Страница 8 из 226
====== Глава 5. Кухонный герольд ======
Откуда-то доносилось приглушенное бормотание воды, но дикий камень стен был безупречно сух, хотя и обжигал ладонь ледяным холодом. Широкие ступени, освещенные редкими факелами, вели вниз.
- Библиотеку оборудовал один из сыновей Бервира, – князь, подобрав полы длинного кафтана, осторожно шагал вниз, – будьте осторожны, принц, этой лестнице сотни лет, она отполирована ногами так, что некоторые повороты очень скользки. Конечно, есть и более уютный зал рядом с моим кабинетом. Но здесь хранятся самые ценные и древние документы, ведь здесь маловероятен пожар.
Лестница привела к извилистому коридору. Там и сям стены причудливыми выступами выдавались вперед, видимо, не везде скальную породу можно было вырубить. Леголас отстал от князя, с любопытством оглядывая причудливые прожилки в монолитном массиве стен, а Иниваэль уже гремел ключами где-то шагах в тридцати впереди. Массивная решетка с гулким лязгом поднялась, пропуская князя и торопливо нагнавшего его лихолесца к двустворчатой двери. За дверью обнаружился небольшой круглый зал с единственным грубым столом в середине. Стены напоминали соты, в каждой ячейке которых лежал отдельный свиток, облаченный в плотную телячью кожу.
Иниваэль зажег на столе два глиняных светильника, и в холодном воздухе распространился едкий запах нефти.
- Садитесь, Леголас. Сейчас я достану вам нужные записи.
Очевидно, князь сам изучал документы долго и кропотливо, поскольку, ни минуты не разыскивая, вынул из ячейки потертый кожаный чехол, бережно развязал тугие шнуры и извлек пожелтевший свиток, исписанный убористыми, рыжеватыми буквицами.
- Извольте, принц. Воевода Бервир оставил множество письменных трудов, частью писанных им собственноручно, частью – его соратниками и сыновьями. Здесь же описано открытие им источников и их свойств.
Иниваэль положил свиток на стол, проведя по нему пальцами с нескрываемым благоговением.
- Вам угодно, чтоб я оставил вас одного, покуда вы будете изучать этот труд? Или же вам нужна моя помощь?
Леголас улыбнулся – князь подчас становился суетлив, что не вязалось с его сединами и тяжелым плащом.
- Не утруждайтесь, ваше сиятельство. Если я чего-то не уразумею, я не премину обратиться за вашими разъяснениями. Но я предпочел бы начать в одиночку, чтоб сосредоточиться.
Иниваэль лишь молча поклонился. Уже подходя к двери, он обернулся:
- Если озябнете – поднимайтесь и велите подать вам вина и горячей еды. Поверьте, эти камни способны высосать тепло по капле, а вы и не почувствуете. Все решетки открыты, а вот здесь, – Иниваэль указал на маленький гонг, висящий у двери, – небольшая страховка. Не все чувствуют себя уютно под землей. Я полагаю, эльфы еще менее жалуют пещеры, чем мы, люди. Легкий удар будет немедленно услышан часовым наверху.
Леголас прижал руку к груди и признательно кивнул. Право, ненавязчивый такт и предусмотрительность князя все более вызывали симпатию.
Оставшись в одиночестве, эльф осторожно развернул свиток. Старинный документ, как оказалось, был так же писан на тонко выделанной коже. Несколько минут Леголас вглядывался в непривычное начертание выцветших букв, стараясь приноровиться к почерку и подчас незнакомым речевым оборотам. Вскоре лихолесец принялся за чтение, неторопливо вдумываясь, перечитывая строку за строкой.
«Увы мне, грешному и недостойному слуге единого Эру Илуватара! В горьком ослеплении я клял жестокую судьбу, лишившую меня отчизны, того не ведая, что не казним был, а насупротив ведом всеблагою десницею Его. Три месяца назад, здесь, в диком и неприветном краю, что назван мною Ирин-Таур, узрел я милостию единого Отца превеликую небывальщину. Во чреве скал, на которых мы с верным моими соратниками воздвигли наш первый приют, искал я сухую пещеру, дабы укрыть от разложения добытую дичь. Дважды обошел я скальный лабиринт, и лишь коридоры ветвились передо мной, будто путь мой лежал сквозь гигантский каравай. Вдругорядь же пошел я иною дорогою, где явились мне во красе и невиданном величии пещеры, стены коих изукрашены дивными орнаментами, писанными не рукою живописца, но просвещенной дланью ученого мужа. Увы, науками я пренебрегал, посвятив себя делам военным, а посему не ведаю, чьим наречием начертаны знаки на стенах.
