Страница 11 из 16
– Там и договорим.
До вечера, забежав в кафе «У Клауса», Сергей успел перелистать рукопись Морица.
Плотная, чуть ли не оберточная бумага, скоропись разбитой машинки.
Ясный хрен, пояснил Коля, это только малая часть того, что написано Морицом. А сколько им на самом деле написано, никто не знает, даже он сам. Сегодня написал, завтра потерял. Морицу это без разницы. Если бы листочки со стихами Морица давали ростки, во всех злачных местах Томска давно шумели бы стихотворные рощи. Безумный дактиль половых актов. Как тебе нравится? Или это. Вес Степаныча – 99.500, стоимость пива в 1999-ом.
Сергей усмехнулся.
Оказывается, поэзия может быть конкретной.
Когда я решил ее выдать за брата, она меня выдала за 300 000 купонов. Ну, а почему нет? Химия на суахили. Боты Батыя. Заботы Питера Боты. Пакеты для рвоты. Сны разъярённых будильников о седьмой печати. Весело кончивши, любо нам бодро начати.
Похоже на шифровку, покачал он головой.
Но ведь это для кого-то написано, кто-то это понимает.
Химия на суахили. В жизни Сергею не раз приходилось разбираться с вещами действительно сложными, разберемся и с Морицом, подумал он. И уже встал, когда в кафе легко, как бы пританцовывая, вбежала Вера Павловна.
Выглядела она безупречно.
А ведь всего лишь несколько лет назад (многие это помнили) жена Суворова начала катастрофически дурнеть. Да и как спасти увядающую красоту? Какова жизнь жены талантливого, но рядового доцента? Лекции в университете, потом небольшой огород – мичуринский участок, как говорят в Томске. Вера Павловна боялась, что вся оставшаяся жизнь только в этом и будет заключаться. Даже Чернышевский и Вольтер не могли ее утешить. Зато, когда Суворов мановением волшебной палочки богатого дяди-нефтяника превратился в человека, зарабатывающего в год больше, чем все вместе взятые научные сотрудники университета, Вера Павловна расцвела. Лучшие массажные кабинеты и первоклассные мастера вернули свежесть сорокалетней коже. Взгляд прояснился, чудесным образом исчезли предательские морщинки. На скрытые, никогда не высказываемые вслух, но, конечно, всегда полные укоров намеки многочисленных подруг и приятельниц Вера Павловна научилась отвечать многозначительными цитатами. Она была специалистом и знала много цитат. Помните? – многозначительно спрашивала она, будто ее нынешние подруги и приятельницы действительно могли такое помнить; помните, чем занималась, проснувшись, главная героиня знаменитого романа Чернышевского «Что делать?»?
«Она долго плещется в воде, она любит плескаться, потом долго причесывает волосы, она любит свои волосы. Долго занимается она и одною из настоящих статей туалета – надеванием ботинок: у ней отличные ботинки. Пьет не столько чай, сколько сливки: чай только предлог для сливок, сливки это тоже ее страсть. Трудно иметь хорошие сливки в Петербурге, но Верочка отыскала действительно отличные».
Подруги и приятельницы кисло кивали: ну как же, помнят, конечно, помнят они о маленьких слабостях Веры Павловны (героини романа). Они ведь понимали, что в жизни только так и бывает: одним – мичуринский участок на Басандайке, другим – Ницца. Природа все предусмотрела, природа охотно прячет уродство (всяких червей, спрутов, ящериц) под землю, под толщу вод, а Вера Павловна Суворова – она всегда как бы в светлой радуге, как бы в неземных отблесках. Правда, следует отдать должное: проводя немало времени в обществе давно и непоправимо раздавшихся подруг и приятельниц – профессорских жен, жен нефтяников и новых деловых людей, Вера Павловна никогда не забывала о подарках, всегда везла в Томск все, что могло понадобиться приятельницам и подругам; а еще никогда Вера Павловна не забывала каким-то неведомым образом подчеркнуть в каждой подруге и приятельнице какую-то особенную, только ей присущую благородную черту, что, в общем, примиряло их со счастьем Верки Суворовой, с этой, на их тайный взгляд, Золушкой, внезапно нашедшей все, в чем Золушки нуждаются.
