Приключение

— Ведь подумать только, голова кружится. Держать в руках молнию, как Зевс громовержец, и посылать ее в намеченную цель. Ведь это такое изобретение, что…

Он взмахнул руками и, сев на стул, приложился к трубе. Сивачев задумался. Неожиданно Барсуков проговорил резким шопотом:

— Берите бинокль и смотрите. Что-то новое.

Сивачев схватил бинокль.

Действительно, то, что они увидели, было ново.

На подоконнике не было обычных приборов. Человек в ермолке стоял посреди комнаты и с горячностью говорил что-то рыжему лохматому великану, который стоял перед ним в одной рубахе и синих галифе, босой, с видом полного равнодушия.

Эту сцену прервал старик, который вошел в комнату быстрыми шагами, что-то проговорил; и рыжий великан тотчас вышел.

Старик подошел к столу и разложил на нем лист бумаги, который вынул из кармана и тщательно расправил.

Человек в ермолке наклонился над листом, и старик стал что-то быстро объяснять, тыча в лист пальцем.

Человек в ермолке тоже ткнул пальцем в лист, и они заспорили.

Человек в ермолке стал махать руками, старик стучал кулаком по столу, потом с видимым волнением пробежал по комнате, хлопнулся на стул и резким движением сорвал с себя седую бороду и седой парик.

Человек в ермолке отступил и мотнул головой, словно его ударили в подбородок. Старик махнул рукой и, вынув платок, вытер лицо.

Теперь он уже не был стариком. Бритая большая голова его с широким лбом и срезанным затылком производила впечатление жестокости. Короткая шея, мясистые уши, квадратный подбородок усиливали это впечатление. Но вместе с этим лицо его выражало решительность.

Видимо успокоившись, он стал что-то говорить человеку в ермолке, методически хлопая широкой рукой по столу, потом быстро встал, взял со стола парик и бороду и вышел.

Человек в ермолке с задумчивым видом постоял посреди комнаты, потом взял со стола подзорную трубу и, подойдя к окошку, стал что-то искать, водя трубу во все стороны. Сивачев замер.

Вот также он подглядел покойного Хрущова, но теперь комната не была освещена, и труба стояла от окна на добрую сажень, хотя…

Барсуков вскочил со стула и пробежал по комнате ероша волосы.

— Заговорщики, конспирация, очевидно! — выкрикнул он и остановился. — Какую бумагу они разглядывали?

— Я думаю, это был план. План Ленинграда?

Барсуков закурил и снова забегал.

— Что он в трубу высматривал?

— Нет ли где наблюдателей. Вот так он Хрущова увидал и убил…

Барсуков остановился.

— Но нас он не видал?

Сивачев усмехнулся.

— Думаю, что нет. Мы далеко, — труба стоит в глубине комнаты.

Барсуков сел.

— Разберемся, — заговорил он, — теперь мы знаем, что в квартире живут трое: изобретатель, переодетый стариком, и рыжий великан. Надо, чтобы ваш приятель выследил их.

Сивачев кивнул.

— По-моему, — заговорил снова Барсуков, — этот старик главное лицо, а великан — это вроде слуги…

Сивачев опять кивнул.

— Сложное дело, хитрое дело, преступное дело, — проговорил Барсуков.

Сивачев всю ночь проворочался в постели, думая обо всем виденном.

Несомненно тут и контрреволюция и вредительство, быть может — шпионаж. Белогвардейцы и иностранные приятели… Но все это надо выяснить и только тогда действовать.

Барсуков прав. И, проснувшись, Сивачев решил весь день провести в наблюдении.

Совершив свой утренний туалет, с обливанием водой и непременной гимнастикой, он сел у трубы.

И сразу, когда он заглянул в нее, его поразило новее явление. На опущенной зеленой коленкоровой занавеске черной краской были написаны: крупная цифра 3, рядом буква Д и цифра 8.

Занавеска висела неподвижно, окно было закрыто, и за ним, казалось, не было жизни.

Сивачев прошел в соседнюю комнату, приготовил себе яичницу и позавтракал.

Затем вернулся к трубе и заглянул в нее.

Окно было открыто, штора поднята. У окна стоял человек в ермолке и внимательно высматривал что-то в подзорную трубу.