В пещерах же, что простерлись цепью, всего числом в шесть гротов, стояли озера ослепительной красы. Воды их цветом сравнимы были с аквамаринами, что девы нуменорские столь преискусно вплетают в косы. Дно же озер усыпано было кристаллами, размером с детский кулачок, прозрачными, будто лед, что застыл зимою в колодце, покрытом загубленными первым морозом, еще зелеными листьями. Дети мои, заклинаю вас отцовским повелением, не поступать столь опрометчиво, сколь я поступил в изумлении. Но я пал на колени, едва не уронив факел, и пил из озера, словно томим был трехдневной жаждою. Испив воды вволю, я испугался, не губительны ли сии воды для живого существа, но время шло, и я, по-прежнему полный сил, двинулся в обратный путь…»
Леголас не замечал, как минуты бесшумно осыпались в тишину подземелья. Он бережно и трепетно разматывал далее и далее поскрипывающий старинным тиснением документ, стараясь не повредить покрытых мелкими трещинами швов, где малые свитки крепились один к другому, образуя один целый. Дневник подробно и обстоятельно излагал свойства вод источников и применение, найденное им воеводой и его приближенными. Воды сии превосходно врачевали раны от оружия и звериных клыков, способствовали лучшему пищеварению и, испитые накануне битвы, придавали храбрости, не хуже вина.
Новый абзац, украшенный витиеватой заглавной буквой, заставил Леголаса встрепенуться.
«Однако, среди премногих чудесных свойств, главным в источниках я почитаю дивную волшбу, что дает надежную и необоримую защиту от Темного народа, прозываемого во Средиземье «орками». Силой этой обладают, однако же, не сами воды, а зеленые кристаллы, что покоятся на дне ключей. Покуда бестревожно лежат они во тьме пещер, кристаллы сии не более чудесны, чем простые самоцветы, каких немало в лавках. Но, будучи вынесены на поверхность земли и хотя бы единожды озарены лунным светом, кристаллы пробуждаются к жизни. Их надобно опустить в воду колодца али ручья, и вода сия становится для орков истинным проклятием. Орк более не посмеет перейти сего ручья, опасаясь замочить ноги, а колодец станет для него чашей смерти. Брызнутая на орочью плоть, она пробуждает в нем безумие, ужасней коего не видели под звездами Арды. И сия слепая, необузданная ярость направлена всегда и неизменно на самого себя и себе подобных. Ежели окропить бадьей сей воды двоих орков – они позабудут обо всех, хоть бы враги безоружными стояли вкруг них, и будут биться, покуда один не падет, второй же немедля пронзит свое сердце, али бросится прямиком с крепостной стены. Сие безумие не знает предела, мать умертвит свое дитя, а жених – невесту, ни родства, ни дружбы не ведает тот орк, что познал страшную силу кристалла.
Но внемлите, дети мои и верные мои соратники! Сила сия огромна, и распоряжаться ею надобно осторожно, помня, что Средиземье испокон веков было населено разными расами, и все они имеют…»
Снова скрипнул шов, и Леголас медленно обнажил следующий виток документа:
«…право на жизнь вечную и благословенную. А посему, остерегайтесь силы кристаллов и помните, что свет лучезарного Анора не всем несет тепло и счастие. Я завещаю вам, драгоценные мои сыновья и добрые мои соратники, сие напутствие, дабы вы с честью несли груз великого дара, сокрытого в сердце нашей новой родины, и не запятнали ни дланей, ни взоров, ни сердец своих прегнусным злом, что способна причинить эта могучая сила в руках небрежных и беспечных.»
…Леголас дочитал, но продолжал сидеть, не двигаясь, погруженный в раздумья. Право, в прежние времена люди были совсем иными. Эльфы мало изменились за прошедшие тысячелетия, воевода Бервир же принадлежал к особому племени, видимо, уже выродившихся смертных. Признавать за орочьей мразью право на «жизнь вечную и благословенную»… Или же орки изменились за прошедшие эпохи? А может, Бервир просто умел иначе смотреть на другие расы, не выбирая из мешка племен отдельные зерна, чтоб затем назвать их отборными? Удивительно…