Страница 25 из 191
А вот третья комната была заперта на ключ. Мише это показалось очередной странностью Виктории, но он не придал этому значения. Ноутбук парень тоже не нашёл, видимо, он находился в запертой комнате.
В конце концов Миша сдался, поплёлся в гостиную, взял первую попавшеюся книгу и нехотя приступил к изучению событий первого Всероссийского съезда советов…
Петроград. 3 июня 1917 г. Открытие I Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов.
...На Съезде присутствовало 1090 делегатов, представлявших 305 объединённых Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, 53 областных, губернских и районных объединения Советов, 21 организацию действующей армии, 5 организаций флота, 8 тыловых воинских организаций. О своей партийности заявили лишь 777 делегатов, среди них оказалось 285 эсеров, 248 меньшевиков, всего 105 большевиков, 32 меньшевика-интернационалиста, 10 меньшевиков – объединенцев, ещё 24 делегата принадлежали к другим фракциям и группам.
Шёл второй день конгресса. На повестке дня было обсуждение вопроса об отношении к временному правительству. В красивом просторном белом зале собрались практически все: до начала оставалось всего несколько минут, а люди шумели, что-то обсуждали. Все были нарядными: у всего состава временного правительства были шикарные костюмы, у женщин – платья или яркие блузки. Коба предпочёл не выделяться – остановился на белом френче. Так получилось, что он сидел рядом с самим Ильичом, на черной куртке которого была аккуратно прикреплен красный бантик: видимо, Крупская старалась. С другой стороны от Кобы сидели Рыков, Свердлов, Урицкий и парочка интеллигентных социал-демократов. Большая часть зала конечно кишела меньшевиками и эсерами. И вот заседание началось.
Ираклий Георгиевич Церетели – меньшевик, с особой ярко выраженной важностью, в дорогом смокинге, выглядел, словно Наполеон, встал со своего места, важно подошёл к трибуне: готовился произнести свою победоносную великую речь…
- Как бы он не лопнул от своей напыщенности. А всё из-за поста в министерстве… – как бы “между прочим” сказал Ильич Кобе. Тот коротко кивнул, приготовил блокнот, дабы записать некоторые цитаты следующей речи Церетели:
- …я скажу прямо, товарищи, что в настоящий момент, когда мы ведем нашу международную политику за всеобщий мир, призываем подкреплять ее боевыми действиями нашего фронта, направляем все силы для того, чтобы организовать продовольствие страны, напрягаем все силы для того, чтобы добыть новые финансовые источники доходов государства, – если в этот момент начинается распад государства, начинается по всей России в разных концах то, что недавно происходило в Кронштадте, то есть отказ от признания единой революционной власти, объявление себя самочинной верховной организацией, если это начинается, и если власть не сможет с этим справиться, тогда она должна отложить все законопроекты и мероприятия в области политики, ибо она должна считать, что если она не справится с этими затруднениями, то все остальные будут сметены гражданской войной и развалом революции... Мы знаем, что в настоящий момент в России происходит упорная ожесточенная борьба за власть. В настоящий момент в России нет политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть, уйдите, мы займём ваше место…
Церетели свысока оглядел притихший зал и настойчиво добавил:
- Такой партии в России нет…
— Есть такая партия!
Словно гром среди ясного неба прозвучала эта фраза. Все, кто находился в зале, обернулись. Проснулась и зажужжала усыплённая эсеро-меньшевистская аудитория. Делегаты привстали, стараясь видеть того, кто бросил вызов хозяевам. Суетливо завозились в президиуме испуганные руководители. Коба, который отрывками записывал какие-то словечки Церетели и уже клевал носом, вздрогнул. Фраза принадлежала тому, кто сидел справа от него. Коба потрясённо взглянул на Ленина, но, словно опомнившись, быстро записав эту заветную цитату в блокнот, устремил внимательный взгляд на лидера меньшевиков.
