Страница 209 из 211
- Бэт, ты должна пойти в Скотленд, - решается он. - Выбрось из башки мысль о том, что ты проживешь сама по себе, слышишь? Ты смогла! Смогла убить без своей долбанной темноты. Ее ведь не было на дороге, правда ведь? Значит, ты сможешь и там. Бэт… Ты слышишь меня? Завтра утром мы двигаем в Скотленд. Я доведу тебя до Скотленда и уйду. Но дай мне это… Бэт, мне охренительно нужно, чтобы ты была за стенами. С другими людьми. Останься в Скотленде. Тот мужик он примет тебя… ты сама это знаешь.
- Без тебя, - медленно говорит Бэт, глядя внимательно на его плечо. Аккуратно отрезает нить и некоторое время смотрит на шов, словно думает, красиво ли тот сделала. А потом кивает, начиная заниматься другой раной на его плечо. – Хорошо.
- Хорошо? – Дэрил не верит своим ушам.
Вот так все просто и легко? Без возражений. Просто долбанное «хорошо». Долбанное «хорошо», которое только падает куда-то внутри него. К ее прежним словам. Таким, как «Ты мне не нужен» и «Без тебя».
- Хорошо, - повторяет она. А потом начинает нести какую-то чушь, которую он почти не слышит сейчас. Она говорит и говорит, а он только смотрит на нее. На то, как шевелятся ее губы. На блеск ее глаз в свете свечей. На то, как порхают пальцы обрабатывая его раны. Потом она занимается раной на его голове, и он закрывает глаза. Потому что прямо перед его взглядом оказывается ее грудь, и он видит, что она без лифчика.
Долбанный лифчик. Он ведь помнит остатки этого лифчика, которые валялись возле рюкзака. Охренеть, подумала ли она, что ее могли запросто трахнуть прямо там, на дороге? О чем она вообще думала, расстегивая тогда рубашку? И о чем он сам думает сейчас?
- Все, - произносит Бэт, и он открывает глаза. И тут же встречает ее взгляд. Тонет с головой в этих глазах-озерах, которые распахиваются еще шире, когда он поднимает руки и запускает ладони в ее волосы. Потому что больше не может бороться с собой. Снова коснуться ее. Почувствовать. Утолить свою жажду. Прежде, чем это станет невозможно…
Он ждет, что она оттолкнет сейчас, как тогда на крыше. И дает ей эту возможность. То и дело отстраняется от нее после каждого поцелуя первое время. Чтобы заглянуть в глаза-озера. Чтобы уловить малейший протест.
Но она молчит. Только покорно подставляет губы под его рот и распахивает те шире, позволяя языку свободно скользить внутри. Вызывая невероятный по силе огонь в крови. Ярость, что бушевала прежде и скручивала мышцы, отступает, позволяя пережитым некогда на дороге эмоциям выплеснуться совсем иным способом.
Он целует и целует, обхватывая ее все крепче и крепче. Прижимая к себе все теснее. Запускает руку под топ, чувствуя, как сердце бьется в груди глухо и быстро, грозя ему переломить ребра. И ощущает кончиками пальцев, как бешено колотится ее сердце сейчас. Ее кожа такая горячая… такая мягкая и нежная…
- Я переменила белье в постели на втором этаже, - шепчет она ему вдруг в губы, заставляя спираль острого желания свернуться еще туже в нем. Твою мать, Грин… что ты делаешь со мной…
- Мы можем…? Или…
Он что-то мычит в ответ, снова целуя ее. Да, этот долбанный мир ходячих, и в любую минуту может случиться все, что угодно. Тем более, от Гейнсвилла по дороге топает херова туча мертвяков. Но… но этот дом стоит в двух милях к западу от шоссе Ли, и они не шумели… и значит, опасности может и не быть… И она постелила долбанные свежие простыни…
От белья пахнет какими-то травами. От ее волос пахнет ягодами. А ее поцелуй на вкус – яблочный сок, который она отхлебывала из банки детского питания, что они прихватили в аптеке на Сентревилл-роуд. И от всего этого у него кругом идет голова. От смеси запахов, вкусов и ощущений, которыми полон для него этот момент.
