Страница 177 из 191
Правительство приняло решение подавить восстание. Но кто возьмет на себя эту миссию? Вызвался депутат рейхстага и редактор партийной газеты Густав Носке, которого срочно вызвали в Берлин из портового Киля. Носке в юности осваивал ремесло корзинщика, в шестнадцать лет присоединился к социал-демократам.
- Кто-то из нас должен же, наконец, взять на себя роль кровавого усмирителя, – холодно сказал Носке. – Я не боюсь ответственности.
Войска под командованием военного министра 12 января пустили в ход артиллерию и овладели Берлином. Искали популярных лидеров левых социал-демократов Розу Люксембург и Карла Либкнехта. Вечером 15 января их выследили и доставили в штаб гвардейской стрелковой дивизии. После короткого допроса им сказали, что отправят в тюрьму Моабит.
Когда Либкнехт вышел на улицу, солдат Отто Рунге дважды сильно ударил его по голове прикладом винтовки, затем его добили и сдали тело как неопознанный труп на станцию скорой помощи. Через несколько минут вывели Розу Люксембург. Рунге и ее ударил прикладом. Потерявшую сознание женщину втащили в автомобиль и выстрелом в голову покончили с ней. Тело сбросили в канал.
В награду за усмирение Берлина Густав Носке был назначен военным министром.
«Когда я утром явился в министерство, — вспоминал Носке, – то нашел своих подчиненных совершенно подавленными этим происшествием. Я смотрел на это гораздо спокойнее... Кто-то должен был сделать безвредными этих нарушителей всеобщего покоя».
Военный министр вошел в историю как «кровавая собака Носке».
Когда весть об убийстве Карла Либкнехта и Розы Люксембург пришла в Россию, на заседании Петроградского Совета прощальное слово произнес Лев Троцкий.
- Мы получили официальное германское сообщение, которое изображает убийство Либкнехта и Люксембург как случайность, как уличное «недоразумение», объясненное недостаточной бдительностью караула перед лицом разъяренной толпы, – говорил наркомвоенмор. – Какой удар! Какое предательство! Кровь Карла Либкнехта и Розы Люксембург вопиет. Эта кровь заставит заговорить мостовые Берлина, камни той самой Потсдамской площади, на которой Либкнехт первым поднял знамя восстания против войны и капитала. Днем раньше или позже на улицах Берлина будут из этих камней воздвигнуты баррикады. Восстание германского пролетариата еще впереди. Это была могучая рекогносцировка, глубокая разведка в лагерь противника. Несчастье в том, что в разведке пали два лучших военачальника. Это жестокий урон, но это не поражение. Битва еще впереди!
====== Глава 43. Новая оппозиция ======
“...Вот
и любви пришел каюк,
дорогой Владим Владимыч.”
(с) Маяковский.
30 сентября 2017 г. РФ. Москва. Штаб «Левой оппозиции».
Всех захватила Мельпомена. В то время, когда спектакль трагедии перерос в жестокое реалити-шоу, был разрушен главный принцип прогресса: «знание побеждает страх». Нет, страх побеждает не знание, а желание. Именно жажда познания и великих свершений заставляет человека сделать первый шаг на огромном пути своего становления. А за тем, кто первым осмелился и сделал этот первый шаг, полный любопытства и риска, идут и другие. Для них тот Первый становится Вождём. Он ведёт их к новому – к знанию, вопреки страху перед неизвестностью. А когда знание достигнуто – пропасть страха бесследно исчезает.
Сидя за небольшим письменным столом, Михаил забыл обо всех бумагах и на протяжении нескольких минут неотрывно глядел перед собой. На медной круглой ручке горизонтального книжного шкафа над головой парня на длинной серебряной цепочке медленно раскачивалось «Сердце революции». Солнце, приближаясь к закату, заглядывало в окно, и медальон игриво отражал мягкий свет, сверкая рубиновыми переливами. Золотые серп и молот бойко светились, излучая сияние, подобно солнечному. Только угольные буковки «РСФСР» сложно было различить в этом завораживающем блеске света и тени.
