Страница 26 из 118
«Как залпы оббивают небо…»
Как залпы оббивают небо, так водка обжигает нёбо, а звезды сыплются из глаз, как будто падают из тучи, а гром, гремучий и летучий, звучит по-матерну меж нас. Ревет на пианоле полька. Идет четвертый день попойка. А почему четвертый день? За каждый трезвый год военный мы сутки держим кубок пенный. Вот почему нам пить не лень. Мы пьем. А немцы — пусть заплатят. Пускай устроят и наладят все, что разбито, снесено. Пусть взорванное строят снова. Четвертый день без останова за их труды мы пьем вино. Еще мы пьем за жен законных, что ходят в юбочках суконных старошинельного сукна. Их мы оденем и обуем и мировой пожар раздуем, чтобы на горе всем буржуям согрелась у огня жена. За нашу горькую победу мы пьем с утра и до обеда и снова — до рассвета — пьем. Она ждала нас, как солдатка, нам горько, но и ей не сладко. Ну, выпили? Ну — спать пойдем…Школа войны
Школа многому не выучила — не лежала к ней душа. Если бы война не выручила, не узнал бы ни шиша. Жизни, смерти, счастья, боли я не понял бы вполне, если б не учеба в поле — не уроки на войне. Объяснила, вразумила, словно за руку взяла, и по самой сути мира, по разрезу, провела. Кашей дважды в день кормила, водкой потчевала и вразумила, объяснила все обычаи свои. Был я юным, стал я мудрым, был я сер, а стал я сед. Встал однажды рано утром и прошел насквозь весь свет.III. БЫЛЬЕМ НЕ ПОРАСТАЕТ
Выбор
Выбираешь, за кем на край света, чья верней, справедливей стезя, не затем, что не знаешь ответа, а затем, что иначе нельзя. Выбираешь, не требуя выгод, не желая удобств или льгот, словно ищешь единственный выход, как находишь единственный вход. Выбираешь, а выбор задолго сделан, так же и найден ответ — смутной, темной потребностью долга, ясной, как ежедневный рассвет. С той поры, как согрела планету совесть и осветила мораль, никакого выбора нету. Выбирающий не выбирал. Он прислушивался и — решался, долей именовал и судьбой. Сам собой этот выбор свершался. Слышишь, как? Только так. Сам собой.Послевоенное бесптичье
Оттрепетали те тетерева, перепелов война испепелила. Безгласные, немые дерева в лесах от Сталинграда до Берлина. В щелях, в окопах выжил человек, зверье в своих берлогах уцелело, а птицы все ушли куда-то вверх, куда-то вправо и куда-то влево. И лиственные не гласят леса, и хвойные не рассуждают боры. Пронзительные птичьи голоса умолкли. Смолкли птичьи разговоры. И этого уже нельзя терпеть. Бесптичье это хуже казни. О, если соловей не в силах петь — ты, сойка, крикни или, ворон, каркни! И вдруг какой-то редкостный и робостный, какой-то радостный, забытый много лет назад звучок: какой-то «чок», какой-то «чок-чок-чок».Квадратики
В части выписывали «Вечерки», зная: вечерние газеты предоставляют свои страницы под квадратики о разводах. К чести этой самой части все разводки получали по изысканному посланию с предложеньем любви и дружбы. Было не принято ссылаться ни на «Вечерки», ни на мужа, сдуру бросившего адресатку. Это считалось нетактичным. Было тактично, было прилично, было даже совсем отлично рассуждать об одиночестве и о сердце, жаждущем дружбы. Кроме затянувшейся шутки и соленых мужских разговоров, сердце вправду жаждало дружбы и любви и всего такого. Не выдавая стрижки короткой, фотографировались в фуражках и обязательно со значками и обаятельной улыбкой. Некоторые знакомые дамы мне показывали со смехом твердые квадратики фото с мягкими надписями на обороте. Их ответов долго ждали, ждали и не дождались в части. Так не любили писать повторно: не отвечаешь — значит, не любишь. Впрочем, иные счастливые семьи образовались по переписке, и, как семейная святыня, корреспонденция эта хранится: в треугольник письма из части вложен квадратик о разводе и еще один квадратик — фотографии твердой, солдатской.