Братва и кольцо

У самых дверей мастерских его догнал запыхавшийся главарь урок, на ходу протирая окровавленную дубинку. Сарумян остановился у входа в цех, где отливали чугун, — оттуда шёл нестерпимый жар. Он жестом показал спутнику, что они идут дальше.

В следующем цехе стоял невообразимый шум — работали сотни токарных и сверлильных станков. Сарумян поморщился, словно от зубной боли, и не останавливаясь прошёл дальше. Сквозь распахнутые ворота следующей мастерской виднелся невообразимо длинный конвейер, на котором урки собирали оружие.

Сарумян постоял немного у самого входа, после чего кивнул сопровождающему его урке и пошагал обратно в штаб.

Агроном и карапузы стояли около забора, за которым высилась полуразрушенная халабуда. Заспанные и помятые подростки стояли, сбившись в кучу, — примерно с полчаса назад Агроном растолкал их сонных и пинками погнал сквозь ночной лес в неизвестном направлении, пока они не выбрались к этому самому забору.

— Это старая заброшенная турбаза Омон-Сул. Тут и заночуем. — Агроном снял плащ. За широким кожаным поясом оказалось несколько кинжалов. Он протянул их карапузам:

— Это вам на всякий пожарный. Держать под рукой. Я пойду, заценю, чё как. Никуда не уходить. — Он перемахнул через забор, и через секунду его крадущиеся шаги перестали различаться в ночи.

Карапузы подошли поближе к дому, но входить внутрь не решились, расположившись у одной из стен, на которую выходили только окна второго этажа. Фёдор сбросил котомку, изрядно натёршую не привыкшие к пешему туризму плечи, нарвал десяток листиков, попутно отказавшись от дружески предложенного Мерином Геком борщевика, и со словами «Пойду, проведаю берёзки» скрылся за углом.

Вскоре Пилигриму Чуку удалось без особого урона для себя и окружающих разжечь небольшой костерок, и дела пошли на лад. Сеня и Гек развязали котомки со снедью и завели неспешную беседу. Пламя отбрасывало на бревенчатую стену развалюхи причудливо искривлённые тени, карапузы медленно жевали подсохший хлеб, покуда на огне жарилась колбаса, а в углях запекались яйца. Гек наклонился поближе к огню и многозначительно сказал:

— У меня яйца лопнули.

Пилигрим Чук моментально откликнулся:

— А колбаса не подгорела?

Из-за угла с озабоченным видом подошёл Фёдор:

— Вы чё, вообще опухли?

— Да мы, типа, хавчика немного надыбали. — Гек протянул в качестве доказательства порядком обгоревший кусок колбасы.

— Не шуми, Фёдор, сейчас не получилось — потом получится, я тебе листиков сам нарву!!!

— Туши костёр! Уроды! Позицию засветите! — вскипел Фёдор и, бросившись к костру, принялся разбрасывать горящие поленья и исступлённо топтать ногами угли.

Мерин Гек так и застыл с куском колбасы во рту:

— Толково придумано — золу прямо на мои яйца! — договорить он не успел, за забором раздалось громкое лошадиное ржание.

Карапузы вскочили на ноги и в ужасе принялись вглядываться в темноту.

За забором громыхали конские копыта, топот скакунов проносился слева направо и опять назад. Похоже было, что всадники ищут ворота. Так продолжалось до тех пор, пока чей-то резкий громкий выкрик не разнёсся в ночи — через несколько секунд над забором появились тёмные фигуры в плащах.

Где-то за забором ржали брошенные лошади. Весь верх забора был усеян ржавыми гвоздями, и плащи всадников цеплялись за них, оставляя длинные чёрные лоскуты ткани на остриях. Скинув плащи, всадники остались в чёрной эсэсовской форме с одним погоном, увешенной всевозможными знаками отличия — дембельские аксельбанты, дубовые кресты и значки за три парашютных прыжка, подводный поход и сдачу Берлина светились в лунном свете, как древние кольчуги.

Мягко ступая по прошлогодней листве хромовыми сапогами, эсэсовцы неспешно приближались к карапузам, на ходу вынимая из ножен шашки.

Первым очнулся Фёдор:

— Бежим!

