Страница 29 из 127
Дядько махнул в сторону ближайшей горы.
— Не, она на виноградниках, на Соняшной.
— Спасибо! — Кларк вскочил на велосипед и, разгоняя кур, помчался к виноградникам колхоза «Заря над Тиссой».
Узкая и каменистая дорога опоясывала крутые и зелёные, хорошо обогретые склоны Соняшной горы. Как ни много было сил у Кларка, но и их не хватило на то, чтобы преодолеть весь подъём. На третьем, самом крутом колене он слез с велосипеда и, толкая его впереди себя, пошёл пешком.
И опять шёл Белограй, а Кларк наблюдал за ним со стороны.
Горячие потоки солнечных лучей падали на землю, струился прозрачный дымок — весеннее дыхание воскресших виноградников. Откуда-то доносился напряжённый трудовой гул пчелиного роя. Прибрежный тисский ветерок нёс на своих крыльях хмельной дух цветущих садов и речной свежести. Между высоким чистым небом и зелено-черной землёй металась, то замирая, то усиливаясь, девичья песня.
Белограй остановился, прислушиваясь. Пели где-то наверху, в виноградниках, должно быть, на делянке Терезии. Да, конечно, там. Слов песни Белограй не разбирал. Да и не в них дело. Никакие слова не могли бы сказать ему больше мелодии, полной глубокого раздумья, чуть-чуть горькой и бесконечно задушевной. Белограй слушал песню всем существом, и так было ясно ему, о чём говорила она, к чему взывала и куда вела. «Ах, Иван, Иван, — говорила песня, — где ты? Почему не стоишь сейчас рядом с девчатами и не смотришь с вершины горы на Тиссу, на сады, на поля? Приходи скорее, и ты не пожалеешь».
Кларк усмехнулся: «Молодец! Сыграно великолепно. Вот что значит войти в роль!»
Он вскочил на велосипед и, несмотря на крутой подъём, покатил в гору, навстречу девичьей песне.
Девушки замолчали, как только увидели велосипедиста, внезапно выскочившего из-под горы. Их было пять — все в тёмных юбках, с босыми и уже загорелыми ногами, в белых кофтах и расшитых рубахах; в руках, у них были увесистые рогачи, которыми они взрыхляли виноградник. Терезии среди них не было. Где же она?
Бросив на дороге велосипед, тяжело дыша, с раскрасневшимся и мокрым лицом, словно только что окунулся в Тиссе, Иван Белограй подошёл к девчатам.
— Здоровеньки булы, сладкоголосые ангелята! Честь труду, — он снял фуражку и поклонился девчатам, всех одинаково приветливо обласкав весёлым взглядом.
Девушки оживлённо поздоровались.
— Ручаюсь головой, не ошибся адресом, — сказал Белограй. — Девчата, это Соняшна гора?
— Соняшна! — ответили виноградарши.
— Бригада Терезии Симак?
— Правильно.
— А вы… — он скользнул взглядом по лицам всех девчат и продолжал скороговоркой: — Угадал я вас всех, дорогие подружки. Про каждую писала Терезия. Ганна! Василина!… Вера!… Евдокия!… Марина!… Ну, а я…
Кларк аккуратно, по всей форме, надвинул на голову фуражку, одёрнул гимнастёрку, туго затянутую ремнём, молодецки повёл грудью, позванивая орденами и медалями.
— Позвольте представиться: демобилизованный старшина, сын матушки-пехоты Иван Фёдорович Белограй.
— Иван!… Белограй!… — всплеснула ладонями одна из виноградарш — смуглявая, весёлоглазая дивчина. — Так мы тоже вас знаем, приветы в каждом вашем письме получали.
— Да, он самый, Иван Белограй, пропылённый и просоленный насквозь пехотинец… Тот, про которого в песне сказано: «Любят лётчиков у нас. Конники в почёте. Обратитесь, просим вас, к матушке-пехоте… Обойдите всех подряд, лучше не найдёте: обратите нежный взгляд, девушки, к пехоте…»
Девушки, опираясь на свои рогачи, стояли полукругом, и все как одна улыбались демобилизованному старшине, смотрели на него доверчиво и приветливо.
— Где же Терезия? Почему она не работает? Неужели барствует с тех пор, как на груди геройская звезда засияла?
— Терезия в дальнюю дорогу собирается, — ответила смуглолицая девушка. — В Венгрию едет с делегацией, на первомайский праздник. И передавать свой геройский опыт заграничным колхозникам.