Он целует ее и целует. Выпивая до самого дна. На всю оставшуюся жизнь… на все долбанные дни, что ему останутся. Старается запомнить все это. И понимает с горечью, что не запомнит ни к каким херам. Потому что знает, что память истончается… долбанная память…
Но все же пытается. Пытается собрать все это в воспоминания.
Хрупкие косточки ключиц. Ее родинки между грудей. Тонкие ребра. Узкую талию. Он готов поклясться, что может обхватить ее двумя ладонями. Мягкость ее кожи. Вкус ее кожи. Ее вздохи. Ее шепот. То, как она выгибается навстречу его рукам и губам. Ее пальцы на своей коже. Ее губы на своей коже. Ее ответ на то, как он берет ее. Раз за разом. Теснее. Глубже. Еще глубже. То, как она цепляется в его здоровое плечо и прикусывает нижнюю губу. Как переплетаются их пальцы на подушке. Как сплетаются тела… Теснее. Еще теснее. Ему хочется сейчас раствориться во всем этом. Навсегда остаться здесь. В этом моменте. И поэтому он погружается все глубже и глубже в нее. С каждым ее откликом. С каждым вздохом…
И шелест дождя за окном, который льется на землю той ночью. И то, как она мягко водит по его плечу пальцами, валясь после в подушках. Выражение ее лица. Такое умиротворенное. Такое счастливое. Она вся светится. Он готов в этом поклясться. Она вся светится…
И он ловит эти пальцы. И ее в свои руки. Прижимает ее снова к подушкам, чтобы целовать эти губы. Ловить этот свет. Вбирать его в себя. Пока у него есть такая возможность. Пока она его…
Солнечный свет, идущий издалека… Дэбасиге… Бэт…
Ужинают они гораздо позже запланированного. Уже остывшим рагу из овощей и свиными ножками, которые он точно заслужил, даже не пискнув, когда она обрабатывала раны. Они почти не говорят. Просто сидят рядом, иногда соприкасаясь плечами. Она заканчивает первой свой ужин. Потому что ест как долбанная птичка. А потом сидит и смотрит на него. Просто смотрит. Во все свои огромные глаза-озера, которые странно блестят сейчас в мягком свете свечей.
За окном шелестит дождь, и ему очень хочется думать, что Бэт не планирует сейчас, как бы ей свалить, пользуясь этим подарком природы. А потом понимает.
Пусть валит. Он все равно найдет ее. Только тогда у нее уже не будет ни малейшего шанса увильнуть от того, чтобы идти в Скотленд. Тогда она узнает, что он может быть далеко не таким, каким она привыкла его видеть. Пусть она возненавидит его за это, но этот долбанный балаган пора прекращать.
- Пошли спать? – говорит Бэт, когда он заканчивает ужин. Вот так просто. Пошли спать. Вместе. Словно они делают это каждый долбанный вечер.
Он понимает, что ему нельзя спать. Что кто-то должен остаться и следить за окрестностями. Но почему-то уступает ей и идет вместе с ней наверх, в спальню. Правда, ложится только она, а он занимает место у окна, чтобы окинуть окрестности взглядом. Широкое пространство перед домом абсолютно пустое. По крайней мере, единственная тень, которую он видит через стену дождя - тень трактора вдалеке.
- Я хочу рассказать тебе, - вдруг доносится голос Бэт со стороны кровати. – Про того… кого убила первым в своей темноте. Тогда на дороге ты не спросил, почему я убивала живых. А ведь это важно. Ты же сам понимаешь, как это важно понимать, почему была отнята человеческая жизнь. Я убила двадцать… двадцать четыре…
- Двадцать три, - обрывает ее Дэрил. Ее голос полон такой боли, что у него сжимается сердце. – Не приписывай себе лишнего, Грин. Того, которого ты только пощекотала своим ножом, пришлось убить мне.
- Я рада… ой, в смысле, не тому, что ты его убил… а что не я… Потому что я боюсь. Всех их. Думать о том, что ты сделал… понимать это…