Страница 21 из 39
В свою очередь, «религиоведы» из РСХА наставляли уроженца Кировоградщины Льва Силенко (1921–2008 гг.), попавшего в плен осенью 1941 г. офицера Красной армии. Став офицером СС, он был вовлечен в процесс конструирования украинского язычества и со временем стал основателем Родной Украинской Национальной Веры (РУН-веры, подпольно начавшей возрождаться в УССР еще с 1970-х гг. и уже широко хлынувшей через настежь распахнутые информационные ворота в 1990-е гг.). В конструкцию «украинского язычества» создатели вмонтировали такие «запрограммированные» черты, как воинствующее антихристианство, расистские, ксенофобские, антисемитские, русофобские взгляды, иррационализм[104].
Следует признать, что оккупанты в рамках интенсивной психологической войны на высокий уровень поставили изучение этноконфессиональной ситуации на землях Украины, социально-психологического состояния населения, тем более столкнувшись с героическим сопротивлением народа и с непониманием психотипа нового советского человека. Красноречив в этой связи вывод сотрудников румынской разведки (Специальной службы информации) из отчета о положении на отданной Гитлером Румынии юго-западной части территории Украины с центром в Одессе (Транснистрии, с площадью в 40 тыс. кв. км и населением около 2,3 млн человек). Как вынуждены были признать оккупанты, советская власть «сформировала необходимый человеческий материал, проникнутый коммунистической идеологией, готовый всегда и везде выполнить директивы руководства СССР, …вся советская территория заселена населением с полностью измененным способом мышления, измененным под влиянием более чем 20-летнего господства коммунистической идеологии»[105].
Не случайно те же представители румынских агрессоров прибегали к мерам информационно-психологического противоборства. В частности, при университете в оккупированной Одессе в мае 1942 г. создали «Институт антикоммунистических исследований и пропаганды» (к нему присоединилась и группа «перекрасившихся» местных научно-педагогических кадров), под маркою которого велась спецпропаганда. Представители режима диктатора И. Антонеску, который широко практиковал террор против гражданского населения, демагогически провозгласили среди задач Института «возвращение в сознание людей великих истин – веры, настоящей свободы и других высоких идеалов человечества». Румыны поощряли деятельность своей Духовной миссии в Бессарабии. Как говорилось в обращении Бухареста к населению «Транснистрии», «румынская и немецкая армии освободили вас. Теперь вы имеет право ходить в церковь. Все на работу – пахать землю и пасти скот»[106].
Целенаправленный подход гитлеровцев к научно-аналитическому обеспечению переформатирования идейно-духовного состояния населения оккупированных земель иллюстрирует деятельность учрежденного в Киеве уже весной (по другим данным – с февраля) 1942 г. так называемого «Штаба Розенберга». Там велись работы по исследованию (в частности) национальных отношений, «женского вопроса» в СССР, влияния марксизма-ленинизма на сознание людей, изменения мышления различных социальных групп советского народа, психологии народов СССР[107].
Кстати говоря, используя советских ученых-коллаборационистов, даже «либеральный» Розеберг категорически не желал развития образования и науки среди «унтерменшей». В июне 1943 г., сообщали агенты НКГБ УССР, на совещании с участием гебитскомиссаров Украины А. Розенберг указывал: «ни о какой науке для украинских ученых не может быть и речи. Пока следует разрешить… открытие некоторых научно-исследовательских институтов для помощи фронту, …собирая материалы о советской экономике и индустрии. Украинские ученые должны работать в институтах под строгим контролем немецких штабов». Для образовательной сферы рейхсминистр считал достаточным 4-классные школы и 2-летние профессиональные школы по узкой рабоче-ремесленной специализации[108].
Работа подобных учреждений подробно освещалась (по материалам агентуры) в спецсообщении 4-го (зафронтового) Управления НКГБ УССР от 30 сентбяря 1944 г. «О деятельности штаба Розенберга в г.г. Киеве и Харькове». Под прикрытием «исследовательских работ», сообщали источники, собирались и обобщались «всесторонние разведывательные экономико-политические данные о Советском Союзе», ими же прикрывалось «повсеместное ограбление культурных и исторических ценностей Украины». Начало работы «штаба» было положено созванным в феврале 1942 г. бургомистром Киева (февраль 1942 – ноябрь 1943 г.) Леонтием Форостовским (1896–1974 гг., умер в эмиграции в США) совещанием, куда явилось свыше 50 представителей научно-педагогической интеллигенции Киева, включая ранее пострадавших от незаконных репрессий.
Для научных работников штабом формулировались исследовательские темы, среди которых: советское законодательство; национальный вопрос и национальная политика в СССР; общественная жизнь и роль профсоюзов; женский вопрос; положение с основными свободами; социальное положение рабочих, крестьян, интеллигенции; подготовка специалистов, наука и техника (по отраслям); психология народов СССР и изменения в ней за последние четверть века; библиография «советских идей», развитие марксистско-ленинской идеологии и др.
