Страница 100 из 114
Даже несмотря на свои шестьсот страниц, роман кажется перенаселенным, переполненным примерами маниакальной эрудиции, грубоватыми шутками, мультиязычными каламбурами. Герой-повествователь «Сил земных» — восьмидесяти однолетний Кеннет Туми, гомосексуалист, католик и никудышный романист. По ходу развития сюжета этого густо населенного романа, в котором переплетаются реальная и личная история XX века (рассказанная более достоверно и обстоятельно, чем в «Рэгтайме» Доктороу или в «Травести» Тома Стоппарда), Туми посещает Париж, Рим, Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Мальту, Монако, Малайю, Берлин, Барселону и Алжир, запросто общается с Хемингуэем и Гессе, «Джимом» Джойсом, Морганом Форстером, «Редди» Киплингом, «Томом» Элиотом, «Вилли» Моэмом и «Пламом» Вудхаузом. Примечательно, что юного Туми совращает Джордж Рассел (писавший под псевдонимом АЕ) — в тот самый день, который описан Джойсом (он фигурирует в одном из эпизодов «Улисса»).
По мере того как Туми рассказывает о своей жизни, мы осознаем, что с ним или, во всяком случае, около него, постоянно творятся страшные вещи. Его деверь зверски убит чикагскими гангстерами; его ближайший друг исчах от заклятия малайского колдуна; его внучатая племянница стала одной из жертв массового отравления, напоминающего Джонстаунский инцидент[248]. Туми изучает изощренную жестокость природы, на собственном опыте познает неврозы, которыми одержимы разные народы (разгул цензуры, сухой закон, приход к власти Муссолини), испытывает шок от посещения освобожденного Бухенвальда: «Что это был за запах? Слишком человеческий… От меня самого так несет, от всего человечества». Жестокий нравственный вывод — ирония теодицеи и теологии, посредством которой божественное вмешательство предохраняет будущее от сектантских массовых убийств, своего рода вызов, который бросает миру писатель-католик, как будто для того, чтобы продемонстрировать мужественное упорство своей веры. Грэм Грин делает это в «Брайтонском леденце», Ивлин Во — в «Пригоршне праха», но Бёрджесс еще более радикален, чем они.
Проблемы Туми усугубляются его гомосексуальностью, которую он воспринимает как ловушку, лишающую его свободы воли. Если можно так выразиться, Туми в ужасе, оттого что любит, и потому сетует на Бога. Выводок вороватых, неопрятных катамитов, с которыми якшается Туми, без сомнения, оскорбит значительную часть ортодоксальных гомосексуалистов. Привычный к полицейским преследованиям за свой грех, Туми надеется когда-нибудь увидеть гомосексуальный брак, благословенный церковью, хотя дожить до этого у него очень мало шансов. (В конце концов, если процитировать лидера «Морального большинства» Джерри Фауэлла: «Бог создал в своем саду Адама и Еву, а не Адама и Стива».)
Его единственная настоящая любовь была платонической; очень скоро силы зла погубили ее. «Единственным выходом из гомосексуализма является инцест», — говорит Туми Хэвлок Эллис. И действительно, только целомудренные, хотя и не лишенные эротизма, отношения между Туми и его сестрой Ортенс поддерживаются на протяжении всего романа.
Какое же позитивное суждение возможно в детерминистском мире Туми? Согласно Бёрджессу, единственное богоподобное деяние, доступное человеку, — создание художественного произведения — книги о добре и зле. Туми, безусловно, относится к типу бесплодных творцов, претенциозных, но, к сожалению, неглубоких, и Бёрджесс мастерски пародирует его творческие потуги: эпические произведения с пышными периодами, обреченные на неудачу оперные либретто, броские стишки для мюзиклов, переделанный на сентиментально-гомосексуальный лад миф о сотворении мира, даже теологический трактат о природе зла (написанный в тайном сотрудничестве с Карло Кампанати, большой шишкой из Ватикана, который позже стал папой римским). Как только Туми начинает творить, он проникается божественной уверенностью; по мере того как творение обретает форму, он чувствует, что не достигает цели, поскольку непредвиденные обстоятельства и житейские компромиссы обволакивают его первоначальный замысел. То, что замышлялось как нечто новаторское и безукоризненное, оказывается банальным и затхлым.
