Философские трактаты

вместо того, чтобы сказать, как все люди, — улитку. У Пакувия Амфион, обращаясь к афинянам, выражался подобным образом:

Так как он говорил очень темно, то афиняне сказали ему: «Не понимаем, говори понятно». И он объяснил одним словом: «черепаха»[933]. — «Так что ж ты, кифарист, сразу не мог так сказать?»

LXV. (134) В книге Хрисиппа о сновидениях приводится такой случай: к снотолкователю обратился некто за советом: ему приснилось, что на ремне[934] под его кроватью висит яйцо. Толкователь ответил: под кроватью зарыт клад. Тот копает и находит некоторое количество золота, которое кругом обложено серебром. Он посылает толкователю немного серебра. Тот спрашивает: «А от желтка — нисколько?» Потому что, по его толкованию, желток яйца указывает на золото, а белок — на серебро.

Что же, разве помимо этого человека, никто другой никогда не видел во сне яйца? Так почему же только один этот неизвестный нашел клад? Сколь много бедняков, вполне заслуживающих помощи от богов, так и не получили от них во сне указания, где найти клад? И почему сообщение о кладе было дано в такой скрытой форме, через сходство с яйцом? Разве не лучше было открыто указать, где надо искать этот клад, как Симониду было открыто запрещено пускаться в плавание? (135) Ведь темнота сновидения никак не согласуется с величием богов.

LXVI. А теперь перейдем к ясным и понятным снам, вроде того, что приснился аркадянину, чей друг был убит трактирщиком в Мегарах, или вроде сновидения Симонида, в котором похороненный им покойник предупреждал поэта не пускаться в плавание; или того сна, который приснился однажды Александру[935], — я удивляюсь, почему ты о нем умолчал. Птолемей, его близкий друг, в одном из сражений был ранен отравленной стрелой и очень страдал от этой раны. А Александр сидел около него и его одолел сон. И во сне ему, говорят, привиделась змея, которую вскормила мать Александра[936] Олимпиада. Эта змея несла во рту корешок растения и, вместе с тем, говорила. Она сказала Александру, где растет этот корешок (недалеко от того места, где они находились), и что у корня такая сила, что Птолемей от него сразу выздоровеет. Когда проснувшийся Александр рассказал друзьям свой сон, послали людей искать тот корешок. И его нашли, и, говорят, от него вылечился и Птолемей, и многие воины, раненные того же рода оружием. (136) Ты еще многое рассказывал о сновидениях, вычитанное у разных историков[937], о снах, которые видели матери Фаларида, Кира старшего, мать Дионисия, карфагенянина Гамилькара, Ганнибала, П. Деция. Известный сон о переднем танцоре, сон Гракха и недавний — Цецилии, дочери Метелла Балеарского. Но это чужие сны, и нам поэтому трудно судить о них. Некоторые, может быть, даже выдуманы, кто их знает кем? А что сказать о наших с тобою снах?[938] О твоем, в котором я упал вместе с конём в реку у берега; о моем, в котором Марий с фасциями, увитыми лаврами, повелел отвести меня в свой храм.