Оккупанты ставили жесткие условия «научного сотрудничества»: строгое документирование и опора на первоисточники, точность и правдивость изложения, неукоснительное соблюдение сроков работ, согласование результатов с немецкими специалистами из штаба. В историческую секцию вошли известные историки Александр Оглоблин (в довоенные годы – негласный помощник НКВД «Крымский»), агент НКВД с конца 1920-х гг., главный редактор газеты «Нове українське слово» Константин Штепа (в то время – профессора Киевского университета). Тему «Психология украинского, русского и белорусского народов» вели проректор университета А. Грузинский, заведующий отделом культуры и просвещения городской управы филолог Е. Марковский и др. Упор на исследование необходимых при ведении психологической войны проблем истории, психологии, повседневности и быта преобладал и в тематике штаба Розенберга в Харькове[109].
О взглядах и психологии гуманитариев-коллаборационистов красноречиво свидетельствуют материалы оперативной разработки (с конца 1920-х гг. и после войны) профессора Евгения Марковского, заведовавшего в период оккупации Киева гимназией № 10 и упомянутым отделом культуры. Агенты из числа гуманитарной интеллигенции «Игоренко», «Смирнов», «Луиза», «Том», «Сидоров», «Днепровский», «Овсянников» и др. достаточно подробно осветили взгляды известного филолога[110]. Так, в период оккупации на заседании Института педагогики (УНДИП) Евгений Михайлович подверг критике проекты учебных программ для начальных и средних школ по украинскому языку Петра Приходько в силу их «недостаточной националистичности». Марковский требовал «воскрешения тех архаизмов, которых уже нет в живой речи», приспособления преподавания украинского к «условиям немецкого оккупационного режима», максимального дистанцирования от русского языка. Говорящие на русском «вызывали у него возмущение». Он же разработал ряд учебных пособий для «новой украинской школы» при оккупантах, «тесно сотрудничая с немцами, бесконечно оббивая пороги генерал-комиссариата и штаба Розенберга».
Возглавив отдел культуры, в кадровой политике отдавал предпочтение выходцам из Галиции, «вел резко националистическую линию в подборе кадров в… научно-исследовательском институте школьного образования, выражал недовольство, что там оставались советские элементы». В силу этого конфликтовал даже с директором этого института, участником украинского национального движения с 1917 г. и симпатиком УАПЦ Василием Завитневичем (1899–1983 гг., умер в эмиграции в США). Е. Марковский, сообщал агент «Сидоров», даже после войны «упорно ищет материал для того, чтобы доказать, что украинский народ сложился независимо от русского народа, что он близок западнославянским народам, а не русскому», слушает западные радиостанции, упорно не желает проводить официальные идеологические концепции в преподавании. Студенту-белорусу, инвалиду войны Тимошенко на экзамене по украинскому фольклору за слабое владение украинскими языком тут же поставил «неуд». При всем при этом Е. Марковский долгое время заведовал после войны кафедрой украинского языка Сумского пединститута, даже пребывая под негласным надзором и разработкой НКГБ – МГБ![111]
104
Цибулькін В.В., Рожен Л.М., Вєдєнєєв Д.В. Нариси з історії розвідки суб’єктів державотворення на теренах України. К.: Преса України, 2011. С. 484–485; Цибулькін В.В., Лисюк І.П. СС-Аненербе: розсекречені файли. С.78–79.
105
ЦГАООУ. Ф. 57. Оп. 4. Д. 103. Л. 18, 20.
106
ОГА СБУ. Ф. 60. Д. 83503. Л. 325.
107
Научный архив Института российской истории (НА ИРИ) РАН. Ф. 2. Р. VІ. Оп. 14. Д. 1. Л. 1–2; Оп. 9. Д. 5. Л. 6–12.
108
ОГА СБУ. Ф. 60. Д. 83508. Т. 1. Л. 21–21 об.
109
ОГА СБУ. Ф. 60. Д. 83508. Т. 1. Л. 31–33 об.
110
«Далеко не все население занимается доносительством. Всего лишь процентов двадцать… Благополучно только среди городской интеллигенции. Если четыре друга соберутся вечерком «расписать пульку» – то наутро будет пять доносов. Пятый от соседа, подслушавшего под дверью», – известный разведчик-нелегал, полковник КГБ Рудольф Абель (Фишер Вильям-Август, 1903–1971 гг.) // Федько В. Философия специальных служб. К.: Княгиня Ольга, 2006. С. 29.
111
ОГА СБУ. Ф. 2. Оп. 3. Д. 5. Л. 220–233.