Страница 6 из 13
Руководитель «коллектива» Кирюша – улыбчивый, ироничный, весь такой узенький, скользкий. Руководитель, он же ударник. Держался с Феликсом доброжелательно, по-приятельски, но немного сверху вниз. Как-то слишком фамильярно, что ли… Почему? Может, у него что-то было с ней?
Все прощались с Жанной. Натащили хавки, выпивки, все курили, что-то обсуждали. В дальнем углу большой комнаты сквозь дым можно было разглядеть юного гитариста лет двадцати; возможно, тот немного перепил – растекался по креслу и заливался пьяными слезами. Жанна утешала его: «Не плачь, Ганечка, не плачь, мне тоже тяжело, но я же не плачу…» Довольно противно. Ему-то, Феликсу, зачем все это? Ощущение, что вляпался не только двумя ногами… По самые уши.
«Нетрудно представить себе нашу будущую счастливую семейнуюжизнь», – подумал Феликс. Дома кавардак. Готовить Жанна не умеет и не хочет. Пару раз попробовала – есть это было невозможно. Как надо готовить картошку, чтобы часть ее осталась сырой и несоленой, а остальное оказалось сгоревшим до черноты и пересоленным?
Ну, а потом снова приходили чудные письма, шли чередой романтические свидания, жаркие встречи и пылкие артистические объяснения.
Картина его воспоминаний о последней вечеринке внезапно исказилась. На столе появилась какая-то прокисшая, засохшая еда, приготовленная, видимо, несколько дней назад. Между тарелками, прямо по столу бродили две жуткие тощие, ободранные кошки. По тарелке бегали крошечные – судя по всему, рахитичные – муравьи. Жанна сидела с застывшим лицом и громко произносила выразительным голосом бесконечные комплименты каким-то двум, сидящим рядом «сэстрам» в косыночках, похожим на иеговисток. Недалеко от стола на край стульчика присел грустный мальчик лет семи. В коротких лазурных штанишках, в лазурной курточке. С лицом Жанны. Темно-русые волосы закрывали уши, а спереди – подстрижены скобкой над самыми бровями.
– Кто ты, мальчик? – спросил Феликс. – И откуда ты взялся?
– Ты меня не узнал, папа? Я же твой сын, – ответил ребенок, и Феликсу показалось, что этот мальчик знает свою будущую трагическую судьбу.
Феликс вздрогнул, попытался отогнать от себя видение.
– Чур меня, чур, Господи, спаси и сохрани…
Он сидел неподвижно, совсем близко к полосе прибоя. Вечернее солнце покрыло красно-оранжевой пленкой его плечи, лицо, гальку пляжа, палатки туристов, осликов и крестьян, собирающих свой товар. Первое ущелье подарило ему кавказскую жемчужину. Второе – поющую девушку. Что приготовило Третье ущелье? Жанну во второй раз? Вряд ли… Вряд ли она придет. Вряд ли ему нужен этот «подарок» вторично…
Неподалеку на голове стояла худенькая женщина, сложив ноги, как в позе лотоса. Он заметил ее раньше, когда только появился в ущелье, когда бродил между палатками. Она, конечно, тогда не стояла на голове. Ей лет тридцать пять, очень худощавая, длинные ноги, длинная шея, маленькая грудь, худое аскетичное лицо, короткая стрижка, большие строгие глаза. Балерина? Чем она обратила на себя внимание? Необычной худобой? Может быть… Но еще чем-то. Выворотность ног. Горделивая осанка, которую она сохраняла – и когда курила, манерно отводя в сторону руку с длинным мунштуком, и когда несла котелок с водой из ручья. Хотя все это такая ерунда… Просто она не такая, как все.
Ну, что будем делать, милый друг? Ждать или не ждать – вот в чем вопрос. «Достойно ли терпеть безропотно позор судьбы иль нужно оказать сопротивленье?»
Феликс сидел на гальке и смотрел на море. Неожиданно он почувствовал, что на плечи ему легла почти невесомая – видимо, женская рука. Это была «балерина». Она подошла, села рядом, обняла за плечи – так обыденно, будто только что отошла за чем-то, а сейчас вернулась.
– Как дела, Феликс? – спросила она низким, хрипловатым голосом.
– Откуда ты знаешь, что я Феликс?
– Но ты же Феликс?
– Да, я – Феликс. Феликс Петрович.
