Карибский брак

В ночь, когда мотыльки вдвое больше парижских бились о деревянные ставни, я поверила, что все это не сон, который исчезнет с лучами утреннего солнца. Больше всего на свете мне хотелось покинуть Сент-Томас и переселиться в Париж, где я была готова даже ухаживать за каким-нибудь престарелым родственником или убираться в чужих домах. Однако мой папа сильно сдал в последнее время: выглядел как старик, согнувшийся под ударом судьбы. Он тревожился о моем будущем. Но ведь это было прежде всего именно мое будущее.

– Сначала я должна поговорить с месье Пети, – уверенно произнесла я.

Отец вздохнул. Он знал, что я упряма и что у меня есть свои соображения.

– Так ли уж это необходимо?

– Так ли уж надо дышать, чтобы жить? – Я, конечно, хотела спасти наш бизнес, но это не значило, что я согласна играть роль бессловесного несмышленыша. – Я не отвергаю того, о чем ты просишь, но и ты не отказывай мне. Скажи ему, чтобы он пришел.

Как-то вечером, спустя несколько дней после нашего с отцом разговора, месье Пети навестил нас после того, как его дети были уложены спать под надзором служанки. Было уже довольно поздно, и комары, кружившие до этого в сумерках, рассеялись во влажной ночи. Летучие мыши высадились на деревья, их темные силуэты можно было принять за листья. Я слышала, как они дышат, вися вверх ногами на ветвях. Мне бы хотелось, чтобы наш разговор был непринужденным и состоялся бы не в домашней обстановке. Однако папа, соблюдая все формальности, представил нас друг другу, хотя мы, несомненно, встречались раньше, – только где и по какому случаю, ни он, ни я не могли вспомнить. Все-таки месье Пети был немолодым солидным человеком, а я всего лишь девчонкой.

– Enchantée[13], – произнес месье Пети.

Мне сказали, что он приехал на Сент-Томас прямо из Парижа, и это заинтриговало меня. Мне хотелось расспросить его о парижской жизни, но папа бросил мне предупреждающий взгляд, так что я ограничилась вежливым приветствием гостю. Они с отцом выпили по стаканчику хереса, а я чай с вербеной, хотя предпочла бы ром. По настоянию мамы я надела одно из ее платьев, в котором выглядела чуть старше своего возраста, более искушенной. Это было серое шелковое платье, привезенное из Франции, с нижней кринолиновой юбкой, щекотавшей мне ноги, будто по ним ползали муравьи. Волосы у меня были зачесаны назад и заколоты черепахово-ракушечным гребнем. Я не была красива, но была молода, и этого, возможно, было достаточно.

Отец завел разговор о погоде – на острове, осаждаемом штормами, эта тема была вечно актуальна; затем перешли к делам, в которых не было ничего срочного. Главные вопросы, касающиеся объединения, они обсудили заранее. Я попросила Адель собрать как можно больше сведений о месье Пети через служанку, присматривавшую за его детьми, и потому осведомленную о том, что ему сорок четыре года.

Он был старше моего отца.

И более чем вдвое старше меня.

В этот день Жестина пришла ко мне. Она знала о предстоящей помолвке и не одобряла ее. Увидев шелковое мамино платье, она пощупала толстый серый материал.

– Зря ты это надела, – сказала она. Стояла изнуряющая жара, с неба падали в сад отдельные капли воды, но дождя не было. – Француженки именно из-за этого так часто падают в обморок.

– Он придет сегодня делать предложение, – ответила я. Мое отражение в зеркале мне не нравилось. Мне казалось, что я похожа на маму.

– Ты его даже не знаешь. Как можно выходить замуж за незнакомого мужчину?

– Брак – такой же договор, как и все другие, – заявила я, повторяя слова отца, потому что считала, что я в долгу перед ним.

– Этот договор должны заключать сердце и душа. – Жестина понизила голос. – Мы могли бы убежать незаметно. Пускай они подыщут ему другую жену. А мы поедем в Париж.

Мы давно уже планировали уехать туда вместе, но тут я решительно покачала головой. Я не могла допустить, чтобы моя семья разорилась. В эту ночь черепахи выходили на берег, но на этот раз Жестина пошла к морю одна, а я сидела в нашем дворике с мужчиной, который вскоре должен был стать моим мужем.

