Страница 106 из 115
Хоть бы у неприятелей поучились. Вон, в восемнадцатом году француз Сигье застрелил Карла Двенадцатого. Короля, не какого-то офицерика! И никаких скандалов. Слухи, конечно, ходили - но доказательств-то не было! Так же и Синклера следовало прибить либо в воюющей Турции, либо в беспорядочной Польше. И не своими руками, конечно. Да что говорить: умениями тайных убийц что русские, что немцы не обладают.
О-о-о, какой крик подняли шведы! А пуще того - французы, в стремлении стравить сих последних с русскими! Из мертвого шпиона сделали светлого рыцаря и невинную жертву; похороны его превратили в патриотическое представление; шведский поэт сочинил о покойнике песню. Объявление войны гнусным убийцам великого героя стало вопросом ближайшего времени.
Смешные эти шведы, ей-Богу. Сорок лет обновленная Петром Россия успешно теснит их с позиции хозяев Севера; отнимает награбленное и иными способами обижает. Как воспротивиться? У самих кишка тонка - убедились. С учетом европейских конъюнктур, стоящая перед ними задача имеет решение. Причем единственное. И они прекрасно об этом знают. И даже не раз пытались в этом направлении что-то сделать. Но только все идет наперекос. А знаете, почему? Спесь мешает.
Создать империи серьезные трудности и вынудить к уступкам способно лишь одновременное нападение турок и шведов. Однако сие может состояться лишь при условии, что Швеция примет роль младшего партнера при Оттоманской Порте. Или же просто сыграет со второй руки, приурочив свою атаку ко времени, когда русские войска заняты на юге. Но в Стокгольме желают сделать наоборот: чтобы турки таскали им каштаны из огня. Вот ничего и не выходит.
И еще надо заметить, что система народоправства (по крайней мере, в шведском ее варианте) совершенно для войны не годна. Недаром римляне во время опасности государству назначали диктатора. Здесь же что получается? На одной стороне французский посол с большим мешком денег; на другой - русский, с мешком чуть поменьше; между ними суетятся депутаты риксдага в попытках урвать и там, и тут. Началась война России с Портой - шведы интригуют и спорят. Три года прошло, пока военная партия осилила! И тоже занялась празднословием. Еще год миновал, война кончилась - они же только-только убедили народ, что надобно браться за оружие. Остановиться королевству теперь так же трудно, как тяжелому возу, летящему галопом с крутой горы. Никем не уважаемый и не имеющий реальной власти король совершенно бессилен; да и никто другой, после отставки престарелого Арвида Горна, не способен твердою рукою натянуть вожжи.
Ныне, после прихода к власти мечтателей, жаждущих реванша над русскими, притязания сей державы далеко превзошли ее возможности. Разумные представления о соотношении военных сил с будущим противником уступили место вздорным фантазиям. Почему шведы, обыкновенно хладнокровные, вдруг поддались азарту, внушенному ловкими демагогами? Почему их государственное правление уподобилось приюту для скорбных умом? Бог весть. У меня в Стокгольме шпионов нету. Разве отмечу одну тенденцию. В последние несколько десятилетий наиболее одаренные шведские юноши все чаще предпочитают государственной службе коммерцию или науки. Двор и риксдаг из собрания лучших людей обращаются в ристалище корыстных и недалеких честолюбцев. Зато науки цветут: в прошлом году там основали академию, а еще до этого нашлись люди, стяжавшие внимание всей ученой Европы. Молодой доктор медицины Карл Линней напечатал в Лейдене труд, поименованный им 'Система натуры' и претендующий на самые широкие обобщения касательно мироустройства. Начальник монетного двора Георг Брандт открыл в рудных залежах неизвестный доселе металл - и сам испугался того, что сделал. Субстанцию, названную кобальтом, он продолжал именовать полу- или псевдометаллом, хотя непредубежденным умам совершенно ясно было: сия скромность чрезмерна и неуместна.
Впрочем, не только шведы преуспевали на этом поприще. Разрезав первые страницы изданного в Базеле трактата под названием 'Гидродинамика', я при некотором напряжении памяти вспомнил автора: скромного молодого человека, занимавшего в Санкт-Петербургской Академии кафедру математики, младшего отпрыска знаменитой в ученом мире семьи Бернулли. Черт побери! Где были мои глаза?! Когда бы знать заранее, что он так хорош - ничего бы не пожалел, чтобы иметь его в своей команде! Законы движения жидкостей, силы, действующие на обтекаемые предметы, работа водяных колес и насосов, - все это получило простое и ясное математическое описание. В том числе и мои давнишние опыты, кои делались наугад, на ощупь и как бы впотьмах, теперь оказались в сфере, освещенной ярким сиянием разума! Кстати, обобщение выводов Даниила Бернулли применительно к воздуху прямо-таки напрашивалось. Сходство и различие плотных и разреженных флюидов - предмет, над которым я размышлял еще юношей. Второй том сего труда, соответственно, мог бы именоваться 'Аэродинамика' и трактовать о ветряных мельницах, действии парусов и полете птиц. Изложив эти соображения в письме к молодому ученому, предложил ему денежную помощь для проведения надлежащих изысканий. Вытесненный, вследствие неистребимых академических дрязг, из Петербурга, он вынужден был принять должность профессора анатомии и ботаники в своей Alma mater, сиречь Базельском университете, жить скромным академическим жалованьем и заниматься не тем, в чем наиболее силен. Меж нами завязалась оживленная содержательная переписка.
Не менее интенсивная корреспонденция возобновилась с бесконечно общительным Вольтером. Сей литератор живо интересовался моими приключениями на Востоке и щедро делился всевозможными новостями в ответ. В ту пору он обитал, большей частью, в Брюсселе и был весьма увлечен молодым королем Пруссии, принявшим корону в мае 1740 года. Знакомый с ним заочно, по переписке, со времени, когда Фридрих был еще наследным принцем, Вольтер год или два назад помог прусскому высочеству довести до совершенства полемический трактат против Макиавелли, осуждающий великого итальянца с моральной точки зрения. После восшествия сочинителя на престол голландский издатель Ван Дюрен, почуяв запах прибыли, пустил книгу в печать. Без разрешения автора - или авторов, если угодно, поскольку вклад француза выходил далеко за пределы обычного редактирования. Мнение образованного общества о прусском монархе после знакомства с трактатом поднялось прямо до небес. Наконец-то, все говорили, в Берлине вместо короля-солдафона воссел на престол король-философ. Нет никакого сомнения, что его подданных ждет благополучие, процветание и долговременный мир.
Однако, ученые и литературные досуги не составляли моего главного времяпровождения. Настойчиво требовали внимания денежные дела. Коммерция, конечно, может идти по устоявшемуся шаблону - и даже довольно долгое время - но без свежих идей в конечном счете непременно придет к упадку. А в этой части без хозяина продвижения не было, хоть я и старался приучить помощников к самостоятельности. В особенности Уилбуртаун внушал беспокойство: для него даже и мне никак не удавалось придумать выгодную схему. Вот если бы завод в Тайболе был по-прежнему мой... Соединив дешевизну русского железа и по-английски быстрый ответ на изменения спроса, можно разорить всех соперников. Но увы...
Наступила осень. Лазурное неаполитанское небо все чаще покрывалось облаками. Аквамариновую гладь залива то и дело морщил порывистый ветер. Несносная жара уступила место приятной прохладе. Я просматривал коммерческие балансы на увитом плющом балконе компанейской фактории, когда секретарь притащил свежую почту. Две депеши - с пометкой о срочности. Одна из Вены. Что важного может приключиться в Вене? Разве что... Да. Так и есть. Пять дней назад умер император Карл Шестой. Давно ждали. Что теперь будет - понятно.
А это у нас что? Петербург? Нетерпеливо разорвал жесткий пакет. Внутри два листка: шифрованный оригинал от шпиона и его переложение от Франческо. Пятого октября, за обедом, императрице Анне сделалось очень дурно. Слегла, не выходит. По слухам, даже не встает. В высших кругах тайно говорят о престолонаследии.