храбрость и мужество. Конечно, не обходилось без колких фразочек в мой адрес, но они все встречали стену моего игнора и успешно разбивались об нее.

Правда, на мои слова на этот раз мальчишка ничего не ответил, лишь смешно и грозно блеснул глазищами и поджал бледные губы. Явно собирался молчать как партизан. А это значило, что мое замечание имело основание.

После того, как я провела час на лавке около бани, вглядываясь в небо и прислушиваясь к звукам ночи, Двейн выбрался, завернутый в мягкое полотенце по самый нос, и одарил меня возмущенным взглядом. Он никак не мог смириться, что я потребовала у него всю одежду для стирки, исключая трусы — тут мне пришлось поднять белый флаг и дождаться завтра, когда и решила заняться поиском новых вещей. Отвела мальчишку назад на кухню и усадила на табуретку, приготовив все для обработки ссадин. Он был весь покрыт ими. Я только вздыхала и затирала ранки под тихое шипение и ворчание.

Но перед этим процессом был небольшой спор по поводу, кто будет проводить обработку. Его недовольные протесты с «я — сам!» были задавлены моим упрямством.

Двейн был мил. Чертовски мил.

Интересно, какая история у этого одиннадцатилетнего мальчишки? Как Судьба обошлась с ним?..

— Все, — я поднялась с колен, убирая баночку и ватку в коробку, где хранилось все по мелочи из лекарств и средств первой помощи. — Пойдем тебя спать укладывать? Пока у меня поспишь, а завтра уже разберемся и с одеждой, и со спальным местом.

Мальчишка отрубился быстро на моем матраце, а мне вот где теперь спать…

Когда я вышла на кухню, к двенадцати часам, на посту уже сидел Ворон. Он жевал яблоко, стащенное с фруктовой вазочки на столе. Теперь она у меня всегда стояла и пополнялась, ведь дети, да и младший брат Виктора, любили из нее таскать плоды. Чистая белая скатерть. Везде уют, чтобы радовать глаза. Не знаю, как их, но мои точно.

Я смерила мужчину мрачным взглядом, который он проигнорировал. Как, впрочем, и всегда.

Хотелось подойти и высказать ему все о его мерзком характере, из-за которого страдали невинные дети. К черту взрослых, пусть по раз двадцать в день избивает этих пиратов, но мелочь-то зачем ломать? Им всем и так за жизнь досталось. Одна я тут, наверное, ходила не ущербная и не обделенная. Я буквально выросла на шелках, и мое очередное «хочу» исполнялось по щелчку, по одному лишь зову. Может, и не знаю о жизни столько, сколько они все, но одно точно уяснила — дети зависят от нас, и они беззащитны. Это мое мнение, мои мысли. Да, я понимаю, что у нас разные миры, а, следовательно, и менталитеты, но по глазам детей видно, как простые мелочи приводили их в искренний восторг, радовали и скрашивали дни. А это говорило о многом.

Как только он доел яблоко, оставив от него хвостик, вынул из кармана смятую бумажку, где было написано очередное «Извини».

— Одними извинениями ты не сменишь гнев на милость у этого ребенка, — сказала я, стоя напротив него. — Что бы ни вело твою «ненависть», но ты должен с ним помириться.

Ворон лениво скосил на меня взгляд, намекая, что мои попытки напрасны, большего не дождешься, женщина.

Захотелось его стукнуть. Взять и ударить в челюсть, отчего я даже сжала кулак, сведя брови. Скольких сил мне пришлось приложить, чтобы спокойно выдохнуть воздух и успокоиться. Забить на него. Ведь в противном случае и мне в ответ могло влететь не только от него, но и от Виктора, а с ним я тем более не хотела связываться.

Ладно, мне еще надо вещи Двейна простирнуть, чем и занялась. Вскоре рубашка и шорты висели на створке окна.

Я села за стол, удобно устроив голову на столешнице на скрещенных руках, и прикрыла глаза.

Надо хотя бы немного отдохнуть, а потом можно проснуться и замесить тесто… испечь пирогов и порадовать себя и команду.

Проснулась я от холодных прикосновений.

В кухне было темно, только лунный свет освещал помещение и рядом стоявшего бледного Двейна, укутанного в покрывало. Я с вопросом посмотрела на него, ощутив на плечах тяжесть, к которой коснулась. Мягкие теплые перья. Шуба Ворона?

Хм…

— Посидишь со мной? — тихо спросил ребенок, в голосе которого явственно читалась надежда.

— Конечно, — зевнула и улыбнулась, с трудом поднимаясь со стула и выходя из-за стола.

Тело занемело от одного положения.

Снова уложив мальчишку, я села рядом, поперек матраца, накинув на себя шубу Ворона, которую нагло стащила с собой. А нечего было ее оставлять где попало. Теперь она моя. Мягкая и теплая, слегка отдающая запахом табака и яблок.