Жиган

В начале восьмидесятых годов Инженер свел знакомство с барышником, скупающим украденные вещи. Тот специализировался аккурат на веснухах[4], обручах и прочем рыжье[5]. Звали воровского маклака Иосиф Фреймут, и был он племянником владельца старейшей в Москве аптеки на Никольской улице. Ему-то Аркадий Степанович, с известной уже в воровском мире кликухой «Инженер», и сбыл за полцены все безделицы из своего тайника, общим весом без малого полпуда.

В возрасте тридцати пяти лет Инженер возымел глубокие чувства к двадцатидвухлетней Екатерине Ипатьевне Бартеневой, представительнице знатной московской фамилии, вконец разоренной и обедневшей после манифеста об отмене крепостного права. Несмотря на сие обстоятельство, Екатерина Ипатьевна, как и ее маменька и тетушка, отнюдь не желала довольствоваться малым, ухаживания далеко не бедного Аркадия Степановича приняла и тотчас потребовала от него дорогих подарков и значительных расходов, против чего Инженер, воспылавший к ней в своих чувствах, не имел никаких возражений. Напротив, был готов отдать ей все, что имел, включая душу и сердце. Однако Бартенева, похоже, в сердце и душе Аркадия Степановича особой нужды не испытывала. Чего никак нельзя сказать о выгоде материальной, ведь дом Бартеневых на Мясницкой до появления Петрова даже не на что было топить, а тетушка Екатерина – некогда весьма недурная собой – уже который год ходила в старом полинялом платье без корсета, воротничка и мантильи.

Конечно, и до Бартеневой имелись у Петрова женщины – а как без них, но Катенька, как звал ее Аркадий Степанович, завладела всеми его мыслями и чувствами. Менее чем за полгода знакомства с Бартеневой Инженер потратил на нее все свои средства и был вынужден возобновить, вернее, участить свои «шниферские» занятия. Он вскрыл парочку ссудных лавок и несгораемую кассу известного на Москве Товарищества чайной торговли «Василий Перлов с сыновьями», разбогатев на шесть тысяч рублей, которые, не без «помощи» Катеньки Бартеневой, истаяли в течение трех с половиной недель, и выпотрошил два несгораемых шкафа в здании «Купеческого общества взаимного кредита» на Ильинке, взяв там куш в тридцать пять тысяч рублей, которых хватило, конечно, малость подольше. И все бы ладно, ежели б не сработала одна закономерность: влюбленный мужчина сильно глупеет, а влюбленный «шнифер» теряет осторожность.

Любовная канитель с Екатериной Бартеневой, вымывающая, как бурная река, все наличные деньги и выматывающая силы и нервы, продолжалась до восемьдесят девятого года. До тех самых пор, пока Аркадий Степанович, взяв несгораемую кассу при почтовом ведомстве, не нацелился следом на другую кассу, также в отделении почты, и не попал в полицейскую засаду. Как позднее оказалось, полиция после «подлома» Петровым «Купеческого общества взаимного кредита» вышла на его след (у следствия выискался опознаватель, способный описать Инженера) и после взятия кассы при почтовом ведомстве установила за ним круглосуточное негласное наблюдение, чего влюбленный «шнифер» не срисовал (хотя должен был заприметить плотную «опеку»). И при попытке вскрыть несгораемую кассу в еще одном почтовым отделении Инженер был задержан с поличным и препровожден сначала в арестное помещение при полицейском участке, после чего помещен в Московскую губернскую уголовную тюрьму на улице Малые Каменщики близ Таганской площади и Спасского монастыря.

Он уже считался рецидивистом, «шнифер» Инженер, а в миру Аркадий Степанов, сын Петров. Поэтому вердиктом суда, состоявшегося осенью восемьдесят девятого года, получил Аркадий Степанович пять лет тюрьмы.