Сивачев не чувствовал тревоги. Труба его была отодвинута глубоко в комнату, и светлый день действовал успокоительно на нервы.

Человек в ермолке опустил трубу, перешел от окна к столу и раскрыл большую тетрадь, в которой стал делать отметки. Он то быстро писал, то откидывался к спинке стула и, смотря перед собой, видимо сосредоточенно думал.

Сивачев видел, как его густые, нависшие брови двигались, словно мыши, и на широком лбу выступила резкая складка.

Потом он снова писал.

Вошел рыжий великан, одетый в гимнастерку и высокие сапоги. Он принес на подносе какую-то еду, винный стакан и бутылку. Поставил на стол подле тетради и молча вышел.

Человек в ермолке словно очнулся, придвинул к себе поднос и начал быстро есть, запивая еду вином. Сивачев следил за каждым его движением.

Вдруг человек в ермолке торопливо допил стакан вина, порывисто встал, прошел в угол комнаты и вытащил на середину какую-то машину. После этого он стал расправлять черные шнуры и прикреплять их к машине, затем подошел к окну, закрыл его и спустил штору.

Все скрылось, но Сивачев увидел, как в комнате за шторой вспыхнул яркий свет, погас и загорелся снова, и опять погас, и так сверкал, словно вспышками молнии.

Потом вспышки погасли.

Сивачев отодвинулся от трубы.

Он перешел в другую комнату, где стояли его кровать и письменный стол, и до вечера занимался своей работой.

Время перешло за полночь, когда он прошел опять в первую комнату и присел к трубе.

Окно было раскрыто, человек в ермолке смотрел в трубу, что-то пристально наблюдая. На подоконнике стояли машины.

Потом он опустил трубу, убрал машины и закрыл окно.

Все таинственно, все страшно, все грозит несчастьями. Сивачев лег спать с твердым убеждением, что в это время где-то горит завод или фабрика, а может быть совершилось убийство.

На другой день он поехал к Груздеву, но не на застал его дома. Жена хозяина сказала:

— С утра ушедши.

— Так! Как только он вернется, скажите, чтобы ко мне пришел. К тому, скажите, который на квартире устроил, — пояснил Сивачев.

Он спустился с лестницы, вышел на улицу и не мог удержаться, чтобы не подняться по парадному ходу в пятый этаж.

Он быстро взбежал на верхнюю площадку и оглядевшись тихонько свистнул.

Вот так номер! Дверь из квартиры, где поселился Груздев, оказалась задвинутой огромным шкафом.

Сивачев подошел к нему и постучал по нему пальцем, словно желая убедиться, что шкаф ему не привиделся.

В то же время он поднял глаза кверху и вдруг увидел, что вверху стены имеется узкое окно и через это окно на него смотрит человек. «Рыжий великан», — сразу узнал его Сивачев.

Оставаться дольше на площадке было неудобно. Сивачев быстро повернулся и пошел вниз.

Он сел в трам и поехал домой.

Подле него оказался пожарный, который говорил соседу:

— Как есть всю ночь. В 11 только домой вернулись. Как домой приеду, лягу — и никаких! только спать буду.

— Сильно горело? — спросил собеседник.

— На ять! С одного корпуса всю крышу сняли, другой насквозь выгорел. Машины, которые там были, провалились. Убытков — тысячи. Говорят завод станет.

Сивачев насторожился.

А пожарный продолжал:

— По четвертому номеру, 14 частей. Словно поветрие пошло. Раз за разом. И все заводы и все по четвертому номеру.

— Жарко…

— Тут, гражданин, жара не при чем. Это не лес, который в жаркое лето от спички горит. Завод — камень да железо.

— Какая же причина?

— Вот и догадайтесь! Сторожа, надсмотр, бережение, — а горит…

Сивачев доехал до улицы Красных зорь и вышел.

Он-то знает какая причина…

Наскоро пообедав, он пришел домой, отдохнул и стал писать.

Он решил изложить на бумаге все, что произошло от того момента, когда он впервые увидел человека в ермолке.

За этой работой застал его Груздев. Он вошел к нему с тревожным, озабоченным лицом и поздоровавшись сразу заговорил: