Снохождение

— Всё будет хорошо, — произнесла она банальность для самой себя, притом попытавшись улыбнуться так, будто соблазняла самца.

Но там, в зеркале, отражалось что угодно, но только не радость.

Нет, Миланэ больше не могла улыбаться, как прежде. Всё-таки мысли рано или поздно возвращались к Амону, и становилось очень тоскливо. Она пыталась представить, каково ему там, в неволе, но получалось смутновато; тем не менее, Миланэ знала трудности жизни, успев побывать в жутком одиночестве перед Приятием и вступив в грязь мира на Востоке; да и вообще, ученицы Ашаи-Китрах многое успевают увидеть на своём веку. Поэтому дочь Андарии не питала никаких иллюзий. Более того, не терялось сомнение: хорошо ли было подписывать эти показания? Не лучше ли было присоединиться к Амону и во всём сознаться, как есть? Но враз по разу Миланэ приходила к выводу, что подобное решение — безусловное благородство, но вместе с тем — глухая глупость, ведущая к одному — разрушении и его жизни, и её; более того, это бы означало, что она волей-неволей признаёт свою ошибку, право большинства потрепать её по загривку и въедливо сказать: «Что, родная, теперь поняла, сколь ты отступна?»

«Предугадать, что Амон сам украдет «Снохождение», было не-во-змо-жно. Хотя погоди, а как же Карра-Аррам, все чувства Ашаи? Но чтобы что-то высмотреть, надо хотя бы знать, куда смотреть; а я не знала, что он может быть столь безрассуден ради меня… Он знал меня всего несколько дней — и решился! Мой любимый Амон, будь я проклята, если не освобожу тебя! Вестающие обещали. Вестающие помогут. Вестающие…»

Да, они.

Миланэ встала, кивнула самой себе — «я готова выходить».

— Раттана, вернусь не ранее вечера. Передашь всем просителям, коль таковы будут, — спустилась вниз.

— Как сиятельная прикажет, — глубоко кивнула Раттана.

«Всё-таки Вестающие заслуживают уважения», — пришла к выводу Миланэ, ступая по тем камням, где не так давно пролилась кровь обидчика её верной служанки. Миланэ уже не надеялась, что в мире Сунгов её взгляды и поступки найдут понимание; но именно Вестающие помогли спастись, именно они прижали уши от мерзостно-бессмысленных поступков амарах Леенайни, именно они считают Малиэль великой, именно они вершат то, что достойно львиц духа — сновидят и узнают неведомое. Тогда загадка: почему всё это время они не предприняли ничего, чтобы сделать белым имя Малиэль. «Будь я Вестающей», — подумала Миланэ, — «то сделала бы всё, чтоб снять всю грязь, которой её покрыли нищие духом».

Уже виднелись башни Марнского Дома Сестёр.

«Как знать, может, они раскусили сущность нашего общества? Может они и вправду поняли, что плыть против глупости — бесполезно, а исправлять положение — опасно? Может быть. Интересно, а они верят во Ваала? Забавный вопрос. Да, все Сунги вроде бы так хороши, но ведь из кого-то состоит Надзор Веры? Есть же сестринство Сидны, а это оно писало комментарии, которые так натужно пытаются объяснить, почему всё описанное в «Снохождении» — враньё. Мол, так и эдак, Малиэль — плохая, сновидение — забава, Ваал — велик. Просто, ясно, доступно; все довольны, все счастливы; не надо ничего искать, не надо ничего знать. Я не читал, но осуждаю. Не читала, а сожгу. Как мило».

В конце концов, можно ведь прожить и без всяких снохождений, верно?

Лишь после стольких лет пришло ясное осознание того, что все Ашаи-Китрах — не одинаковы. Одни — ищут; вторые — уже всё давно нашли. Одни — желают знать; вторые — уже всё давным-давно знают. Одни — своевольные, надломленные, непредсказуемые, даже злые, но личности; вторые делают всё, чтобы их личность исчезла, растворилась в большом море сестринства Ашаи-Китрах. Эти вторые могут видеть лишь не дальше собственного носа, но почему?

— Оно им не доступно, — ответила самой себе Миланэ, тряхнув рукавом.

Они могут только верещать денно и нощно: «Ваал! Ваал велик! Мы велики! Сунги велики!». Они даже могут научиться зажигать огонь на ладонях и множеству иных трюков. Но они ни шакала не понимают.