Церетели на мгновение замолчал, побледнел, сконфузился, всё-таки сбившись со своего торжественного тона, с дрожью в голосе хотел закончить свою «великую речь»:
- Справа говорят: пусть возьмут власть левые, и затем страна, и мы сделаем соответствующий выбор…
Но естественно, его уже никто не слушал, а к трибуне уже целеустремлённо шёл Ильич. Коба обменялся многозначительным взглядом с Каменевым и Зиновьевым, которые сидели чуть поодаль. Большевистские делегаты воспряли духом, хотя, по мнению представителей других партий, это было совершенно безумным поступком при таком-то малом количестве ленинцев…
- Товарищи, я в тот краткий промежуток времени, который мне предоставлен, смогу остановиться, и думаю это целесообразнее, лишь на основных принципиальных вопросах, выдвинутых докладчиком Исполнительного комитета и следующими ораторами. Первый и основной вопрос, который стоял перед нами, это вопрос, где мы присутствуем, — что такое те Советы, которые собрались сейчас на Всероссийский съезд, что такое та революционная демократия, о которой здесь так безмерно много говорят, чтобы затушевать полное ее непонимание и полнейшее от нее отречение. Ибо говорить о революционной демократии перед Всероссийским съездом Советов и затушевывать характер этого учреждения, его классовый состав, его роль в революции, не говорить об этом ни звука и в то же время претендовать на звание демократов — странно. Нам рисуют программу буржуазной парламентарной республики, которая бывала во всей Западной Европе, нам рисуют программу реформ, признаваемых теперь всеми буржуазными правительствами, в том числе и нашим, и нам говорят вместе с тем о революционной демократии... Советы – это учреждение, которое ни в одном обычного типа буржуазно-парламентарном государстве не существует и рядом с буржуазным правительством, существовать не может. Это — тот новый, более демократический тип государства, который мы назвали в наших партийных резолюциях крестьянски-пролетарской демократической республикой, в которой единственная власть принадлежала бы Советам рабочих и солдатских депутатов. Напрасно думают, что это вопрос теоретический, напрасно пытаются представить дело так, как будто бы его можно обойти, напрасно оговариваются, что сейчас того или иного рода учреждения существуют вместе именно с Советами рабочих и солдатских депутатов. Да, они существуют вместе. Но именно это порождает неслыханное количество недоразумений, конфликтов и трений. Именно это вызывает переход русской революции от ее первого подъема, от ее первого движения вперед к ее застою и к тем шагам назад, которые мы теперь видим в нашем коалиционном правительстве, во всей внутренней и внешней политике, в связи с готовящимся империалистическим наступлением.
Одно из двух: или обычное буржуазное правительство — и тогда крестьянские, рабочие, солдатские и прочие Советы не нужны, тогда они будут либо разогнаны теми генералами, контрреволюционными генералами, которые армию держат в руках, не обращая никакого внимания на ораторство министра Керенского, или они умрут бесславной смертью. Иного пути нет у этих учреждений, которым нельзя ни идти назад, ни стоять на месте, а можно только существовать, идя вперед. Вот тот тип государства, который не русскими выдуман, который выдвинут революцией, ибо иначе революция победить не может. В недрах Всероссийского Совета неизбежны трения, борьба партий за власть…
Сейчас же целый ряд стран накануне гибели, и те практические меры, которые будто бы так сложны, что их трудно ввести, что их надо особо разрабатывать, как говорил предыдущий оратор, гражданин министр почт и телеграфов, — эти меры вполне ясны. Он говорил, что нет в России политической партии, которая выразила бы готовность взять власть целиком на себя. Я отвечаю: «есть! Ни одна партия от этого отказаться не может, и наша партия от этого не отказывается: каждую минуту она готова взять власть целиком»…
В зале овации, аплодисменты. Один из немногих, кто хмуро, с огромной ненавистью и досадой смотрел на лидера большевиков, Церетели негромко произнёс: