Страница 28 из 47
-А, так вот почему он тебе в горло вцепился. Гад какой!
Кира подошла к зеркальцу на стене - красные следы от пальцев не спрятать под воротником. Она замотала горло платком:
-Так не видно? - повернулась она к Олечке.
-Нет. У Андрея был наш старый альбом. Сколько раз ему говорила: сожги его! Не послушал. А если попадёт к ним - всем достанется. Ладно, я сама этим займусь. Там в альбоме есть карточка Ричарда...
-Ричарда? - улыбнулась Кира.
-Да, и нечего улыбаться. Я его сто лет не видела, а сегодня, наконец, повезло. Ладно, пойду к себе. Надо вещи разобрать да поесть сготовить. Кстати, чего ты такая взъерошенная выскочила в фойе?
-Ничего не кстати, - насупилась Кира.
-А всё-таки? Да ладно, не стесняйся. Я уже такого разного насмотрелась, что отучилась стыдиться. Рассказывай!
-А я - нет! И рассказывать не хочу.
-Да ты не скрывай за манжетой синяк. За что он тебя так? Здорово ты его вывела из себя, если он мог такое учудить.
-Уж он учудил - ничего не скажешь. Просто я оказалась не вовремя и не к месту для них.
-Для них? - подняла брови Олечка, - а, ну всё ясно: пылкую сцену увидела. Бедняга! Мне легче - я привыкла. Пойду, пора мне.
Пришедший на полчаса раньше Серёжа был хмур и чем-то раздосадован. Он зашел за Кирой, и они отправились в Лахту. Внизу Нина помахала им рукой и пожелала удачной поездки. Уже возле самых ворот со сбитым медным фонарём они столкнулись с Полди.
-На прогулку, молодые люди? - расцвёл он улыбкой в сторону Киры.
-А вам-то что? - тут же нагрубил ему Палёнов. Но тот и бровью не повёл, продолжал улыбаться Кире.
-Да, Витольд Болеславович, на прогулку, - вежливо ответила Кира, обходя артиста.
-Завтра у меня "Марица". Приглашаю, - не отставал Полди.
-Спасибо, Витольд Болеславович. Мы с тётей Ниной подумаем.
-Пошли уже! - дёрнул её за рукав Палёнов.
-Не терпится отделаться от меня? - усмехнулся Витольд, глядя на Серёжу, глаза выдавали его неприязнь. Тот сунул руки в карманы пальто, уставился яркими черными глазами в точно такие же глаза Полди, постоял, перекатываясь с носка на пятку, сплюнул сквозь зубы. Кира не выдержала этого петушиного задирания и, кивнув Полди, потащила прочь Серёжу.
-Ну что ты взъелся на него? - уже на остановке трамвая спросила она. - Он же всего лишь старался быть любезным.
- Знаю, к чему ведут его любезности, - всё ещё сердито ответил Палёнов. Они влезли на площадку полупустого трамвая и покатили по бывшему Каменноостровскому проспекту. - Так зачем мы туда едем? В Лахту?
-Там когда-то жили знакомые моих друзей, - начала она, но молодой человек прервал её:
-Какие знакомые?! Ты же приехала из далёкой деревни, - зашипел он ей в ухо.
-Перестань, а? Ты же всё уже давно понял. Какая я деревенская? - Кира посмотрела ему в глаза. - Просто сделай выбор, реши раз и навсегда: сообщать куда следует или нет. Если хочешь, можешь здесь сойти. Дорогу на Шпалерную ты знаешь... Там тебя примут с радостью.
Трамвай как раз, звеня и громыхая, подъезжал к очередной остановке.
-Ну, чего ждёшь? Иди, доноси! - она видела, как вспыхнуло его лицо, как сжались на поручнях его пальцы. Трамвай, громыхнув, потащился дальше.
-Вы сегодня - что? Сговорились, да? И дядя Андрей туда же. Надо же - "доноси"! - он смотрел на остающиеся сзади дома, - да отец убил бы меня, если б узнал, что я способен на такое! И вообще с чего это вы взяли, что я могу...
У Киры защемило сердце от боли за Штефана.
-Твой отец - умный человек, он способен понять...
-Но не подлость!
А вот и дом Циммермана - всё такой же основательный, красивый. Как лихо под Новый 1912 год подкатили они в санях к этому подъезду! Вон в том окне виднелась ёлочка. А за тем окном была их гостиная. И не знали они, что ждёт их. Могла ли она представить, что глубокий, с богатыми интонациями голос мужа сменится на нервное бесцветное запинание? Никогда бы не поверила, что умного, достойного человека можно скрутить, заморочить бесовщиной... Что же ещё сделают с ними эти нелюди?! О, Штефан, как же вытащить тебя из этой грязи? Тебя же надо выхаживать, как выхаживают страшно больного человека. Сможешь ли ты очистить своё сердце, свою душу?
Она с тоской смотрела на отражающееся в окнах их квартиры морозное солнце. Сейчас, сейчас она закроет глаза, досчитает до десяти, откроет и...
-Ты чего это? - он с удивлением смотрел, как из зажмуренных глаз Киры покатились слёзы.
-Это от солнца - слишком яркое. Всего лишь солнце, Серёженька.
Ну да, скажет тоже - солнце! А то он не видит, что изнутри её грызёт что-то, потому и плачет. Что за день сегодня! И ещё разговор этот странный с профессором Монастырским. Кроме них, в лаборатории никого не было. И ассистенты, и лаборанты разбежались по аудиториям. Сергей возился с настройками аппарата, а Андрей записывал в журнал наблюдений последние результаты. Не постучав, вошел малопривлекательный человек с рыбьими глазами. Его сопровождал юноша не старше Сергея.
-Здравствуйте, профессор. А, и ваш помощник здесь же? Отлично, - он прошёл прямо к столу с журналами наблюдений. - Вот, зашёл лично сообщить, что через пять дней вы и ваш ассистент отбываете в Берлин. А это, - он кивнул в сторону молодого человека, - Паша, Павел Трифонович Алексеенко, ваш второй ассистент, помощник, так сказать. Он введён в курс дела и можете во всём на него полагаться. Он, хотя и молодой, но уже опытный сотрудник.
Паша, он же Павел Трифонович, расплылся в простодушной улыбке:
-Рад познакомиться, профессор. Ни о чём не беспокойтесь. Билеты, паспорта и все необходимые документы будут у меня - вам останется лишь заниматься наукой.
-Подождите, какой помощник? - растерялся Монастырский. - И почему мои документы должны быть у вас? Мне - что, не доверяют?
Николай Николаевич потрогал клеёнчатую обложку тетради, подравнял стопочку исписанных листков:
-У Паши документы не потеряются. Вам же спокойнее, - и посмотрел на Палёнова, будто ища поддержки, - эти учёные - совсем как дети!
Андрей Афанасьевич разозлился: мало того, что ему подсовывают неизвестно кого, так ещё и пытаются выставить этаким сумасшедшим профессором.
-Что вы заканчивали, молодой человек? - подлетел он к Алексеенко, - у кого учились?
Тот посмотрел на взъерошенного Монастырского, перевёл взгляд на Палёнова, опять на Монастырского:
-У кого учился, спрашиваете? - сощурился он, - а учился я у товарища Дзержинского. Хороший учитель, отличный! Беспощадный к врагам Советской власти.
Уже когда эти двое ушли из лаборатории, Андрей Афанасьевич лишь развёл руками:
-Вот так-то, дорогой Серёжа, теперь будем под неусыпным наблюдением. Только подобного агента нам не хватало! Соглядатая приставили.
-А что? Ведь и вправду он будет заниматься бумагами, а мы наукой. А за границей всё может быть, любая провокация. Там, знаете, как не любят советских?
-Ты только послушай, что говоришь! Этот человек - агент ОГПУ.
-Ну да, это ясно. Только я не понимаю, почему вы так волнуетесь? Товарищ Менжинский ясно сказал, что враги всегда готовы нанести удар в спину Советской власти и органы ОГПУ стоят на страже... И долг каждого советского человека выявлять нелояльных к нашей власти людей и сообщать о них куда следует.
-Замолчи! Мальчишка! - цыкнул на него Монастырский. - Тебе задурили голову, и ты, как попугай, повторяешь, не знаю что. И вообще, знаешь, иди-ка ты домой - мне подумать надо. И тебе не мешало бы начать думать.
И вот теперь эта странная Кира ни с того ни с сего гонит его на Шпалерную. Что такого они знают, о чём не догадывается он, Серёжа Палёнов?
-Ты сама всё время врёшь и притворяешься, - вдруг заявил он. - Скажешь, нет?
-Не скажу.
Он минуту подождал, думал, что она объяснит, но Кира угрюмо молчала.
Они молча проехали несколько остановок, ещё минут пятнадцать - и они догромыхают до Новой Деревни, там пересядут в вагончик пригородного поезда-подкидушки и доберутся до Лахты.