И хотя в некотором смысле «Силы земные» — такое же творение Туми, как и Бёрджесса, его можно назвать выдающимся достижением: это масштабная и замысловатая конструкция, необыкновенно устойчивая благодаря мастерскому исполнению; ее создатель преисполнен горестного великодушия по отношению к воссоздаваемому им грешному миру. Как литературная форма большой роман не свободен от недостатков и неточностей; вот и в этой книге под оживленной словесной оболочкой скрывается множество пустот. Но какими бы ни были ее несовершенства, она демонстрирует нам писателя, который достиг наивысшей степени своих сил земных.
New York Times Book Review, 1980, December 7, p. 1, 2 4
Пол Теру[249]
Шедевр Бёрджесса (Anthony Bergess Earthly Powers. — Simon & Shuster, 1980)
© Перевод Николай Мельников
Лет четырнадцать тому назад Энтони Бёрджесс, в то время еще проживавший в Англии, публично заявил: поскольку ему надоело платить карательные британские налоги, он вскоре переезжает на Мальту, чтобы продолжить заниматься писательством; он уже опубликовал множество книг, но теперь, облапошив налоговую службу Ее Величества, обещает создать в тишине изгнания роман «толстовского масштаба».
Мы ждали. Бёрджесс засел за работу. Он сочинял музыку и писал киносценарии, публиковал переводы из Ростана и мудреные экскурсы в творчество Джойса, написал биографию Хемингуэя, отрецензировал сотни, если не тысячи, книг. При этом он постоянно перемещался: с Мальты — в Голливуд, после турне по американским университетам (одноразовое выступление в Блумингтоне и т. д.) — в Рим, на Манхэттен и, наконец, в Монте-Карло, где живет и по сей день — скромный стоик среди сибаритов. И все это время он публиковал романы: «МФ», «Конец Эндерби», «Abba Abba», «Человек из Назарета» и в прошлом году — «1985». Это взрывчатые творения, исполненные любви к языку, звенящие каденциями, в которых Бёрджесс выражает недовольство профсоюзами, литературными кликами, иерархией католической церкви, групповой преступностью, коррупцией, мертвящей бюрократией, человеческой алчностью, слабостью и безволием, порождающими жульническое псевдоискусство, род культурного артериосклероза глобальных размеров. Эти романы преисполнены толстовского пафоса, но все они явно не толстовского масштаба.
Тем не менее Бёрджесс тайно работал как раз над таким романом. Кажется почти невероятным, но, сочиняя известные нам произведения, он в то же время (но как?) упорно создавал роман, который значительно превосходил их. Роман, который он обещал все эти годы, — гигантский, соразмерный, чрезвычайно забавный, переполненный мнениями и навязчивыми идеями, на которые лишь намекал в предыдущих сочинениях. В нем изображены бурные события нашего века, дюжина стран, знаменитости и заурядные людишки. Чтение столь величественного творения интеллекта, юмора, целеустремленности и воображения доставляет такое удовольствие, что рецензируя его, невозможно не выразить восхищение.
Пересказывать сюжет «Сил земных» — значит кратко изложить историю двадцатого столетия. Герой-повествователь — восьмидесятиоднолетний писатель и драматург Кеннет Маршал Туми. Если бы я не прочел биографическую книгу Теда Моргана «Моэм», то был бы до того невежественным, что подумал, будто Бёрджесс тонко подшутил над «Королевой виллы Мориск», выбрав ее моделью для своего героя. На самом деле гомосексуальность и театральные успехи — это все, что сближает Туми с Моэмом. Туми — более популярный автор и гораздо больше путешествует: едва ли его можно счесть брюзгливым анахоретом. Он всецело вовлечен в исторические события и, хотя его писания отличаются дешевой сентиментальностью и даже вульгарностью, достаточно литературно образован, чтобы подолгу вести умные разговоры с Джеймсом Джойсом и Фордом Мэдоксом Фордом, высмеивать Нормана Дугласа и болтать с Редьярдом Киплингом. Моэм был равнодушен к религии; Туми увлечен теологией, особенно пелагианской ересью и духовной загадкой своих сексуальных предпочтений, к которой возвращается вновь и вновь. В одной из частей виртуозно выстроенного сюжета автор позволяет Туми сыграть важную роль в избрании папы — папы Григория XVII — в 1958 году, после чего, по мнению Бёрджесса, католическая церковь пошла по неверному пути.