Страница 2 из 8
- Но разве нет никакой надежды... - чуть дрогнувшим голосом спросил Пётр, несколько долгих мгновений спустя.
- У меня неоперабельная форма, - удивительно ровным спокойным голосом ответил профессор. - Уж мне это известно доподлинно, так как я сам доктор. Все мои внутренности уже сплелись, и от роковой черты меня отделяют дни.
Теперь в свете сказанного многое, для Петра Алексеевича прояснилось. Конечно, он смутно подозревал, что у Василия Фёдоровича есть какие-то проблемы со здоровьем, но то, что всё обстоит так ужасно, он и представить себе не мог. Теперь прокручивая в памяти те моменты, когда Василий Фёдорович вдруг внезапно менялся в лице, присаживался где-нибудь в тихом укромном местечке и глотал таблетки, название которых всегда оставалось в тайне, Пётр понимал, как он (впрочем, и остальные тоже) заблуждался, считая, что это всего лишь лёгкое недомогание. Трудно было заподозрить что-то более серьёзное, ещё и потому, что сам Девятов убеждал их, что всё это пустяки, а спустя всего несколько мгновений профессор полностью приходил в себя и тогда он вновь с удвоенной силой приступал к работе, словно потерял не несколько минут, а дни или недели. Более того, он так заражал коллектив своим оптимизмом, что и все остальные, без исключения вкалывали до седьмого пота и были этому счастливы. Со стороны и в голову никому не могло придти, какую дикую боль испытывает этот человек и лишь сейчас для Заврыгина стало ясно какой ценой всё это ему давалось.
Теперь Пётр Алексеевич смотрел на профессора совершенно другими глазами.
За те годы, что они проработали вместе, бок о бок, они стали больше чем просто коллегами по работе - их связывала настоящая мужская дружба, но он никогда в жизни не позволял себе обращаться к Девятову по имени, даже когда они были только вдвоем, потому что безгранично уважал этого человека, и всегда знал, что делал это небезосновательно.
Вместе они выстояли в суровые пост перестроечные годы, месяцами не приносили домой и без того жалкую зарплату, но не предали науку, как многие из их бывших коллег, ударившихся в челночный бизнес. Вместе из года в год они шли к заветной цели.
И теперь этот человек умирал.
Неожиданная новость настолько потрясла Петра Алексеевича, что он на какое-то время лишился дара речи. Ему, как и большинству людей, попавших в подобную ситуацию стало просто страшно от услышанного.
- Вот поэтому и нужно спешить, - продолжил свою мысль профессор, и то, что услышал от него Пётр Алексеевич, было не менее неожиданным, чем весть о смертельном недуге. - Поэкспериментировать над человеческими труппами тебе наверняка дадут вволю, а вот над живым человеком - вряд ли. А тебе свои услуги предлагает живой труп. Петя, не будь глупцом - нам нельзя упускать такой шанс.
Пётр был потрясен той будничной лёгкости, с которой Девятов говорил о своём безнадежном состоянии.
- Но это же безумие... - попытался вставить слово ошеломлённый Пётр.
- Поверь мне, я знаю, о чём говорю. Пётр, я уже всё для себя решил. Мы сделаем этот эксперимент на мне.
- Но ... - попытался возразить Пётр Алексеевич.
Однако Василий Фёдорович его тут же остановил:
- Я не просто болен, я - обречён. У меня рак на последней стадии. Медикаментозное лечение не принесло долгожданной ремиссии. Моя смерть - это дело лишь нескольких дней, ну может быть недель. Я просто не могу, чтобы моя жизнь вот так закончилась! Это так глупо, так бессмысленно! Я ещё хочу послужить науке и это не просто высокие слова. Я действительно хочу это сделать! Ты знаешь, что теперь у меня никого не осталось, и достижение цели - это единственное ради чего я жил и работал и всё ещё продолжаю существовать. И если мы достигнем результата ещё при моей жизни, то это будет для меня самой большой наградой, доказательством того, что все эти дни, наполненные бесконечной болью и страданием, были не напрасны.