– Ты Феликс. Очень симпатичный, замечательный Феликс. Феликс Петрович. На которого можно во всем положиться. Феликс Петрович, который не подведет. Я видела, как ты с девушками выходил из туннеля. Похоже на то, что вы прошли пещеру без фонарика. Или мне показалось?
Феликс подтвердил.
– Так я и думала… Что ты именно такой. Еще до твоего появления.
– Ну, а теперь открой тайну, незнакомка, откуда ты знаешь, кто я?
– Здесь вчера была молодая женщина, она искала тебя. А потом подошла ко мне. Сказала, что тот, кого она ждет, придет завтра. А она не может ждать до завтра. Потому что надо уезжать. А тот, кто должен прийти завтра, придет обязательно. Он такой, он умеет держать слово. Он никогда не подведет. Так она сказала. И как только ты вышел из прохода, я поняла, что это ты. Я сразу узнала тебя, Феликс, – «балерина» положила голову на плечо Феликсу. – А вчера здесь была твоя Жанна. Очень симпатичная и обаятельная Жанна. Но она не совсем такая, какой хочет казаться. Передала тебе вот это.
Письмо. Феликс открыл конверт. Знакомый крупный, размашистый почерк, знакомые слова…
«Дорогой, любимый Фелечка! Самый родной, самый близкий. Я такая ужасная, никудышная, я опять тебя обманула. Мне пришлось уехать раньше. И мы опять не встретились. Но скоро все изменится, и мы сможем быть вместе. Ты самый лучший, ты добрый и благородный. Я знаю, ты простишь меня. Я так хочу поскорее увидеть тебя. Через два дня я буду в Запорожье и пробуду там неделю. Выступаю на Всеукраинском съезде комсомола. Это всего два концерта, остальное время – мое. Это наше с тобой время. Приезжай поскорей, мой родной. Я буду жить в гостинице против здания обкома комсомола. Все дни и ночи будут наши. Я научу тебя зароастрийской любви. Покажу тебе три позы огнепоклонников. Впрочем, извини, что за чушь я несу? Главное, что мы будем вместе. Жду тебя, мой ненаглядный, мой суженый, целую, твоя Жуля».
Жуля, какая безвкусица, что за ужасная кликуха!
С грустью читал он послание своей подруги. Сколько было таких писем, таких назначенных и несостоявшихся встреч или состоявшихся, но все равно – скомканных, мимолетных, никудышных… И каждый раз… После всего этого бесконечно повторяющегося – мелкого, неряшливого вранья, крошечных предательств и провинциального лицедейства… Ему опять хотелось… Простить, вновь утонуть и забыться в объятиях возлюбленной… под бодрые, жизнеутверждающее советские эстрадные ритмы: «Червону руту не шукай вечорами, – ти у мене єдина, тільки ти, повір…»
И в этот раз опять что-то дернулось и зазвенело у него в душе – любовь не проходит бесследно, всегда что-нибудь да остается… Жанна – смелая, веселая, независимая… А еще – дерзкая, своевольная… Настоящая дочь вольного ветра. Невозможно устоять перед ее напором, перед магией ее обаяния. Черт побери, она же тебе так нравится, к тому же – любит тебя… Ну, так, как умеет. Как умеет, так и любит… Бери за руку, – и айда в Ленинград; сваяете малыша, будет семья, что еще человеку надо?
Тоскливо заныло в груди. На мгновение всплыли постные лица «сэстер» в косыночках (откуда они могли взяться?) и грустное лицо мальчика, похожего на Жанну. Феликс вздрогнул – чур меня…
– А сами-то вы кто, милая леди? – спросил он у «балерины».
«Балерина» держалась просто и без церемоний, они говорили, как давние-давние друзья. Феликс узнал, что его новая знакомая – из Москвы, что зовут ее Наташей – «мне больше нравится, когда меня зовут Натой». А фамилия у нее довольно причудливая – Розенталь-Померанская. Что она действительно балерина, балерина в прошлом, а сейчас – на пенсии. Балерины уходят на пенсию очень рано по меркам обычных людей. Стаж ее выступлений шел с пятнадцати лет, и сейчас уже набежало двадцать лет на сцене.
«Такая молодая, и на пенсии», – подумал Феликс. Но она все равно работает, преподает хореографию в училище. Зато летом свободна, как птица. И с июня до конца сентября живет здесь, в палатке в Третьем ущелье. Что здесь делать столько времени, неужели не надоедает? «Это особое место», – сказала она, но ничего объяснять не стала.