Страница 26 из 31
Потом те приезжали с извинениями. При повороте "Румплера" они увидели русские отличительные круги и боялись, чтосбили своих. Но на "Румплере" Надеждин больше не летал, хотя у нас были целые отряды, вооруженные пленными "Альбатросами".
Раз был случай, который сконфузил меня, как артиллериста. При затяжных боях за г. Пинск наш отряд после многих полетов определил и сфотографировал позиции неприятельских батарей. Все точные данные были переданы начальнику артиллерии 31-го армейского корпуса. И заговорила наша артиллерия. На следующий день на полете я с интересом смотрю и поражаюсь: батареи не тронуты, а большими воронками исковерканы совершенно пустые места.
Надеждин был возмущен, поехал со мною в штаб. Генерал Мищенко[10 Мищенко Павел Иванович (1853-1918) — генерал-адъютант, генерал от артиллерии. В 1915-17 годах —командир 31-го армейского корпуса, в который входил 31-й КАО. Застрелился после того, как большевики произвели у него обыск и отобрали награды.] призвал начальника артиллерии, старенького генерала, на которого стал сейчас же кричать Надеждин. Генерал Мищенко, сам артиллерист, и укорял генерала, и успокаивал расходившегося Надеждина.
Из интересных картин на полете вспоминаю одну разведку у Пинска, уже занятого неприятелем. При взлете вижу какую-то точку, что-то летит, всматриваюсь — аист. Увидев аэроплан, он старался уйти. Его крылья работали удивительно часто, ноги болтались, длинная шея изогнулась в нашу сторону и при нашей быстроте, нагоняя его, казалось, что он летит нам навстречу, хвостом вперед. Дальше, после леса, я не узнал местности. Вместо так знакомой картины — сплошная вода чуть не до горизонта. Реки Припять и Ясельда разлились и покрыли все Пинские болота. Лишь Огинский канал, окаймленный деревьями, характерно вырисовывался, как аллея среди воды, на которой перед самим Пинском отдельными точками виднелись пулеметные гнезда на искусственных бугорках, соединенные, как ниточками, угловатой линией дощатого помоста. Иначе здесь и без разлива нельзя было пройти по трясине.
Собрались как-то у нас летчики других отрядов, многие рассказывали интересные случаи, бывшие с ними. Один рассказал, что, поднявшись однажды для пробы мотора, на полете ему вдруг показалось, что кто-то сидит за его спиной. "Смерть моя",— мелькнуло в его мозгу, а повернуться и посмотреть страшно. Но, когда его кто-то тронул за плечо, он не выдержал, дико закричал и бросил аппарат вниз. Уже не помня как спустившись, видит, что на заднем сиденье "Ньюпора" — его моторист. "Как ты сюда попал?" — "Да я через ваше плечо глядел, как работает мотор, а как вы пошли вперед, я опоздал спрыгнуть..."
Рискованность полетов, зависимость от совершенно непредвиденных случайностей порождали и суеверие, и разные приметы. Например, летчики не позволяли фотографировать себя перед полетом, боялись толкования снов и т. д. Не лишен был этого даже такой разумный и смелый человек, как Модрах. Вспоминаю, как на одном полете он спросил меня: "Как масло, радиатор?" (Следить за этим была обязанность наблюдателя). "Хорошо", — ответил я. Потом на аэродроме он говорил мне: "Уменя сегодня с утра было такое угнетенное состояние, как дурное предчувствие, и, спросив вас, я так надеялся, что вы найдете что-нибудь не в порядке и можно будет повернуть назад".
Интересный случай был с одним нашим пулеметом. Перед моим возвращением из Петербурга после лечения, мне прислали из отряда немецкий пулемет "Бергманн" на починку. Он не давал автоматической очереди, хотя казался исправным. Все специалисты, к кому я обращался, не знали, в чем дело, а пулемет был новый с датой 1912 года. Поехал я в Ораниенбаум в стрелковую школу, и там маленький пожилой мастер, осмотрев его, сказал: "Я знаю, в чем дело, здесь не хватает "ускорителя отдачи", через два дня приезжайте, будет готово".