Карапузы бросились бежать, совершенно не разбирая дороги в сгустившейся темноте. Ноги сами принесли их к заброшенному футбольному полю. Они бросились к другому концу поля, туда, где начинался мелкий лесок, но с разбега угодили прямо в футбольные ворота, повиснув в маскировочной сетке, натянутой на деревянном каркасе. Все тем же неспешным шагом к ним подошли эсэсовцы. Спелёнатые, как младенцы, карапузы извивались, будто жертвы гигантского паука. Сеня бился за свою жизнь почище любой мухи — он зубами разгрыз захлестнувшую его лицо верёвку и, брызжа слюной, проорал:

— Отвалите, я щас милицию вызову! — впрочем, его персона интересовала эсэсовцев в последнюю очередь. Штурмбанфюрер с самым толстым аксельбантом и самым большим количеством значков (мечта старика Фрейда) безошибочно выделил в беспорядочной груде тел, повисших в сетке, Фёдора и, подойдя к нему поближе, принялся выцеливать остриём шашки Фёдору прямо в глаз.

Когда острый кончик оцарапал его щеку, Фёдор принялся истерично визжать:

— Помогите, хулиганы зрения лишают! — Свободной рукой он ухитрился достать из кармана кольцо и нацепить его на палец.

Когда перед штурмбанфюрером закачалась пустая сетка, он в недоумении отдёрнул шашку, но немецкая практичность одержала победу, и он почти тут же ткнул своим оружием практически наугад. Невидимый Фёдор издал вопль дефлорируемого опоссума и потерял сознание от боли.

Секундой позже на футбольное поле выбежал Яг-роном с дробовиком наперевес. Грохнуло несколько выстрелов, оказавшихся весьма меткими, — несколько тёмных фигур рухнуло на землю.

Пока Агроном перезаряжал дробовик, эсэсовцы, подхватив раненых, отступили в глубь территории. Добежав до забора и перекинув через него тела павших товарищей, прыгнули следом и растворились в ночи.

Фёдор очнулся от того, что кто-то тряс его за плечо, кольцо было крепко зажато в его руке, но он всё ещё продолжал болтаться, как и остальные карапузы, в маскировочной сетке. Он почувствовал страшную боль в правом плече — с трудом повернув голову, Фёдор обнаружил, что из его плеча торчит обломок эсэсовской шашки. Он укоризненно покачал головой и провыл:

— Блин, курточке новой — хана! — И снова вырубился.

Сеня, висевший рядом, забился в истерике:

— Бомж! Слышь, бомж! Он бредит, слышишь??? Он бредит!!! Помогай уже.

Подбежавший Агроном перехватил дробовик левой рукой, упёрся ногой Фёдору в живот и с видимым усилием выдернул железяку из его плеча. С противным бульканьем из раны полилась струя крови.

Агроном еле успел отпрыгнуть в сторону. Оглядев себя и убедившись, что его не забрызгало, он снял с Фёдора ботинок, обтёр его листом подорожника (для дезинфекции — смекнул Сеня) и каблуком зажал рану. Оглядев результат проделанной работы, он сплюнул себе под ноги — прямо на валявшийся на земле обломок клинка — и безапелляционно заявил:

— Он ранен мега-клинком. Это очень сильное колдунство! В до ветеринара два дня ходу. Ему бы день простоять да ночь продержаться! Бегом!

Он полоснул ножом по маскировочной сетке, и карапузы попадали на землю, как прошлогодние яблоки. Сам Агроном взвалил Фёдора на плечо и, не дожидаясь, пока бедолаги придут в себя, ломанулся в лес.

Запыхавшиеся карапузы нагнали Агронома только через добрый десяток минут, тот хотя и бежал с грузом на плечах, но при этом показывал невероятную прыть.

Сеня, первым нагнавший бродягу, «наелся» до чёртиков. Еле сдерживая стремящееся выпрыгнуть из штанов сердце, он обратился к Агроному:

— Сколько, говоришь, до ветеринара? Фёдор не выдержит!

Агроном зло посмотрел на Сеню и потрепал Фёдора по щеке:

— Держись, Фёдор!

Едва добежав до опушки леса, беглецы, трудно дыша, повалились на землю. Сеня наклонился над раненым другом. С минуту пытался найти в практически бездыханном теле хоть какие-то признаки жизни, после чего положил руку на лоб и тут же отдёрнул:

— Фёдор холодный! Его даже трогать неприятно!

— Чё, уже преставился? — просипел Мерин Ген. Агроном взял Фёдора за руку, помолчал пару секунд и поставил точный диагноз: