Хультура речи

Срок полного созревания дятла в яйце — две недели с момента удара об пол дупла. Маленький дятел сидит тихо и жрет все, что ему подают. Основная ошибка дятлов — внутридупловой перекорм, из-за которого гибнут многие так и не сумевшие выбраться наружу молодые птицы.

Ручной дятел — явление столь же редкое, как и ножной, потому что приручить дятла можно только тремя ныне забытыми старинными словами. Домашний дятел хранится завернутым в мягкую портяночную материю и при бережном обращении не просыпается.

В древности на Руси дятлы служили в княжеских банях ходячими вешалками для белья, толченые и квашеные дятлы украшали любое застолье, а редкостный по красоте двуглавый дятел послужил прототипом нашего нынешнего герба.

И последнее. Если на новогоднем балу вы оденетесь дятлом — вас ждут слава, успех и большая удача в любви.

Рекомендуемая литература:

1. «Комиссары леса», М., 1962.

2. «Наш маленький гвоздила», Детгиз, 1965.

4. «Птица против танка», Воениздат, 1982.

4. «Дятел и Ильич», Л., 1977.

5. «Дурашка с клювиком», М., изд-во Куннилингва, 1994. 

К ВОПРОСУ О ВОРОБЬЯХ

Бренности свободы слова посвящается

У хромого воробья под асфальтовым катком век короткий. Со слабыми крыльями и хреновыми лапками вообще о каких-либо перспективах говорить трудно, а если принять во внимание каток, который едет себе и хрен остановится, тут можно только крыльями развести, если они еще подымаются. Подслеповатый хромой воробей, особенно если придурок, — постоянный клиент для асфальтового катка. Каток — парень равнодушный, ему один хрен, воробей ты полоумный или метр погонный. Каток туда проедет и обратно, у него здоровья не убавится, а воробей при всех своих достоинствах большой недостаток приобретет — вкатанность в асфальт. Асфальт-то сам по себе вещь неплохая, это многие отмечают, однако полная интегрированность сейчас и в Европе не абсолютное благо, а уж подавно и тут, когда даже о такой твердой вещи, как клюв, более говорить не приходится. Воробей, как правило, меньше курицы, поэтому громкость его писка при прокатывании мы во внимание принимать не будем, равно как и выпучивание глаз при этом. Так что в событийном ряду особого всплеска не видать и не слыхать, а вся трагедийность происходящего свободно умещается на ладони. Но один маленький отрицательный момент все же есть. Птичку жалко. 

ЖУРАВУШКА

— Уж ты мне журавушку-то принеси!

— Ну...

— А чё ну, тятя? Журавушку, говорю, принеси!

— Ужо принесу тебе журавушку.

— Ужо... Неси, говорю!

— Гм, неси... Неси и неси ему. Принесу ужо!

— Журавушку бы, тятя!

— Тятя, тятя! Все тятя! Журавушку — тятя! Все тятя!

— Да принес бы, и все!

— Журавушку ему!.. Неси, и все тут!!

— Говно...

— Сам вижу. Обойди.

— Обойди... Сам-то видел!..

ПЬЯНЫЕ ЕЖИКИ

В ежа если стакан водки влить — у него колючки сразу в гребень собираются. Стоит, качается, сопли по полу, нос красный, а если еще и очкарик — вообще противно смотреть. В голову ему быстро ударяет, а песни у них сплошь идиотские, он так-то двух слов связать не может, а тут еще икает, приплясывать начинает, и балалаечку обязательно, они всегда с балалаечками ходят, без них в спячку впадают, а если пьяный еж разорался, так через полчаса их штук триста понаедет веселых с бабами, с граммофоном и с салатами. И тут, если жить хочешь — наливай всем. Водка кончается — растворитель наливай, уксус, им лишь бы глотки залить, чтоб булькало, когда они по очереди с письменного стола на воздушные шарики прыгают, это у них старинная забава. Или один на шифоньер залезет и оттуда какие-нибудь грубые слова говорит, а остальные внизу хором повторяют, и кто первый застесняется, тот идет колеса у милицейских машин протыкать. А если баб они с собой много привезли, то начинаются у них танцы, и свет выключают, а целуются они громко, и если ты как дурак засмеешься, то они свет включают, и на ихние лица тебе лучше не смотреть. И упреки их просто выслушать — считай, легко отделался. Деньги у них часто бывают, а чувства меры никакого, и к полуночи вся пьяная орда только в кураж входит, включая тут же рожденных и только что зачатых. Здесь, правда, они о политике больше орут, но при этом пляшут, а кто устал, того силой пляшут, а если орать не может, то хрюкать должен, иначе у них считается не мужик и они пальцами показывают. И когда под утро все ежи кучей на полу храпят, а один в углу еще топчется и покрикивает — упаси тебя Господь ему замечание сделать. Враз все проснутся и снова начнут. Надо обязательно дождаться, когда последний еж фуражку на пол скинет, крикнет: «Баста, карапузики!» — и сам свалится. Только тогда их можно сметать веником в совок и выносить на улицу.

