Город негодяев

– Возможно, мне удастся обратить тебя в веру Матери Дургн, – проговорила она, подходя к киммерийцу поближе.

– Это богиня не по моему вкусу, – сказал Конан.

– Откуда тебе это знать? Я же говорила тебе, что у Матери Дурги не одна ипостась. Некоторые из них не для простых аколитов. Когда к ней обращаются как к владычице женской зрелости и соединительнице плоти, ритуалы поклонения таковы, что ты наверняка найдешь их восхитительными. Кстати, в этих ритуалах я – высшая наставница.

– А великий духом Андолла? – полюбопытствовал киммериец. – Он принимает участие в этих церемониях?

Оппия провела кончиками пальцев по щеке Конана:

– Мой муж всецело погружен в свои магические изыскания. Мы мало времени проводим вместе, за исключением тех случаев, когда церемония Высокочтимой требует присутствия нас обоих.

– Неужели благочинный Андолла является мастером магических Искусств? – спросил киммериец.

– Когда он не занят поклонением Матери Дурге, он стремится к более глубокому постижению мира сверхъестественного. – В тоне ее проскользнуло легкое презрение. – Поэтому он собирает сочинения по магии, а также прочее магическое барахло. За своими занятиями он долгие часы проводит в одиночестве.

– Должно быть, поэтому ты чувствуешь себя одинокой, – заметил Конан.

– Иногда, – согласилась она, – утешения Матери Дурги недостаточно. А мужчины-аколиты могут быть так утомительны!.. – Оппия вознамерилась было прильнуть к широченной груди киммерийца, но вдруг откуда-то сверху послышался дикий крик. Кричала женщина. В голосе звучал предельный ужас.

– Кром! – воскликнул Конан, хватаясь за рукоять меча. – Кого-то убивают!

– Матерь проклинает ее! – фыркнула Оппия. Затем успокаивающим жестом положила Конану ладонь на плечо: – Успокойся. Это одна из наших послушниц. Самая беспокойная. С ней такое часто бывает. Идем, возможно, она нуждается в успокоении.

Конан последовал за ней в большой зал, а затем по лестнице, по которой они сюда поднялись. На этот раз Оппия провела киммерийца узким проходом на четвертый этаж. Конан заметил, что здесь большинство дверей распахнуты, а комнаты пустуют. Впрочем, нет… Одна дверь закрыта снаружи на крепкий засов. На уровне глаз имеется небольшое окошечко, прямо как в тюрьме. Оппия открыла глазок и заглянула внутрь. Затем отодвинула засов. Конан вслед за Оппией вошел в помещение. Острым чутьем варвар уловил странный запах – здесь жгли какую-то ядовитую дрянь. Запах едва-едва уловимый, но Конан был готов поклясться, что ему не почудилось. Затем внимание киммерийца привлекла жалкая фигура, скорчившаяся в уголке комнаты.

Это была Риетта, дочь Риста Даана. Впрочем, Конан не сразу узнал девчонку, хотя ее портрет накрепко засел у него в памяти. Миловидное личико теперь осунулось, прелестные ручки высохли, некогда роскошные волосы свалялись и потускнели. Видно было, что в течение многих месяцев девушка ни разу не гуляла на солнце. Глаза ее были широко раскрыты от ужаса и смотрели, не отрываясь, в противоположный угол комнаты. Девчонка в отчаянии закусила зубами кулачок, а другой рукой, тоненькой, как ивовый прутик, указывала в угол.

– Оно там! Оно снова появилось! Вы обещали, что оно больше не появится! Вы обещали!

Оппия нагнулась и взяла девушку за плечи:

– Я же говорила тебе, что Матерь Дурга защитит тебя от проклятия. Если вера твоя сильна, то, что ты видишь, не сможет причинить тебе вреда. Лишь твое маловерие позволяет этой твари возвращаться каждую ночь. Почему ты разуверилась в Матери Дурге?

– Но ведь я пыталась понравиться богине! – рыдала девушка. – Я производила все необходимые ритуалы! Я молилась днем и ночью! Я ела только разрешенную пищу и голодала, когда мне было ведено голодать! Почему же эта тварь возвращается?

В голосе Оппии появились презрительные нотки:

– Матерь Дурга смотрит в твое сердце. Смотрит и видит, что вера твоя не есть истинная вера. Матерь Дурга требует неоспоримого доказательства твоей преданности ей.

