Страница 7 из 15
– Думаешь, стоит?
– Думаю, стоит, – твердо ответил Добродеев. – Кто, как не мы?
– Ну да, ну да, – хмыкнул Монах. – Надо подумать, Леша. Я бы поговорил со служащими «Братиславы». Ты с ними как?
– Нормально. Поговорим. Еще?
– Надо бы осмотреть номер, где проживала жертва. Я понимаю, он опечатан, но… надо. Кроме того, хотелось бы взглянуть на записи видеокамеры, таинственная женщина могла засветиться в кадре, но я думаю, майор их изъял. Значит, описание женщины и осмотр помещения. Сможешь?
Добродеев кивнул озабоченно.
– В нашем деле, Леша, главное ракурс и нестандартность мышления, потому что в действительности все не так, как на самом деле, – назидательно сказал Монах и припал к кружке.
Добродеев снова кивнул и последовал его примеру…
Глава 4
Прием и междусобойчик
Нет такого пустого писателя, который не нашел бы себе читателя.
Прием – громко сказано. Так, скромная встреча с читателями-почитателями в книжном магазине «Книжный червь», или ласкательно «Червячок», переживающем не лучшие времена, увы. Ходят упорные слухи, что не сегодня завтра его прикроют, так как книги в наше время становятся предметом роскоши, не всем доступной. Но это завтра, а не сейчас и не сегодня.
Сунгур сидит за небольшим столиком, по левую руку стопка его книг, в том числе предпоследний роман «Колокольный звон» и совсем последний, с пылу с жару – «Опрокинутые небеса». Рядом Лара, ее рука на плече отца. Обещалась быть Алена; Юрий сказал, что занят. Из официальных лиц присутствуют главный редактор издательства «Арт нуво» Савелий Зотов в черном костюме с галстуком; его заместитель, молчаливый мужчина средних лет с уклончивым взглядом и длинными волосами, собранными в жидкий хвостик, Валерий Абрамов; директор «Книжного червя» Коля Рыбченко, толстый краснощекий мужчина с усами, а также известный читателю журналист Леша Добродеев – все, кроме Абрамова, близкие друзья писателя. За ближайшим стеллажом притулился Монах, внимательно разглядывающий книги. Писателя он никогда раньше не встречал; пригласил его на встречу Леша Добродеев, сказал, Сунгур – интересный дядька, тебе понравится. Вроде Лени Громова, спросил Монах. Нет, совершенно в другом стиле, нормальный мужик, не выпендрежный. Леня – иезуит и сексуально озабоченный, этот попроще[2].
Савелий Зотов представил писателя, рассказал о дружбе и сотрудничестве с ним и о том, какая честь издавать его замечательные романы, зовущие к свету и гуманизму, несмотря на убийства и кровь. «Можно даже о таких вещах писать… э-э-э… тепло и задушевно», – завершил свой спич Савелий под аплодисменты читателей. Он – никудышный оратор, все знают, хотя редактор первоклассный. Вот и сейчас он говорил, не отводя взгляда от бумажки, которую сжимал в руке. Закончив, с облегчением перевел дух, утерся носовым платком и долго тряс писательскую руку. Они даже обнялись и некоторое время хлопали друг друга по спине. Лара встретилась взглядом с отцом и кивнула ободряюще. Валерий Абрамов смотрел на патрона исподлобья, и было непонятно, что у него на уме; первая мысль – ничего хорошего.
Сунгур наконец оторвался от редактора и сказал:
– Спасибо! Спасибо всем, кто пришел! Я пишу книги для вас и, поверьте, с волнением шел на встречу. Я общаюсь с читателями в соцсетях, но сегодня мы с вами поговорим, глядя друг другу в глаза. Ваши мысли невероятно ценны, и я непременно учту их в своей работе.
Аплодисменты были ему ответом. Читателей меж тем добавилось. Атмосфера была волнительная, как любят говорить представители массмедиа. Все стояли кружком вокруг импровизированной кафедры-столика; Сунгур, высокий и худой, казался Дон Кихотом, а сияющий Рыбченко рядом смотрелся Санчо Пансой. Взгляд у него был слегка несфокусированный – Коля человек пьющий, что общеизвестно, но головы при этом не теряющий. Он также известен креативностью, и «Червячок» на плаву благодаря исключительно его усилиям: праздники рисунка, литературные конкурсы, викторины… все это было прекрасно, но собирало все меньше народу. В наше время диктуют технологии, как известно.