В общем, много хлопот с этими ежами. Поэтому я к ним с водкой — ни-ни!

Лесному ежу если наперсток водки предложишь — он сразу тебе в ноги кланяется, в хату просит зайти, бороденкой порог подметает. Приветливый они народ, особенно если у тебя в бутылке еще осталось и если не браконьер ты, а заяц или дятел приличный. Таким они завсегда рады, каждое рыло по четыреста книксенов тебе с одного наперстка сделает, а если второй нальешь — так они в твою честь сначала в ладоши хлопают, пока не оглохнешь, а потом самый почтенный еж в эту же честь речь говорит. Как отбормочется, его снова нафталином прокладывают и обратно в сундук прячут, а ты должен благодарственно ногой топнуть, третью налить и отвернуться. Они за твоей спиной когда вылакают, у кого-то обязательно нервы сдают и он верещать начинает. Пока они балалайку ищут, ты под крик и писк должен на губе играть что помнишь и глазами вращать, иначе праздника не получится, а получится другое, и тебя холодного где-нибудь за рекой в овраге найдут. Балалайка ихняя заметной музыки не дает, но организует хорошо, и через два-три песнопения весь клубок во главе с тобой идет медведю в морду стучать, или над муравейником зонтик ставить, или к божеству ихнему устами прикладываться. Оно у них с виду пенек простой, но огромная в нем моральная сила и мудрость заключены, а кто этого не понимает, того за руки берут и — поминай как звали об пенек! Зато ежли ты порядки знаешь, чужими святынями не брезгуешь, то выделят тебе из клубка и предложат самую первейшую красавицу. Тут тебе как мужчине впечатлений на две жизни хватит: и как краеведа тебя ублажит, и не далее как через час детей твоих приведет, все — копия ты, только маленькие и с иголками вместо перьев. И когда за поколение новое последнюю сэкономленную пить будете — крикни на весь лес так, чтоб белки с веток посыпались. И если одна из них на тебя упадет — значит, счастливый ты, и долго жить будешь, и даст тебе Бог здоровья, а ежи в беде не оставят...

Пьяный еж в тулупчике с вылупленными до щелчка глазами на голос не реагирует, от выстрела не падает, из-под колеса невредим выходит. Семейный еж, годовую норму в три глотка хлопнув и супругой своей занюхав, удалью молодецкой с паровозом поспорить может. У самого лучшего паровоза лошадиных сил — всего ничего, и дыму в целом немного, и гудок слабоват. А когда еж дурной заспиртованный с неизвестными намерениями на крыльцо выходит — даже тетерева тупые в снег забиваются и моргать не смеют, а Потапыч в берлоге от предчувствий пластом лежит. А ежик пьяный, перед тем как жизнь лесную на уши опрокинуть, обычно подолгу бессмысленным взором в перспективу глядит. Часа два. Как наглядится, как у него к жизни лесной отвращение в полной мере созреет — так блюет ежик. Но не продуктами, коих потребление зимой сокращается, а словами ругательными, кои выговорить толком не может и поэтому мычит непереводимо. Часа полтора. У окрестной живности в это время спонтанные роды учащаются многократно, невзирая на пол и возраст, мгновенные мутации происходят и массовые параличи. А если еж одаренный с детства и в самом конце излияний высокую ноту возьмет — весь лес, включая деревья, холодным потом покрывается и обо всех своих нуждах, кроме большой и малой, накрепко забывает. Едино только леший в наушниках и черных очках орущего ежа вытерпеть может, да и то потом неделю головой трясет и хвоста поднять не в силах. А еж нетрезвый, на весь мир криком Господним наорав, смирен становится и тих, как мышка в пургу. Поворачивается задом и в избу к себе уходит, где три-четыре дня камнем молчит, дышит редко и на телеграммы не отвечает. Об это время можно зайти к ежу в дом и с порога его облаять зверски, и очки с него сорвать, и в лысину ему высморкаться, и за язык отвисший дернуть. Ежик даже пальцем не пошевелит, потому как по самую макушку в себя погружается, затворяется там, и хрен его оттуда выманишь. А вот если ты уходя попрощаться забудешь — то больше тебе ежик не друг. В том смысле, что хана тебе. Опомнившийся и личиком посвежевший, ежик тебя в дому твоем вскоре навестит и уши твои огромные на твоих же воротах прибьет. А ворота эти тебе на могилку поставит, в которой от тебя только рожки да ножки лежать будут, а все остальное ежик злопамятный в пушку зарядит и по домику твоему шаткому в упор выпалит. Так что прежде чем медитирующего ежика носом по полу возить и зад его мудрый пинать, ты в зеркало погляди — надолго ли у тебя здоровья хватит, когда ежик в себя придет, к тебе придет и трезвой рукой из тебя за веревочку душу потянет.