– Так что же мне еще остается делать? – в голос рыдала девушка. – Все, что у меня было, я отдала ее храму! Я же не виновата, что у моего отца сердце из камня и он отказывается давать мне деньги!

– Если ты тверда в вере, – холодно проговорила Оппия, – ты должна найти способ и заставить отца выдать тебе еще денег.

Покуда две женщины разговаривали, Конан осматривал помещение. Комната в точности походила на ту, которую отвели ему. Однако здесь единственной мебелью была жесткая узкая кровать, состоящая из деревянной рамы и натянутых на нее кожаных полос. Единственное окно было забрано шестью вертикальными толстыми бронзовыми прутьями. Сейчас комната освещалась лишь светом масляной лампы, горящей за толстым стеклянным колпаком. Лампа находилась в соседнем помещении.

Оппия кивнула Конану, показывая на девушку:

– Отнеси-ка ее на кровать.

Киммериец поднял девчонку, поразившись, до чего же она легкая, уложил ее на сплетение кожаных полос и накрыл тонким одеялом. Девушка смотрела на великана варвара полными страха глазами и дрожала.

– Ты должна упражняться в молитвах третьего уровня, – приказала Оппия, – и медитировать на Божественное Ничто. Если это покажется тебе слишком сложным, размышляй о том, как ты можешь убедить своего отца послать дары в наш храм. Матери Дурге нет дела до богатств мира сего, но в своем бесконечном сострадании она примет тебя к себе, если ты докажешь ей свою преданность. Думай обо всем этом.

Они вышли из комнаты. Оппия снова закрыла дверь на засов.

– Кто это? – спросил Конан.

– Среди нас имя ее Амата. Отец ее – один из самых богатых людей в городе. Она – жертва древнего семейного проклятия. Стремясь избавиться от проклятия, она пришла сюда, к нам, чтобы мы ее защитили.

– Там, похоже, защищать-то уже особо нечего, – заметил Конан. – Девица скоро помрет от истощения.

Оппия пожала своими роскошными плечами:

– Ну и что с того? Все в руках Матери Дурги.

– Она что, опасна? – поинтересовался Конан. – Вы ведь держите ее взаперти.

– Опасна только для самой себя. Именно поэтому окно у нее забрано решеткой. В отчаянии она может броситься на мостовую, точно так же, как в свое время бросилась ее мать. Именно поэтому мы не даем ей огня, даже свечи, чтобы она не сожгла себя. Скажу прямо, для нас она – сплошная обуза, однако мы не оставляем надежды получить от нее чего-нибудь. – Оппия тонко улыбнулась. – Я имею в виду, конечно, не мирские богатства, а внемирную благодать от сохранения еще одной благословенной души для Матери Дурги.

Конан улыбнулся в ответ, но удержался от объяснений – почему он улыбается. А улыбался он приятной мысли о том, как уничтожит это дьявольское гнездо. И о том, как он это сделает. Когда они оказались в храмовом зале внизу, к ним подбежал аколит и бухнулся на колени.

– Святая мать Оппия! Возлюбленный Отец срочно требует твоего присутствия на церемонии Блаженного Поклонения.

Оппия вздохнула:

– Ну ладно, киммериец. В следующий раз. Увы, я нужна там. Помни, что я тебе говорила о наиболее экзотических ритуалах Всеблагой. Я знаю, тебе они понравятся.

– Не забуду, – обещал Конан.

Она удалилась. Аколит полз за ней, пытаясь поцеловать ее выкрашенные хной подошвы. Киммериец с удовлетворением заметил, что она привела в порядок свою одежду, так что соблазнительная полоска плоти исчезла. Он вернулся в свою комнату и принялся тщательно ее осматривать. На стенах висели ковры, на полу лежали толстые офирские циновки. В лампах горело душистое масло. Конан припомнил тот странный запах, который почуял в комнате несчастной пленницы. Нет, это явно не простой дым! Конану приходилось уже сталкиваться с этим запахом. Он знал, что так пахнут горящие сушеные корешки и лепестки Черного Лотоса. Гнусное зелье обычно использовали чародеи, чтобы одурманить себе мозги и вызвать видения всевозможных мерзких гадов. Вдыхать эту отраву – дело крайне опасное. Можно запросто спятить и до конца дней остаться слабоумным идиотом…