– Можно задавать вопросы, – сказал Рыбченко басом и повел рукой. – Прошу вас, не стесняйтесь, Кирилл Вениаминович с удовольствием ответит. Правда, Кирилл Вениаминович?
– Совершенно верно, я с удовольствием отвечу на ваши вопросы. Для меня честь ответить на ваши вопросы и обсудить с вами мои книги. Связь с читателями – то, что удерживает писателя в реальной жизни и помогает ему понимать проблемы народа.
Ваши вопросы, наши ответы… снова вопросы. Понимать проблемы и чаяния народные… Получилось пафосно и не совсем уместно – не политический митинг, чай. Сунгур внутренне поморщился и вспомнил из классиков: все ораторы как один сбивались на международное положение, хотя речь шла о запуске трамвая. Ты еще помяни борьбу с коррупцией, попенял он себе. Лара снова сжала его плечо: поняла и приободрила.
Подняла руку дама в шляпе с красными маками. Сунгур внутренне поежился и улыбнулся.
– Почему мало о любви? – строго спросила дама. – Почему вы их всех убиваете? Почему в каждом романе у Александра Волкова новая девушка?
– А вам надо, чтобы семья и дети? – вмешалась соседка, романтическая девушка средних лет. – Тогда никакой романтики.
– И в постели все время… и так один блуд по телевизору!
– Неправда! Хорошие девушки!
– А мне, наоборот, не нравятся, никакой романтики! Домашние клуши!
– Ваш Александр Волков настоящий мужчина! Таких уже не осталось! Ни одного!
– Откуда вы так хорошо понимаете женщин?
– Его же все время бьют! Он же весь переломанный! Аж сердце замирает!
– До самого конца не могу понять, кто убийца! Так закручено, так закручено, ужас!
– Видно, что вы охотник, – встревает старик в панамке. – А ваш герой – реальное лицо или вымышленное?
– Дайте сказать писателю! – вмешался усатый Коля Рыбченко. – Прошу вас, Кирилл Вениаминович!
– Спасибо за вопросы! Прекрасные вопросы. Попробую ответить. Мой герой лицо… – Сунгур делает паузу. Тишина такая, что, пролети муха, подумают, что летит реактивный самолет. – …лицо реальное!
Стон восторга.
– Да, да, я описал своего друга… к сожалению, он погиб несколько лет назад. Он был таким же бескомпромиссным, честным и прямым, как мой герой. Когда я пишу книгу, я, по сути, описываю своего друга – его внешность, словечки, жесты. Даже его шутки. Жизнь у моего героя полная риска, каждую минуту его могут убить, засада может ожидать… ничего уж тут не поделаешь. А его девушки… – Сунгур развел руками. – Наверное, такими и должны быть девушки солдата.
Монах за стеллажом ухмыльнулся. Леша Добродеев держал в вытянутой руке мобильный телефон, лицо у него было вдохновенное – он работал. Монах получал истинное удовольствие, слушая вопросы и рассматривая лица; он нисколько не жалел, что поддался на уговоры журналиста. Ему понравился заикающийся главный редактор – простой честный дядька, в меру наивный и не сволочь. А вот его заместитель – та еще штучка и рано или поздно подсидит шефа: вон, скалит зубы, слушая корявый спич начальника. Рассматривая писателя, который ему скорее понравился, чем не понравился, Монах голову готов был дать на отсечение, что частный сыщик из его романов не кто иной, как он сам. В смысле, насчет друга все вранье, потому что описывал Сунгур себя воображаемого: и внешность, и подтянутость, и мускулы, и готовность к драке… А что же от Сунгура настоящего? Голова, мысли, мироощущение и мировосприятие. Если вчитаться, то бросается в глаза некая синтетичность образа и, пожалуй, несочетаемость: персонаж, с готовностью лезущий в драку, в синяках и боевых шрамах – далеко не мыслитель, не правда ли? Но, с другой стороны, постоянные драки с плохими парнями заставляют задуматься о несовершенстве мира и смыслах. То есть, или сопьешься, или станешь мыслителем. Или писателем – если язык подвешен правильно. Да и вообще, любой роман в той или иной степени – автобиография сочинителя.
2
См. роман И. Бачинской «Маятник судьбы».