Двадцать и двадцать один. Наивность

- Если получится, и у нас под контролем будет “Останкино”, мы сможем выразить правительству импичмент. Вот на что переключится их ответная реакция.

- Хватит делить неубитого медведя! – грубо прервал Вульф. – Никто не станет рисковать собой, не стройте планов!

Нависла тишина. Идея лидера СДСПР разлетелась в щепки. Это должно было быть осознанное и добровольное решение – не лёгкий психологический выбор, подобно тому, когда подписываешь контракт с дьяволом. Улыбнётся удача или нет. И, конечно, это должен быть человек, коему было нечего терять. Личность, обрекающая себя на гордое звание “Жертва революции”. Именно Жертва, с большой буквы. Нужно быть наивным идеалистом, чтобы согласиться на подобное, но зато как красиво: самопожертвование ради Великой цели, страдание и риск во благо перемен и, конечно же, выгравированное имя золотыми буквами на скрижали истории.

О такой судьбе как раз мечтал один из тех, кто находился на собрании. Вернее, одна. Таковыми были стимулирующие причины для Виктории, которая всё больше замыкалась в себе, становясь интровертом, переживающая выворачивающие наизнанку боли под покровами её души. Анонимный тест на медицинском форуме определил у неё пока что только начальную стадию душевного заболевания: звучащие мысли, которые транслировались подобно вечному радиоприёмнику, развивающаяся амбивалентность и несуществующие люди. Разумеется, все эти IT-тесты – ерунда, и девушке следовало бы обратиться к врачу, но разве было ли это возможно при её теперешнем статусе? Невольное возвращение в прошлое, и возможное достижение цели. Синдром Наполеона.

И вот она поднимает руку и высказывает своё желание рискнуть. Неодобрительные взгляды уставлены в её сторону, что девушку ни чуть не тревожит. Дементьева не колеблется: она уверена в себе, а иначе почему именно на её шее “Сердце революции”? Это можно было бы назвать перетягиванием одеяла на свою сторону, но из большинства трусливых и адекватных коллег вряд ли кто-то рискнул собой ради воздушных замков. А с другой стороны напрашивается вопрос: зачем они тогда все здесь собрались?

Благо, что она. Благо, что на это хоть кто-то решился. Ведь некоторые исторические события происходили по причине порой абсурдных и необоснованных решений. Ей же не сказали убивать, что, кстати, тоже служило мотивирующим аргументом. Или решение было действительно неоправданным?

Ввиду того, что Виктория не могла свободно посещать магазины или просто ходить по городу, за всем необходимым для операции оборудованием ходили Анна и Катерина. Дело в том, что на такое мероприятие необходимо было явиться в определённом дресс коде, который полностью соответствовал бы тому типу общества. Выигрыш неразоблачения заключался в том, что это “party” было объявлено маскарадом. Это был ход правительства, дабы разрядить обстановку среди российской элиты. И эсдеки не могли им не воспользоваться.

Это могло быть провокацией, но революционеры умели наносить ответный удар.

Когда наступил, на удивление Круг членов СДСПР собрался в вестибюле, дабы проводить Викторию. Из-за дверей появилась бледная, тонкая ручка, а затем сама Виктория, немного смущённая, вошла в коридор и остановилась. Увидев её, никто не смог сдержать очарованных возгласов и междометий. Перед ними стояла женственная, длинноволосая блондинка в необыкновенно-дорогом платье-макси из алого шифона: открытое декольте демонстрировало открытую шею (без медальона, конечно), в грудях и талии атласная ткань подчёркивала фигуру “песочные часы” девушки, а развивающиеся тонкие складки пикантно очерчивали бедра и полностью скрывали легким объёмом ноги. Это было самое настоящее бальное платье и в этом женственно-роковом образе девушку было просто не узнать. Осветлённые, ухоженные волосы собрали прядями, а выдающую, отросшую чёлку уложили на бок и убрали за ухо. Виктория была похожа на выпускницу и это платье, макияж отчего-то не делали её взрослее, а выдавали её девятнадцать лет.

- Что угодно ожидал, чёрт! – воскликнул Муравьёв, улыбнувшись.

Последующие комплименты приводили социалистку в ступор, ибо в подобном облачении она не привыкла находиться. На душе её было трепетно и тепло. Она могла бы забыться и утонуть на время в этом безмятежном чувстве, однако невольное смятение пришло на замену трепету, когда даже странноватый программист Костик с серьёзным видом приблизился к ней.

- Брук Венинга, – с этими странными словами он отдал социалистке флешку. – Это пароль, который ты должна ввести в базу данных, чтобы вирус активировался и заблокировал систему.

- Как ты сказал? – недоумённо спросила Анна. Виктория же молча кивнула и спрятала флэш-устройство. – Что это значит?

- Брук Венинга – значит время тьмы, – загадочно ответила Дементьева, обреченно вздыхая.

- Тьмы перед рассветом, – поправил её программист. – Не кипишуйся только, если запросят подтверждение в двоичной системе просто набери десятку. Система ПК в Останкино почти приравнивается по уровню защиты к системе Пентагона, но такой вирус специально для того и создан...

Виктория, прискорбно опустив голову, старалась запомнить и понять все, что объяснял ей Константин, но волнение, угнетенность и чувство фатальности в случае поражения не позволяли ей сосредоточиться на плане проникновения в Останкино. Анна заметила, что социалистка в порыве нервозности непроизвольно стала грызть ногти, и небольно ударила ее по руке.

- Не грызи, эти светские крысы сразу все поймут, а маникюр тебе переделывать никто не будет.

- Да, ты права, извини, – буркнула девушка, убрав руку за спину. – Еще этот синяк на запястье – это особая примета.

- Не волнуйся, – наденешь перчатки и все будет в порядке, – успокаивала ее Анна, заботливо и одновременно деловито, со знанием дела, поправляя складки ее платья. – Главное не сдрейфь при диалоге, если кто-то спросит, и это вряд ли, потому что местная мафия – такие снобы, что нарочно на незнакомых не глядят. Мало ли, хоть у них и узкий круг, жен и любовниц не перечесть.

- В этом платье я буду, как тореадор для быков, – переживала Виктория. – Нужно было темное, более скромное.

- Издеваешься? – воодушевленно возразил Миша, не сводя глаз с девушки. – Ты офигенно выглядишь, ты... прекрасна.

- Ну, спасибо, – смущенно ответила социалистка, краснея, ибо ей лишь однажды делали комплименты по поводу её внешности и к такому вниманию со стороны она не привыкла уже с давних пор. – Мне нужно что-то, что закроет руки помимо перчаток. Я решила, что стоит прикрепить флешку на резинке к плечу, тогда её не смогут распознать, если что.

- Ты бы ещё к ляжке прикрепила бы, – фыркнул Муравьев, на чей пошлый комментарий Виктория дала ему подзатыльник.

Девушки: Анна и Катя задумались над этой просьбой, внимательно рассматривая общий вид девушки, и вдруг последняя ахнула и, щелкнув пальцами, кинулась из зала в вестибюль. Спустя несколько минут она вернулась, держа в руках небольшой сверток. Как только Катерина развернула его, социалисты воспряли духом, ибо это было ни чем иным, как шелковая шаль бежевого цвета.

- Она очень подходит к твоим волосам, – произнесла девушка, накидывая на плечи Виктории эту шаль, благоговейно поправляя её. – И не делает общий вид платья таким броским.

- Нет, это совершенно не тот стиль, – попыталась воспротивиться Анна, но Дементьева, взглянув на себя в зеркало на противоположной стене, улыбнулась. Эта шаль показалась ей облагораживающей деталью, подчеркивающей положение рук, шеи, головы. В отражении она видела иного человека – не себя, а другую, не подчиняющуюся никому личность. В этот момент она особенно желала увидеть его глаза, чтобы они загорелись таким же восхищенным блеском, как глаза других, ибо теперь она чувствовала себя прекрасной внешне и осознавала, что теперь может быть достойной его. И как назло – его не было. А будто бы ей было какое-то дело до комплиментов иных, этих примитивно живых, материальных и осязаемых.

- Наверное, пора, – бросил Сергей Орлов, единственный, кто, облокотившись на стенку, смотрел в другую сторону.