Афганец

Ассад же продавал "моднявые" джинсы. Там были и "Монтана", и "Левайс", и "Вранглер". Не важно, что все они, на самом деле, были пошиты в Афганистане. Продавец заявлял, что лично снял предлагаемые джинсы с господина Вранглера, завещавшего их для реализации в помощь голодающему населению Советского Союза.

Но вот однажды, приехав на границу с Афганистаном для покупки очередной партии товаров, Ассад услышал, что Дажамал, или кто-то другой, похерил-таки, в конечном итоге, Социалисти Шурави. Ассад заснул в СССР, а проснулся в независимом государстве Таджикистан. СССР больше не было. Таджики, на радостях, принялись избивать русских и грозить им смертоубийством за все построенные дороги и фабрики и прочие безобразия, допущенные русскими, начиная с момента свержения татаро-монгольского ига. Ассада, почему-то, причислили к русским. С трудом ему удалось добраться до дома к жене и дочери.

Впрочем, СССР не было уже и там. Там оказалась жутко недовольная собственной независимостью республика Беларусь. Вскоре, впрочем, выяснилось, что это не единственное её недовольство. Недовольна она оказалась и джинсами афганского пошива. Впрочем, не только ими, но и всем, что продавали предприимчивые рыночные торгаши. Их ларьки и палатки принялись ликвидировать, как представляющие угрозу национальной безопасности. Начали даже поступать предложения о том, что не плохо было бы ликвидировать и самих торговцев.

Потому, когда Ассада арестовали в первый раз, он особо не удивился. Его больше удивило то, что милиционеры назвали его не имеющим прописки лицом "кавказской" национальности. Тщетно задержанный показывал свои документы, где однозначно говорилось, что он афганец и имеет вполне законный вид на жительство. Такие нюансы никого не интересовали, и "кавказца", в ожидании прихода начальника, поместили в камеру вместе с алкашами и парочкой бомжей.

Исходя из своего афганского опыта, Ассад предположил, что милиционеры просто не умеют читать, и вся надежда остается на начальника. Начальник, в самом деле, оказался знаком с замысловатым русским алфавитом, и, где-то сутки спустя, приказал выпустить Ассада. Полагая, что явился жертвой простого недоразумения, Ассад был крайне удивлен когда вскоре его арестовали повторно и поместили в ту же самую камеру. Когда же его арестовали в третий раз, изумлению задержанного не было предела. Аресты становились ритуалом. Видимо, в конечном итоге, задерживаемый настолько надоел милиционерам, что те, в очередной раз, даже не стали его арестовывать, а просто заехали пару раз по ребрам и попросили на глаза им больше не попадаться.

Ассад, как и подавляющее большинство советских граждан, никогда в глаза не видел уголовный кодекс. Но при этом всем хорошо было известно, что незнание написанных там законов не освобождает от ответственности. Именно по этой причине, вероятно, власти всегда тщательно скрывали кодекс от населения, чтобы иметь возможность побольше посадить. Но всё же, Ассад был понаслышке знаком с некоторыми положениями и знал, что оказание сопротивления сотрудникам милиции неизбежно ведет в тюрьму. А если не в тюрьму, то, в лучшем случае, в морг. С учетом же обещаний, которые он услышал от милиционеров, можно было предположить, что неоказание сопротивления работникам правопорядка также приведет его в морг, так как "кавказцу" однозначно были обещаны удары "керзачами" по "хлебальнику", пока кишки изо рта не полезут. У Ассада, не имевшего опыта выживания во времена культа личности, такой расклад морг-тюрьма-морг, почему-то, оптимизма не вызывал. Странный он был человек.

Глава седьмая: Ассад - хорошее русское имя.