– Мы можем поговорить откровенно? – спросила я месье Пети, когда в их разговоре с отцом наступила пауза. Адель говорила, что женщина, которая держится уверенно, всегда добивается того, чего хочет. – И, наверное, лучше наедине?

Месье Пети посмотрел на меня удивленно. Он был высоким, с четко выраженными чертами лица и волосами, тронутыми сединой. Наверняка женщины его возраста находили его привлекательным. Улыбнувшись ему, я постаралась вложить в улыбку весь свой небольшой запас очарования.

– Уверена, папа не боится оставить меня наедине с вами.

Месье Пети кивнул.

– Если вы не возражаете, – сказал он отцу. Он все еще избегал обращаться непосредственно ко мне.

– Если кто и мог бы возразить, так это вы. Язычок у нее очень острый. – Отец бросил на меня еще один предупреждающий взгляд.

Оставшись в саду одни, мы с месье Пети почувствовали скованность, серьезность ситуации давила на нас. Мы собирались пожениться, но совершенно не знали друг друга. Мы уставились на живую изгородь из жасмина, не находя слов и мучаясь из-за жары. Жестина была права: платье оказалось слишком теплым для этого времени года. Я пожалела, что не могу содрать его и забросить в кусты, оставшись перед моим женихом в белой хлопчатобумажной сорочке и нижней юбке – тогда я чувствовала бы себя свободнее. Мама заставила меня надеть черные чулки и ботинки из телячьей кожи с жемчужными пуговицами, хотя я предпочла бы быть босиком. Я усмехнулась, представив, какова была бы реакция месье Пети, если бы он оказался наедине с необузданной девушкой, сбросившей платье. Он в смущении посмотрел на меня, затем вновь стал разглядывать живую изгородь, словно там было что-то интересное.

Смешанный запах белого и красного жасмина действовал одурманивающе, но я привыкла к нему и сохраняла способность трезво мыслить. Набравшись храбрости, я стала рассматривать месье Пети, пытаясь определить по лицу его характер. Он, взглянув на меня, тут же отвел взгляд, мое откровенное разглядывание нервировало его. Я была довольна и восприняла это как свидетельство того, что он не будет донимать меня замечаниями и учить уму-разуму. Теперь он принялся с необыкновенным интересом изучать бокал хереса. Я решила, что пора брать инициативу в свои руки.

Месье Пети вежливо спросил, какие у меня есть к нему вопросы, что конкретно меня интересует. Кого-нибудь другого это вряд ли заботило бы.

– Теперь, очевидно, я буду интересоваться в основном вами, – ответила я.

– Может быть, вы хотите узнать меня получше, прежде чем примете решение? Я не хочу, чтобы вы чувствовали себя несчастной.

Тут я увидела, что для него это такой же ответственный шаг, как и для меня, а также поняла и то, что он все еще любит свою жену.

– Отец отзывается о вас хорошо, и мне этого достаточно. Но если мне придется стать матерью ваших детей, я хотела бы познакомиться с ними.

– Дети хорошо воспитаны… – заверил меня месье Пети.

Но я знала, чего я хочу.

– Не в этом дело, – мягко ответила я. – Если мы поженимся, то вы должны будете полагаться на меня, доверять моему мнению о них, так что будет лучше, если я повидаю их.

Вид у него был немного недоумевающий, но он кивнул. У него было загорелое лицо с темными глазами. До того как он женился и завел детей, он обошел много морей на кораблях.

– Да, конечно, – согласился он.

– Ну вот. – Я поняла, что инициатива в наших отношениях будет принадлежать мне. – У нас возник первый конфликт, и мы его успешно преодолели.

Это его, казалось, позабавило, и он был не прочь продолжить беседу, но я встала, протянула ему руку и пожелала доброй ночи. Я не хотела, чтобы он придавал слишком большое значение этому разговору. Рукопожатие его было таким, как надо, – он не сдавливал мою руку слишком сильно, как делают некоторые мужчины, и не стремился поскорее выдернуть свою. Но главное, он не требовал, чтобы я объясняла свои желания.

13

Очень приятно (фр.).