Орлов не мог не признать: это было поистине красивое, старое украшение, проделанное со вкусом тонким, ювелирным трудом. Финская работа – этого Миша забыть не мог. И вновь странные чувства начали просыпаться внутри его души, нашёптывая молодому человеку о том, что всё вечно, и время – это только переход из одного состояния в другое, и в мире с самых древних пор ничего коренным образом не изменилось. Осознание того, что эта вещь когда-то принадлежала совершенно другому человеку, действовавшем и думающем при иных обстоятельствах, не наступало. Для Орлова Троцкий, действительно, оставался чем-то далёким, канувшим в лету, однако Михаил видел подобные проявления и в современных людях. Проявления точно таких же ситуаций, в том числе. Орлов много не мог объяснить, но абсолютно точно был уверен в одном: ни Троцкий, ни кто-либо другой не хотели бы повторения тех же событий, которые они гордо прошли с поднятым алым флагом.
Лев Троцкий тоже был человеком. И он тоже верил в лучшее. По крайней мере, для себя. Да и какой смысл лукавить: все и во все времена надеялись на светлое будущее для себя – что в Новый год, что в Новый век… И у него была, несмотря на глубокие коммунистические убеждения, привязанность к вещам. К чему-то очень личному, служившее неким символом или заветом. За этот год изучения материалов для Миши образом истории личности стал даже не Коба, с которого он начал, а именно Троцкий. Потому что до восприятия Кобы Орлов не до конца повзрослел, а Лейба Бронштейн был идеальной кандидатурой для того, чтобы стать образом типичной исторической личности. Даже не Пётр I и Иван IV Грозный, ибо этим людям досталась власть по наследству и те не заслуживали её, чтобы стать Великими историческими личностями. С царями и императорами всё было более чем понятно.
- Бронштейну бы это не понравилось.
От внезапного появления Дементьевой парень вздрогнул, стараясь создать имитацию того, что что-то делает и одновременно толково ответить на её комментарий.
- Что его медальон на шкафу висит? – спросил он, наугад взяв в руки один из файлов. – Думаешь, его призрак придёт за нашими душами?
Виктория смерила Орлова скептическим взглядом, не оценив юмор. Она остановилась позади сидящего парня, упираясь ладонями в спинку стула и всматриваясь в тот документ, который по воле случая оказался в руках у Миши.
- НОППР не отвечает на наше желание к дебатам, а правительство проигнорировало импичмент. Прошёл уже практически месяц после того, как мы взяли «Останкино», а никакой реакции нет: всё хуже и хуже. Президент не может объявить о всеобщей мобилизации, все они сидят в Кремле, как в бункере. Я клоню к тому, что Октябрьская революция произошла всего за три дня.
- Тогда не было телесвязи и не было таких технологий, – пожал плечами Михаил. – Да и Заславский не Ленин…
- …И я не Бронштейн, – подавлено закончила Виктория, опуская ресницы.
Орлов вдруг ясно понял и осознал то, что уже давно крутилось у него на уме и на языке. Он снова, но пристальнее посмотрел на «Сердце революции».
- Ты хочешь стать Бронштейном? – спросил он. – А не проще ли быть собой?
Дементьева очень смутилась от этих слов: даже алый румянец зарделся на её щеках, но она ничего на это не ответила.
- Я смотрю, у тебя в руках отчёт о повестке дня. Ты уже читал о Восьмом съезде РКП(б)?
- Только хотел, – процедил сквозь зубы Михаил, поняв, что уколол её своим вопросом. – Ты пришла и прервала моё тщательное изучение…
- И не читай! – вдруг воскликнула девушка, вырывая из рук Орлова файл и заменяя его другим. Перед лицом Орлова оказалась биография Якова Свердлова.
- А он тут причём? – тоскливо задал вопрос молодой человек, равнодушно глядя на чёрно-белую фотографию этого деятеля. – Предопределяет ход каких-то событий?
Вновь проигнорировав вопрос, Виктория резким движением сорвала цепочку с ручки и быстро сцепила на своей шее. Орлов обернулся через плечо, ибо движение её запястья было слегка неожиданным: на прямом носу девушки были надеты очки, волосы собраны в странную причёску, напоминающий гриву, а на груди с медальоном никаких сомнений у Миши не осталось – человек морально готовился к свержению власти. Только зачем-то загружает неофициального протеже непонятными вещами, типа истории. Видимо, для того, чтобы успокоить себя.