Страница 3 из 8
- Ну вот, теперь я официально завещал своё бренное тело собственному институту для исследований. Сейчас, когда все документы оформлены и заверены, ты можешь быть уверен в том, что если и произойдёт что-то непредвиденное, то не будет ни уголовного, ни какого-либо другого преследования. Юридически я вообще буду считаться умершим от рака до того как начнётся исследование, - подвёл жизнеутверждающий итог профессор. Однако даже мимолётного взгляда на Петра Алексеевича хватило бы для того чтобы понять, что в данный момент его гораздо больше волнует моральный аспект предстоящего дела, а не возможное разбирательство в случае каких-либо осложнений. И понимая это, Василий Фёдорович уже серьёзным тоном продолжил:
- Петя, если что-то и пойдёт не так как мы с тобой задумали, то ни в коем случае не вини в этом себя. Что бы ни произошло, в этом не будет твоей вины - это мой выбор, и все возможные непредсказуемые последствия - это неотъемлемые части моего выбора. Тебе же остаётся только кропотливый труд и заслуженный успех. Об остальном сейчас не думай. Все эти сомнения совершенно не на пользу общему делу. Ты должен быть сосредоточен и твёрд, только так ты сможешь одолеть этот путь до конца.
Пётр Алексеевич не ничего ответил, но после этих слов ему действительно стало гораздо легче и сомнения, беспрестанно одолевавшие его всё это время, начали идти на убыль. Ему даже начало казаться, что он действительно способен выдержать это нелёгкое испытание.
***
Несколько недель отведённых на подготовку к эксперименту пролетели как одно мгновение, и вот уже Девятов лежит на операционном столе. Болезненно бледный. Худой, как высохшая мумия.
Пётр Алексеевич лично следит за каждой, даже самой незначительной мелочью - на кону была жизнь его друга и коллеги, и какой-нибудь нелепый просчёт и недочёт просто не должны были иметь место в этой сложнейшей операции.
В данный момент специалисты в последний раз проверяли аппарат для искусственной циркуляции крови, и Пётр Алексеевич неотступной тенью следует за ними. На этот раз его особое внимание к этому прибору было вполне оправданным, так как от его работы зависел успех почти всего научного эксперимента, поскольку он должен был взять на себя роль сердца, после того как Девятова усыпит анестезиолог и начнётся закачка жидкости, заменяющей кровь пациента. Только лишь после того, как вся кровь без остатка покинет организм, можно будет приступать к следующей фазе эксперимента - заморозке. Сердце, если оно, конечно, к тому времени не прекратит сокращаться само, остановят электрическим разрядом и погрузят тело Девятова в криогенную камеру. Вся операция по погружению в криогенный сон не должна занимать больше пяти минут (примерно столько же времени должно уйти на воскрешение) - иначе шансы на то, что после того как профессора разморозят, его мозг не умрёт, будут стремительно таять с каждой лишней секундой прошедшей сверх планируемого времени. Естественно, что для каждого отдельного человека это время сугубо индивидуально, и всё же для большинства людей это вполне приемлемое время пребывания в состоянии клинической смерти. В самой криогенной камере тело профессора должно будет находиться не слишком долго, около пятнадцати минут, но этого будет достаточно для того, чтобы эксперимент по замораживанию живого человеческого тела считался состоявшимся, а вот будет ли он успешным в целом, или потерпит неудачу, будет зависеть от профессиональности и слаженности действий, как всего научного коллектива, так и отдельно взятого его участника.
Мед сестра укрепила последние датчики на теле Девятова и в очередной раз сверившись с показаниями. Пётр Алексеевич отметил, что состояние Девятова, не внушает никаких опасений.
Профессор как всегда вёл себя очень оптимистично, вплоть до того момента, как анестезиолог не опустил на его лицо маску с эфиром.
После того, как Василий Фёдорович погрузился в сон, через ту же маску, создавая искусственную вентиляцию лёгких, начал поступать кислород.
Несколько секунд спустя Пётр Алексеевич отдал команду начать замену крови на реактив.