Но потом Миланэ чуть поостыла; ведь и ей-то, признаться, похвалиться нечем.

Она тоже ничего не понимает.

Она не понимает, что такое сновидение.

Почему есть все эти миры?

Почему они устроены так, а не иначе?

И вообще: что вокруг происходит и зачем?

В Доме Сестёр пришлось задержаться надолго. Волей-неволей Миланэ познакомилась с многими сёстрами, коротая время в пустых беседах; не считая это приятным, она всё-таки понимала, что это нужно и полезно. После тягомотины и довольно глупой суеты старшая сестра-распорядительница, наконец, отметила её как «сестру, отдающую общее служение в Марне» и «находящуюся в услужении у патрона такого-то», между прочим отметив, что буквально сегодня прибывшая выписка из личного дела в дисципларии отображает её как «Ашаи средних качеств, иногда нестойкую и требующую призрения»; естественно, сестра-распорядительница ловко поехидничала по этому поводу и начала сетовать на бестолковую молодёжь.

— Ещё так несколько поколений, и выродится наше сестринство, — с каким-то довольством говорила она, словно сие радовало.

Прощальная гадость от Леенайни, которой Миланэ лишь усмехнулась. Гадость низкая, бессмысленная, довольно безобидная. Оставляла она неприятнейший осадок.

Но рано или поздно всё кончается, и Миланэ вышла из Дома Сестёр уже далеко пополудни. Взяв экипаж, направилась к патрону, к которому путь отсюда был неблизким, но тут неожиданно к ней подсела юная дисциплара, лет не более двадцати отроду. Выяснилось, что она из Криммау-Аммау, в Марне находится по поручению наставниц дисциплария (ну надо же!), и чем-то до боли напоминала Миланэ саму себя. Это была дочь прайда Менаи, с прекрасными манерами и совершенно роковой внешностью; было заметно, что львы всех возрастов направду оборачиваются им вслед. При себе она держала книгу, и Миланэ между прочим поинтересовалась, что за книга. Это оказалось классическое произведение Ашаи: «О грезящих об иных мирах».

— Не будь всякая из вас грезящей иномирницей. В сем мире — Ваал, в сем мире — мы, в сем мире — наши силы, — прочитала Миланэ вслух, хоть помнила эти строки наизусть. И вдруг рассмеялась.

Дисциплара рассмеялась тоже, они бросили эту безнадёгу, перестали манерничать и начали болтать о марнской моде.

Наконец, Миланэ вышла у дома Тансарра, где её приняли как всегда учтиво и очень обходительно. Как всегда, дома патрона не оказалось, но была Ксаала. Они вдвоём засели за поздний обед, во время которого Ксаала проявила немалое любопытство, всячески расспрашивая о Приятии, потому пришлось притворяться и рассказывать о нём с напускным удовлетворением, опуская множество деталей, что не предназначены для светского уха. К великому облегчению, Ксаала совершенно ничего не знала ни о злоключениях Миланэ в Сидне, ни о краже «Снохождения» вообще; это выяснилось после нескольких мастерски-невинных вопросов.

Что сказать, Миланэ никогда не была глупой. Она понимала, что Вестающие так хорошо обошлись с нею отнюдь не по доброй охоте, а из вполне расчетливых соображений. Ну естественно, им нужен этот патронат, эта связь между нею и Тансарром. Ей было невдомёк, что именно Вестающие от него хотят, но тут наверняка всё просто: какая-то протекция, политические решения, назначения, знакомства, влияние и прочая мишура, в которой Миланэ многого не понимает и понимать не желает.

«Вестающие мудры, они не станут требовать глупостей или причинять вред. Обычные взрослые игры», — рассуждала она. — «Ничего страшного, если и я приму в них участие».

Более того, у Миланэ появилась шальная мысль зайти с другой стороны. Амона может выручить её патрон; по крайней мере, с его связями Миланэ узнает, куда нужно карабкаться и с кем беседовать. Но, чуть раздумав, пока отбросила эту идею. Тансарр неминуемо поинтересуется, кто такой Амон, и тогда придётся рассказать всё самой (что плохо) либо он узнает сам (что ещё хуже). При этом ещё придётся раскрыть свою связь с Вестающими, и сложно предугадать, как Тансарр поведётся.