И, действительно, пулемет стал работать исправно. Отправил я его в отряд, но, когда опять явился туда, мне сказали, что теперь он действует только автоматически, нельзя остановить. Стал я доискиваться причины и оказалось, что моторист при его чистке вставил "пробный" ускоритель не закаленной стали, а когда поставил настоящий, пулемет стал опять работать как следует...
Тимофей Кравцов (третий слева) среди авиаторов
Фотоаппарат в кабине аэроплана
Нагрудный знак 31 -го КАО
Перешли в Маневичи[11 Ныне поселок городского типа, районный центр Волынской области Украины. Это перебазирование было связано с началом Брусиловского прорыва, в ходе которого российские войска в конце июня 1916 г. заняли Маневичи.]. Австрийцы за ночь бросили свои позиции, и связь с ними была потеряна, нужна была спешная разведка. Полетели мы с Кравцовым с задачей найти неприятеля и бомбить все за такой-то линией. Я взял с собою четыре бомбы по 10 фунтов[12 10 фунтов = 4,54 кг.], что тогда считалось даже много.
С трудом набрав высоту между густыми кучевыми облаками, мы долго шли по компасу над сплошной белой пеленой, проверяя свое местонахождение в случайные прорывы между облаками под нами. Наконец, я нашел интересующий меня район и на одной дороге сбросил бомбы на небольшую кавалерийскую часть. Облака не допускали хорошей разведки, и мы скоро повернули домой. Опять нужно было идти все время по компасу. Кравцов удивлялся, что я его изредка заставлял отклоняться влево, а он держал направление на дальнее облако, которое при боковом ветре все время отходило в сторону, и ему казалось, что мы идем по дуге. И, когда я ему сказал спускаться, он был очень удивлен, что наш аэродром оказался перед нами.
Надеждин был очень рад, что нам удалось хоть что-нибудь увидеть, а аппараты других отрядов вернулись ни с чем, и сейчас же поехал со мною в штаб для доклада. Случайно нас принял сам командующий армией генерал Леш[13 Леш Леонид Вильгельмович (1862-1934) — генерал от инфантерии, командующий 3-й армией Западного и Юго-Западного фронтов, в составе которой в то время находился 31-й армейский корпус и 31-й КАО. Участник Белого движения на Юге России. Эмигрировал в Югославию.]. Он выслушал и сказал мне с иронической улыбкой: "Хорошо, но вы бомбили своих, наша кавалерия с разведкой была пущена этой ночью и, по моим расчетам, должна была быть в этом месте... Вы, конечно, не знали".
У меня упало сердце. Отчего же нам не дали знать? И в подавленном настроении я провел несколько дней, пока узнал, что все-таки эта конная часть была австрийская.
Полетели на разведку штабс-капитан Никольский[14 Никольский Семен Дмитриевич (1892-?)—летчик-наблюдатель 22-го КАО, затем военный летчик 31 -го КАО. Начальник 31-го КАО в 1917 г., капитан. Во время гражданской войны служил в ВВС РККА, был начальником 19-го авиаотряда РККВВФ. Дальнейшая судьба неизвестна.] с новым наблюдателем поручиком Дмитриевым и не вернулись. Через день приехал наблюдатель один и рассказал, что их неожиданно над нашей территорией атаковал истребитель. Никольский сразу был тяжело ранен разрывной пулей в ногу, но все-таки спустился[15 Это произошло 25 июня 1916 г. Согласно документам, "Вуазен" атаковали 8 неприятельских аэропланов.]. Позже он опять летал, хотя, не владея одной ногой, приспособил управление только для другой.
Железнодорожная станция Маневичи, где помещался штаб, была разгрузочной для нас. Немцы это знали и, почти ежедневно налетая целыми эскадрильями, два раза произвели пожары поездов со снарядами, причем бывали убитые и раненые. Мы наши палатки отодвинули в лес и хорошо замаскировали, а сами жили в ящиках от аэропланов.
3-го августа полетел я с Михайловым. Разведка была близкая, поэтому набрали высоту кругами над аэродромом. Далеко впереди я увидел три аэроплана, посмотрел в бинокль — немцы. А Михайлов показывает мне вправо — еще три-четыре, взглянул влево — еще группа.