Убедившись, что Социалисти Шурави похерен окончательно, Ассад со все меньшей радостью на душе ждал, когда же похерят и его. Потом ждать надоело, и он решил, что пора делать ноги. Из всех книг, которые он читал своей дочери, больше всего Ассаду нравилась философская притча "Колобок". Исходя из изложенных там принципов, он сказал про себя: " От душманов я ушел, из Афгана я ушел, и от тебя, Похеренный Шурави, тоже уйду."

Но не так-то просто было куда-нибудь деться. Все страны, в один голос, заявляли, что выбравшиеся живыми из своей страны афганцы должны умирать там, где находятся, и к себе их никто не пустит. "Где же мы вас всех хоронить-то будем?" - дружно вопрошали демократические страны. Потому Ассад знал, что человека с афганским паспортом выгнали бы из любого посольства, предварительно высмеяв в нехороших выражениях.

Но есть всё же дружба и взаимовыручка среди земляков. Один из афганцев пообещал оказать братскую помощь Ассадуле и сделать советский загранпаспорт. Братская помощь в подделке паспорта уже несуществующей страны обошлась Ассаду во все его сбережения от рыночной торговли. Также пришлось продать квартиру, дачу и машину. В результате, у Ассада оставалось всего двести рублей и несколько стодолларовых бумажек. Земляк объяснил, что основные деньги, а именно двадцать тысяч долларов, пошли сотруднику белорусской таможни, который пропустит новоявленного советского гражданина через паспортный контроль к трапу самолета.

- Понимаешь, - объяснял земляк, - по паспорту ты Алексей Федорович Смирнов, а по лицу этого не скажешь. Потому, если таможне не заплатить, она очень сильно заинтересуется.

- А почему у меня в паспорте нельзя было написать, что я Ассад Абдулович Тотахел?

- Понимаешь, тут такое дело. Ассад, конечно, - хорошее русское имя. Но паспорт с таким именем нам найти не удалось. Скажи спасибо, что год рождения совпадает и фотография твоя.

Собрав вещи и твердо выучив, что он - Алексей Федорович Смирнов, Ассад с семьей простился со ставшей уже родной Белоруссией и, пропущенный сдержавшей свое слово таможней, вылетел в Западную Европу. Твердо помня, что он Алексей Смирнов, Ассад, не желая уронить звание русского человека, и, к тому же, жутко нервничая, выпил в течение рейса весь имевшийся на борту самолета коньяк. Он уже хотел приступить к водке "Смирнов", так как она соответствует его фамилии, но самолет начал снижаться, собираясь заходить на посадку.

Тут Ассад вспомнил, что ещё не выполнил данные ему инструкции, и ринулся в туалет. Там он судорожно начал рвать паспорта. Твердая красная корочка советской паспортины не поддавалась, отстаивая свои пролетарские убеждения. Тогда Ассад оторвал фотографии и, измельчив их, спустил в унитаз. Видимо нервное коньячное напряжение замедляло работу, и в дверь уже начала стучаться бортпроводница, требуя, чтобы пассажир вернулся на место и пристегнул привязные ремни. Не дорвав, а лишь истерзав упрямые советские документы, Ассадула направил их "дубликатом бесценного груза" вслед за фотографиями.

Самолет приземлился. Все направились в сторону паспортного контроля. Помня инструкции и зная, что без паспорта не пропустят, но и депортировать будет некуда, Ассад с семьей свернули в сторону, расположившись в зале ожидания, словно собираясь лететь куда-то дальше. Они предполагали просидеть там долго, но всё вышло не совсем так. Прямо за ними вошёл молодой человек и начал требовать документы. Изображая, что не понимает практически на всех языках одинаковое слово "паспорт", Ассад дико крутил головой и твердил на несуществующем языке, что, мол, я не я и корова не моя, а моя в твоя слова не въезжает. Из этого, опытный в таких вопросах сотрудник таможни, сделал заключение, что видит перед собой беспаспортных нелегальных эмигрантов. Приставив двух полицейских, он велел нарушителям не сходить с места, и ринулся к только что приземлившемуся белорусскому самолету.