В девяносто третьем году в уголовную тюрьму «Каменщики» этапом из Одессы прибыл некий арестант Сема Рудый, совсем молодой еще рыжеватый «шнифер», откликающийся также на имена «Вильгельм Шульц», «Жан Романеску» и «Семен Михайлович». Сема Рудый, прознав, что в «Каменщиках» содержится известный в воровских кругах «шнифер» Инженер, непременно решил с ним познакомиться и на одной из получасовых прогулок во внутреннем дворике вокруг цветочной куртины, расположенной за низеньким штакетником, подошел к Аркадию Степановичу и почтительно, с одесским акцентом, произнес:

– Разрешите представиться, Сема Рудый. Вам, Аркадий Степанович, представляться без надобности: про вас наслышаны все уважающие себя «шнифера» всех российских губерний. А взятие на лапу «медведя»[6] в Губернском жандармском управлении в шестьдесят девятом году и двух «медведей» враз в «Купеческом обществе взаимного кредита» в восемьдесят восьмом натурально есть классика нашего жанра, про которую будут писать в учебных пособиях по вскрытию несгораемых шкафов, сундуков и касс. Если таковые, конечно, будут…

– Нет, не будут, – усмехнулся Инженер, глядя на ушлого рыжеволосого «шнифера».

– Может быть, и не будут, – согласился Сема Рудый. – Но в историю российского криминального мира вы прочно вошли. И уже никуда не выйдете… – добавил он с добродушным смешком.

Поскольку камеры запирались только на ночь, Сема Рудый всякий день приходил в «одиночку» к Инженеру, а потом, спросив разрешения у Аркадия Степановича, и вовсе невесть каким образом подселился к нему. Впрочем, одиночные камеры в восьмом четырехэтажном корпусе тюрьмы обычно и занимались двумя, а то и тремя арестантами. В нерабочее время Инженер с Семой Рудым либо играли в шашки, либо придумывали новые механизмы для замков несгораемых шкафов, которые было бы затруднительно открыть отмычками.

Работали Сема Рудый и Инженер в слесарно-механической мастерской, находящейся в девятом корпусе тюрьмы. Заказы были не часто, и, отработав, ни шатко ни валко с семи утра до пяти вечера, они возвращались в свою «хату» и вели долгие разговоры на темы конфигураций отмычек, различных модификаций замков и несгораемых шкафов. От Семы Рудого Инженер узнал, что некоторые мирового значения банки устанавливают теперь в своих хранилищах несгораемые шкафы и кассы с электрической сигнализацией, что усложняет вскрытие сейфа и увеличивает для «шнифера» опасность быть пойманным.

– Так что надобно сначала разобраться с сигнализацией и отключить ее, а уж потом вскрывать «медведя», – резюмировал сказанное Сема Рудый.

Вдвоем время пошло быстрее, и в один из колючих ноябрьских дней одна тысяча восемьсот девяносто четвертого года Аркадий Степанович Петров, попрощавшись с Семой Рудым и оставив ему адресок своего дома, в арестантской шинельке и с котомочкой за плечами вышел из ворот губернской тюрьмы и потопал к себе домой, в Самаринской проулок. Дом за пять лет нежилья заметно обветшал, и Аркадий Степанович, слегка его подновив, стал жить в нем один, изредка выходя на улицу, дабы пройтись и прикупить съестных припасов.

Через полтора года вышел из таганских «Каменщиков» Сема Рудый. За это время, восстановив за три недели весь утраченный при аресте «шниферский» инструмент, Инженер чисто взял на лапу «медведя» в конторе Кожевенного завода купцов Бахрушиных в Кожевническом проезде, поправив свое состояние на двенадцать тысяч рублей, после чего залег на дно на восемь месяцев. Затем, видимо, соскучившись по делу, но отнюдь не испытывая нужду в деньгах, вскрыл несгораемый шкаф в конторе золотоканительной фабрики купца Алексеева, изъяв из кассы с запирающейся крышкой, изготовленной в кузнечно-слесарном заведении Сергея Смирнова, еще четыре тысячи рублей.

Конечно, к нему, как поднадзорному, приходила полиция, проводила дознание и досматривала дом, но ничего подозрительного или хотя бы предосудительного не обнаружила. Улик, как понял Инженер, против него у блюстителей закона и порядка не имелось никаких.

Сема Рудый погостил у Аркадия Степановича два дня.

– Ну, все, мне пора, – сказал он, пожимая руку Инженеру. – Заждалась меня Одесса-мама. Надеюсь, ты обо мне еще услышишь. Читай газеты, раздел «Уголовная хроника». Специально для тебя я буду оставлять во взятых мною «медведях» английскую серебряную булавку…

4

Веснухи – золотые часы (жарг.).

5

Рыжье – золотые вещи (жарг.).

6

Взять на лапу «медведя» – взломать несгораемый шкаф (жарг.).