Если же во время эксперимента произойдёт несчастье, то я уверен в том, что ты разберешься в чём дело и найдёшь в чём же заключалась ошибка (это в том случае, если конечно, такая будет иметь место). И заклинаю тебя не в коем случае не вини себя, если со мной действительно что-то произойдёт - всё что я потеряю - это несколько недель изматывающей агонии в наркотическом бреду, ты же приобретёшь бесценный опыт. Даже моя возможная смерть на операционном столе даст просто фантастические результаты, и в дальнейшем убережёт от бесконечного количества ошибок, заблуждений, бессмысленных экспериментов, сэкономит несколько бесценных лет кропотливейшего и абсолютно напрасного труда, позволит нашим исследованиям вырваться на несколько лет (если на десятилетия) вперёд! Ты только вдумайся в это!
Перспективы, так ярко описанные Василием Фёдоровичем просто не могли не заворожить, не вскружить голову его более молодому коллеге. В том, чтобы найти положительные стороны даже в самом разгромном положении Девятов всегда был неповторимым мастером - именно это его умение пару раз спасало их институт от закрытия.
Он ещё несколько минут убеждал Петра Алексеевича и тот, в конце концов, сдался, хотя, зная о непревзойденном таланте профессора убеждать других в том, что он считает единственно верным решением, было просто удивительно, что Пётр Алексеевич смог продержаться так долго.
***
В эту ночь Пётр Алексеевич не мог сомкнуть глаз. После разговора с профессором о каком-то душевном спокойствии уже не было никакой речи.
Уже в который раз за эту бесконечную ночь он взвешивал все за и против.
Как научный руководитель, Пётр ясно сознавал, что какие бы документы не подписал профессор Девятов ответственность за проведение эксперимента, как уголовная, так и моральная (именно она больше всего его волновала), полностью ляжет только на его плечи.
Для начала он хотел разобраться в самом себе. Что движет им в большей степени: желание помочь человеку сделать в своей жизни что-то грандиозное, до того как смертельная болезнь его прикончит; либо личное желание форсировать события и продвинуться в этом исследовании на новый этап?
Конечно, соблазн второго был очень велик, но даже при всём желании он не мог переступить через человеческую жизнь. Значит, приоритетом в этой ситуации была именно последняя помощь своему обречённому на коллеге.
Если эксперимент пройдёт удачно, и ему удастся воскресить профессора, то это будет невероятный успех. Если же их постигнет неудача, то смерть Девятова, которая, в любом случае, должна случиться в течение нескольких последующих недель, позволит узнать столько, сколько не даст многолетнее исследование на любых других труппах, которые им, несомненно, выделят для проведения экспериментов. Именно поэтому была так важна скорость принятия решения. По сути, времени на раздумья у него не было совершенно - если он хотел осуществить эксперимент, то должен был решаться, иначе никакой другой возможности осуществить задуманное у него уже не было, по крайней мере в ближайшие десять лет. Однако Пётр так же понимал, что решись он на этот шаг, обратного пути уже не будет.
Если он хочет того, чтобы эксперимент оказался удачным, то нужно спешить провести все возможные обследования профессора, ведь если Пётр будет колебаться, то рак уничтожит тело и мозг профессора, до того как произойдёт эксперимент, то есть сделает всю проделанную работу бесполезной, поскольку клинические изменения и омертвление коры головного мозга уничтожат все необходимые анализы, ради которых и задумывался этот амбициозный эксперимент над живым человеком.
Но самое страшное в том, что испытывая страшные муки Девятов покинет этот мир абсолютно точно зная, что его смерть была тяжёлой, бесцельной и напрасной.
Именно этот вывод, при принятии окончательного решения, стал для Петра Алексеевича ключевым.
***
Девятов ещё раз пробежал глазами по строчкам документа составленного совместно с юристом.