Страница 27 из 118
Возвращаем лендлиз
Мы выкрасили их, отремонтировали, Мы попрощались с ними, как могли, С машинами, что с нами Днепр форсировали, От Волги и до Эльбы с нами шли. Пресс бил по виллису. Пресс мял сталь. С какой-то злобой сплющивал, коверкал. Не как металл стучит в другой металл — Как зверь калечит человека. Автомобиль для янки — не помеха. Но виллис — не годится наотрез. На виллисах в Берлин с Востока въехали. За это их растаптывает пресс. Так мир же праху вашему, солдаты, Сподвижники той праведной войны — И те, что пулей в лоб награждены, И те, что прессом в лом железный смяты.Засуха
Лето сорок шестого года. Третий месяц жара — погода. Я в армейской больнице лежу И на палые листья гляжу. Листья желтые, листья палые Ранним летом сулят беду. По палате, словно по палубе, Я, пошатываясь, бреду. Душно мне. Тошно мне. Жарко мне. Рань, рассвет, а такая жара! За спиною шлепанцев шарканье, У окна вся палата с утра. Вся палата, вся больница, Вся моя большая земля За свои посевы боится И жалеет свои поля. А жара все жарче. Нет мочи. Накаляется листьев медь. Словно в танке танкисты, молча Принимают колосья смерть. Реки, Гитлеру путь преграждавшие, Обнажают песчаное дно. Камыши, партизан скрывавшие, Погибают с водой заодно. …Кавалеры ордена Славы, Украшающего халат, На жару не находят управы И такие слова говорят: — Эта самая подлая засуха Не сильней, не могучее нас, Сапоги вытиравших насухо О знамена врагов не раз. Листья желтые, листья палые, Не засыпать вам нашей земли! Отходили мы, отступали мы, А, глядишь, до Берлина дошли. Так, волнуясь и угрожая, Мы за утренней пайкой идем, Прошлогоднего урожая Караваи в руки берем. Режем, гладим, пробуем, трогаем Черный хлеб, милый хлеб, а потом — Возвращаемся той же дорогой, Чтоб стоять перед тем же окном.Не обойди!
Заняв на двух тележках перекресток и расстелив один на двух платок, они кричали всем здоровым просто: — Не обойди, браток! Всем на своих двоих с войны пришедшим, всем транспорт для себя иной нашедшим, чем этот, на подшипниках, каток, орали так: — Не обойди, браток! Всем, кто пешком ходил, пускай с клюкою пускай на костылях, но ковылял, пусть хоть на миг, но не давал покою тот крик и настроенье отравлял. А мы не обходили, подходили, роняли мятые рубли в платок. Потом, стыдясь и мучась, отходили. — Спасибо, что не обошел, браток. В то лето засуха сожгла дожди и в закромах была одна полова, но инвалидам пригодилось слово: — Не обойди!Скандал сорок шестого года
— Где же вы были в годы войны? Что же вы делали в эти годы? Как вы использовали бронь и льготы, ах, вы, сукины вы сыны! В годы войны, когда в деревнях ни одного мужика не осталось, как вам елось, пилось, питалось? Как вы использовали свой верняк? В годы войны, когда отпусков фронтовикам не полагалось, вы входили без пропусков в женскую жалость, боль и усталость. В годы войны, а тех годов было, без небольшого, четыре, что же вы делали в теплой квартире? Всех вас передушить готов! — Наша квартира была холодна. Правда, мы там никогда не бывали. Мы по цехам у станков ночевали. Дорого нам доставалась война.Терпенье
Сталин взял бокал вина (может быть, стаканчик коньяка), поднял тост — и мысль его должна сохраниться на века: за терпенье! Это был не просто тост (здравицам уже пришел конец). Выпрямившись во весь рост, великанам воздавал малец за терпенье. Трус хвалил героев не за честь, а за то, что в них терпенье есть. Вытерпели вы меня, — сказал вождь народу. И благодарил. Это молча слушал пьяных зал. Ничего не говорил. Только прокричал: «Ура!» Вот каковская была пора. Страстотерпцы выпили за страсть, выпили и закусили всласть.