– Сережа! – проникновенно, чуть придыхая, обрадовалась Вера Павловна, и не глядя опустилась на стул, предусмотрительно пододвинутый Сергеем. С очень давних пор относилась она к Сергею легко, всегда была с ним откровенна, потому что знала, что лишнего он никому никогда не сболтнет. – Закажи, пожалуйста, летний салат, рюмку баккарди с лимоном, и много холодной минералки со льдом. А кофе мы попросим позже.
Она взмахнула ресницами, будто приглашая Сергея провести с нею весь оставшийся день, и выпалила:
– Я влюбилась!
– Алексею Дмитриевичу это не понравится, – осторожно заметил Сергей.
– Я правду говорю. Я не шучу, Сережа.
– Алексей Дмитриевич обидится даже на правду, мало ли, что он философ, – рассмеялся Сергей. Он восхищался легкостью и свежестью Веры Павловны. – Алексей Дмитриевич любит тебя, но обид не избежать. А то совсем выгонит тебя из дома. Куда пойдешь?
– Сережа, – с нежным придыханием произнесла Вера Павловна. – Я, наверное, сумасшедшая. Меня действительно надо выгнать из дома. Но если бы меня сейчас выгнали, – радостно призналась она, – знаешь, куда бы я купила билет?
– Куда?
Сергей никак не мог понять, шутит Вера Павловна или нет.
Нежный аромат тонких духов кружил ему голову.
– В Дубаи, – выдохнула Вера Павловна.
– Что ты там потеряла? Там пески и верблюды.
– Нет, там фонтаны искрящейся влаги, там невероятное количество по-настоящему интересных людей, – нежно возразила Вера Павловна.
– Ну, если и так, – не поверил Сергей. – Что там случилось?
– Сразу после пресс-конференции…
– Пресс-конференции? – удивился Сергей. – Разве в Дубаи интересуются Чернышевским?
– В Дубаи интересуются всем, – добила Сергея Вера Павловна. – Там работал международный конгресс. Сразу после пресс-конференции мы с Шарлотой де Леруа, это моя подружка, француженка, ужасная ипокритка, как сказал бы покойный Николай Гаврилович, – (она имела в виду Чернышевского), – тощая, как скелет, мы заглянули с ней в кафе-шоп при отеле «Мариотт», в котором жили. Ну, знаешь, – как нечто само собой разумеющееся пояснила Вера Павловна, – из тех дорогих кафе-шопов, куда русские не ходят. Для русских там есть «Гараж», ну, еще «Цайклон». Ну, в общем, сам знаешь, – польстила она Сергею, – для русских в Дубаи существуют свои развлечения.
И призналась, покраснев:
– Не знаю, как у тебя, Сережа, а у меня это приходит сразу.
– Что именно?
– Он сидел за соседним столиком, – глаза Веры Павловны таинственно расширились. В них гуляли далекие бесстыдные зарницы. Может, арабские. – Ну, знаешь, эта благородная осанка, которую дает только истинная порода. Эти черные волосы, действительно черные, как смоль. Европейский костюм. Именно европейский, а не дурацкие арабские простыни. Он сидел один и сперва смотрел на Шарлотту, а потом стал смотреть на меня. А Шарлотта – стервоза. Она похожа на содержанку Жюли, помнишь такую? Ну, как же! – изумилась, не поверила Вера Павловна. – Это бывшая проститутка из романа «Что делать?». Та самая, что произносит знаменитую фразу: «Умри, но не давай поцелуя без любви!» Она из Руана. Это я о Шарлотте. Она законченная вольтерьянка. У нее глаза как пармские фиалки. Она тут же сказала: все таково, каковым должно быть. Она это сказала перехватив мой взгляд. Она сразу все поняла. Все создано сообразно цели, сказала ипокритка Шарлотта, значит, все создано для наилучшей цели. Я тоже люблю Вольтера, Сережа, но не настолько же! Мне сразу не понравилось, как Шарлотта произнесла эти слова. Правда, в тот момент я смотрела на своего соседа. Ну ты же представляешь, ты должен представлять эти короткие яростные взгляды, каждый в долю секунды, не больше!
– Представляю, – пробормотал Сергей.
– Ничего ты не представляешь! – рассердилась Вера Павловна.
Она отхлебнула глоток баккарди из высокого бокала, в котором глухо позвякивал лед, и улыбнулась от удовольствия.