LXVII. Все сны, Квинт, имеют одно разумное объяснение, и, клянусь богами бессмертными, важно уберечься, чтобы наше суеверие и легковерие не взяли верх над разумом. (137) Как ты думаешь, какого Мария я видел? Я уверен, что Демокриту показалось бы, что я видел призрак или образ Мария. А откуда взялся этот образ? По Демокриту, от плотных и имеющих определенные формы тел истекают «образы» (imagines). А какое тело было тогда у Мария?[939] От того тела, говорит Демокрит, которое у него было [при жизни]; все полно образами и вот такой образ Мария и следовал за мной на Атинейской равнине, ибо никакой призрак невозможно себе представить без воздействия образов извне. (138) Выходит, эти «образы» настолько послушны нам, что, как только захотим, они прибегают к нам? И даже от таких предметов, которые вовсе не существуют? Ведь душа может вообразить себе такое, что она никогда не видела, о чем только слышала, например расположение города или человеческую фигуру. (139) Так что же, если я мысленно представляю себе стены Вавилона или лицо Гомера, то это потому, что на меня подействовал какой-то образ от них? Но в таком случае мы могли бы знать все, что хотим, потому что думать мы можем обо всем? Нет! Никакие образы не прокрадываются извне в души спящих и вообще никакие образы не текут. И я не знаю другого такого человека, который бы так авторитетно говорил самые пустые вещи. Такова уж сила, такова природа самих душ, что в состоянии бодрствования они движутся без всякого внешнего воздействия, но собственным своим движением и с невероятной скоростью. С помощью членов тела и самого тела и чувств души все очень ясно видят, мыслят, чувствуют. Но когда душа лишена этой поддержки со стороны тела, когда тело спит, тогда душа приходит в движение сама собой[940], и в ней возникают и мечутся разные образы (formae) и действия, и ей кажется, что она многое слышит, многое говорит. (140) Разумеется, все это в душе расслабленной и предоставленной самой себе проносится в беспорядке, перепутанное и измененное на все лады. И все это по большей части происходит в душе, как следы того, о чем мы в бодрствующем состоянии думали или что делали. Так получилось и с моим сном. В те времена я много думал о Марии, вспоминал, как он неустрашимо и стойко переносил все превратности своей судьбы. Это, я уверен, и было причиной того сновидения.

LXVIII. А тебе, так как ты с тревогой думал обо мне, я вдруг приснился вынырнувшим из реки. Потому что у обоих у нас в душах были следы тех дум, которые владели нами, когда мы бодрствовали. Да еще кое-что к этому добавилось — мне — о храме Мария, а тебе, что конь, на котором я ехал, тоже вместе со мной упал в воду, и затем снова появился из воды. (141) Но найдется ли, по-твоему, такая безумная старуха, которая бы верила во сны, если б они случайно иногда не сбывались?

Александр увидел во сне говорящую змею. Может быть, все это выдумка про сон, может быть, — правда. В любом случае ничего тут удивительного нет. Ведь он в действительности не слышал говорящую змею, а только видел во сне, что слышит. И, более того, что змея говорила, держа во рту корень. Но для спящего нет ничего невозможного. А я спрошу тебя, почему Александр, который видел этот сон, такой ясный, определенный, больше ни разу не видел ничего подобного? Что касается меня, то, кроме того сна о Марии, я решительно ни одного не помню. Напрасно, значит, я проспал столько ночей за свою долгую жизнь[941]. (142) А ныне, поскольку мне пришлось отойти от общественных дел, я и сократил свои занятия по ночам и стал спать днем после обеда (раньше я так обычно не поступал), но хотя сплю так много, ни в одном сне не получал я предупреждения о тех, в особенности важных, событиях. И мне кажется теперь, что я не вижу во сне ничего лучшего, чем когда я вижу магистратов на форуме или сенаторов в курии[942].

931

Цицерон, видимо, перевел здесь строку из какого-то недошедшего до нас греческого стихотворного произведения.

932

Из трагедии Пакувия «Антиопа».

933

Testudo — имеет два значения: «черепаха» и струнный инструмент выгнутой формы, например, кифара.

934

На ремне — имеется в виду один из переплетенных ремней, которые поддерживали матрас на римской кровати.

935

Об этом сновидении Александра сообщает также Диодор Сицилийский (Историческая библиотека, XVII, 103, 3 сл.); Страбон (География XV, 2, 7); Курций Руф (IX, 8, 20 сл.), Юстин (XII, 10, 2 сл.). Не упоминает Арриан.

936

Змея, которую вскормила мать Александра — ср.: Плутарх. Александр, 2; Павсаний. Описание Эллады, IV, 14, 7. По-видимому, это была змея из породы крупных неядовитых.

937

Ср.: I, 46; I, 39; I, 50; I, 48—49; I, 51; I, 55; I, 56, I, 99.

938

См.: I, 58—59.

939

Ср.: Цицерон. О природе богов, I, 106—108.

940

Душа приходит в движение сама собой — ср.: II, 128—129; О старости, 78, 81.

941

За свою долгую жизнь — Цицерону было 62 года, когда он писал эту книгу.

942

Вряд ли, замечает Пиз, эта юмористическая картинка соответствовала действительности, в особенности после мартовских ид, когда политическая активность сената и магистратов особенно оживилась.