— Вот как? — Лицо Кларка стало озабоченным. — И когда же она уезжает?
— Скоро. Послезавтра. — Весёлый, лукавый взгляд смуглолицей добавил: спеши, Иван, а то опоздаешь.
— Н-да, — раздумчиво, как бы сам с собой, проговорил Кларк. — Значит, опоздал. Как спешил, как рвался, и всё-таки… Он вдруг крякнул, плюнул в ладони, шумно потёр их одна о другую. — Ну-ка, девчата, вооружите изголодавшегося труженика своим орудием производства.
Одна из девушек протянула ему рогач. Кларк схватил его и высоко, как молотобоец, поднял над головой.
— У-ух! — Он с силой вонзил тяжёлую, с белым лезвием стальную плаху в каменистую землю.
Легко взлетал и стремительно падал, сверкая на солнце, рогач. Скрежетала сталь, высекающая из камней искры. Отливала чёрным бархатом свежевзрыхлённая земля. Налево и направо на межи сыпались небольшие валуны, вывороченные из старых своих гнёзд.
Кларк точно рассчитал, чем мог окончательно покорить подруг Терезии. Показной трудовой сеанс, продолжавшийся всего двадцать минут, приблизил его к цели значительно больше, чем все слова, взгляды и улыбки. Когда он разогнулся и, вытирая потное лицо, виновато и смущённо посмотрел на молодых виноградарш, как бы прося извинения за своё трудовое увлечение, то он уже был для них окончательно своим, простецким парнем, человеком их трудового круга, их дум и чувств. Теперь, думал Кларк, каждая из девчат прожужжит уши своей подруге: ах, какой твой Иван, Терезия!…
Вот ради этого Кларк и потратил столько времени и сил на горе Соняшной. Делать здесь больше нечего. Можно следовать дальше.
Мягкая просёлочная дорога вывела Кларка в прибрежные сады. Миновав их, он поехал по зелёной дамбе вдоль Тиссы, с любопытством вглядываясь в тот, венгерский, берег. Там, у колодца, стояла группа женщин в разноцветных одеждах. Это был колодец, мимо которого Кларк проходил в ту страшную туманную ночь. Рыбаки растягивали на кольях большую сеть. Красноколёсный трактор, вертясь почти на одном месте, распахивал неудобную ложбинку — ту самую, где лежал Кларк, пробираясь к Тиссе.
— Гражданин, остановитесь!
Из-за кустов вышли два пограничника: старшина (это был Смолярчук) и рядовой. Кларк резко затормозил и соскочил на землю. Балагуря, он достал документы.
— Вас, конечно, товарищи, интересует не моя личность, а мои бумаги. Будь ласка. Вот военный билет, вот пропуск в пограничную зону.
Старшина долго и внимательно изучал документы.
— Куда вы направляетесь? — спросил, наконец, он, перелистывая странички военного билета.
— А вот сюда, в колхоз «Заря над Тиссой», на Гоголевскую, дом номер 92, к Терезии Симак. Не слыхали про такую добру дивчину?
Смолярчук не ответил, продолжая изучать документы. Все они были в полном порядке, однако он не торопился отпускать демобилизованного старшину. Кларк терпеливо ждал.
— Может быть, вам что-нибудь непонятно? — мягко улыбаясь, спросил он, когда медлительность пограничника стала невыносимой.
Смолярчук опять не ответил, подумал: «Почему он нервничает?» И ещё внимательнее продолжал просматривать военный билет.
— Ну и служба у вас, зелёные шапки, — насмешливо проговорил Кларк. — Если даже с родной мамой встретишься, не верь, что она твоя мама, пока не удостоверит свою личность. — Он достал кисет с махоркой, свернул толстую цыгарку. — Курите! Не желаете? Воля ваша. Слухай, хлопцы, — потеряв терпение, воскликнул он, — прошу зря не задерживать парубка, не сокращать его счастья.
По всем самым тонким расчётам Кларка, он должен был сказать то, что сказал. Пусть пограничники почувствуют, что он с ними на одной ноге, что он абсолютно независим.
— Про какое вы счастье говорите? — спросил пограничник, поднимая глаза на Белограя. Он ещё раз осмотрел его с ног до головы, особое внимание уделил новым, армейского образца, сапогам.
— Да про то самое, о каком в песнях поётся, — Белограй раскрыл бумажник, достал из него цветную журнальную фотографию Терезии, наклеенную на картон с золотым обрезом. — Вот, смотрите. Разве это не счастье?!