Не смотря на груз ответственности, лежащий на каждом из присутствующих никакой нервозности не было, все безупречно выполняли свою работу.
Пётр Алексеевич был доволен тем, как работает его команда, и надеялся на то, что и весь эксперимент пройдёт на едином дыхании, и то, что произошло буквально через несколько секунд, просто не укладывалось в его голове.
Когда кровь была полностью заменена на реактив, на приборе, фиксирующем показания активности мозга, вместо плавных линий внезапно отразился необычайно мощный всплеск бета - волн, а в следующий миг Профессор с дикими воплем подскочил на операционном столе, а затем стал яростно срывать с себя датчики и кислородную маску, делая натужные хриплые вдохи, словно при удушье.
Не теряя самообладания, Пётр Алексеевич тут же оказался рядом и попытался удержать агонизирующее тело в лежачем положении, в то время как анестезиолог вновь попытался надеть на пациента маску с эфиром.
Лицо Девятова, искажённое жуткой гримасой, приобрело мертвенный, синюшный оттенок. Профессор изогнул спину такой невероятной дугой, что Пётр испугался того, что тот сломает себе позвоночник.
Безумные глаза Василия Фёдоровича беспрестанно метались из стороны в стороны. Лишь на одно единственное мгновение, перехватив взгляд Девятова, Пётр Алексеевич содрогнулся от того ужаса, который успел в них разглядеть. Такого жуткого взгляда ему в своей жизни не доводилось видеть до этого, и он очень надеялся на то, что этого не случится и после.
Анестезиолог сумел подобраться к Девятову и почти водрузил маску на лицо профессора, а в следующий миг отлетел в дальний угол операционной, словно весил не больше пуховой подушки, попутно зацепив аппарат искусственного кровообращения.
Даже мимолётного осмотра хватило для того чтобы понять, что аппарат безнадежно испорчен.
Понимая, что, не смотря на всю кажущуюся немощность, Девятова, справиться одному с ним ему будет не под силу, Пётр Алексеевич призвал на помощь своих оторопевших коллег.
Общими силами им удалось прижать тело Девятова и одеть на его, перекошенное необъяснимым безумием, лицо маску с эфиром.
Через несколько коротких мгновений, показавшихся всем им вечностью, пациент, наконец, начал стихать, однако его сердце, вопреки всем прогнозам продолжало работать, даже без помощи аппарата искусственного кровообращения.
На данном этапе у Перта Алексеевича уже не было возможности повернуть всё назад. Теперь, когда аппарат искусственного кровообращения был испорчен, не было никакой гарантии, что сердце, качающее искусственную жидкость, остановится в любое мгновение, а ведь ещё нужно было перекачать кровь Девятова обратно, заменив ею экспериментальный реактив.
Получалось, что для того, чтобы профессор выжил, его в любом нужно было погружать в состояние заморозки, или, проще говоря - убить, и чем быстрее, тем больше была вероятность того, что его удаться воскресить.
Ясно осознавая этот факт, Пётр приказал остановить сердце Девятова дефибриллятором.
Соблазн вернуть всё назад был неимоверно велик, даже не смотря на риск остановки сердца во время переливания, и всё же, что-то не дало ему прекратить эксперимент - он должен был его закончить, рискуя карьерой и жизнью друга.
После первого удара током сердце профессора не остановилось, поэтому пришлось добавить частоту. Эту процедуру пришлось повторять ещё два раза пока сердце профессора, наконец, не замерло, и он впал в состояние клинической смерти.
Именно с этой секунды можно было считать, что профессор умер.
Только сейчас Пётр Алексеевич осознал, каким же непроходимым безумием был весь этот эксперимент, в который его вовлёк тот, кто сейчас бездыханным трупом лежал на операционном столе.
Но ведь он сам дал разрешение на участие в этом эксперименте, значит, здесь ответственность лежит и на нём тоже, и он ответственен за происходящее не меньше самого профессора. С его стороны, попытка переложить вину в этот ответственный момент выглядела непростительной слабостью, и поэтому, взяв себя в руки, Пётр Алексеевич твёрдым голосом отдал приказ: