Снохождение

— Можешь, — кивнула Миланэ, задумавшись о своём. — Спасибо, Фрай.

— Но всё это не имеет никакого отношения к тому, что я бы хотел поближе познакомиться с тобой.

— В некотором роде мы уже знакомы.

— О, как приятно это слышать. Но я настаиваю на более близком знакомстве.

— Если лев хочет настаивать, то всё, что ему стоит совершать — продолжать настаивать, — улыбнулась Миланэ, пригладив шею. Впрочем, она собралась и села строже, припрятав хвост у лап.

Они поехали по тихой, зелёной улочке; Миланэ обратила внимание на то, что вокруг нет домов. Фрай умолк и посерьёзнел, убавил ход; наконец, после шагов трехста, они встали перед большими коваными воротами. Миланэ весьма удивилась, что возле них находилось не только два стража, но и целых три привратника.

Один из них вмиг подошёл к экипажу.

— Приветствую добрых Сунгов. Слушаю.

— Велено передать: приехала гостья с далекого Севера.

«Что-что?!», — изумилась Миланэ, аж дёрнулся хвост.

— Какая гостья из далекого Севера? — отвратительно поморщившись, уже немолодой привратник развернул свиток и начал что-то выглядывать в списке.

Фрай лишь почесал гриву, но тут вдруг выскочил другой привратник и буквально подбежал к ним.

— Ах, да-да, — заторопился он со словами. — Прошу, прошу. Открывай! — махнул рукой, и ворота тотчас открылись.

Не говоря больше ни слова, Фрай поехал дальше. Миланэ повела ушами, чтобы получше слышать сзади.

— Баран! — очевидно, старший среди привратников очень разозлился.

Всё это было необычно, странно и любопытно.

— Но почему «гостья из Севера»? Я-то с Юга, — Миланэ не могла не задать этот вопрос, хотя он весь и светился наивностью.

Лишь пожав плечами в знак недоумения, Фрай остановил двуколку на круглой площадке перед фасадом большого, очень красивого дома.

— Приехали, — быстро сказал он. — Прошу, — Фрай помог Миланэ сойти на землю. — Буду рад новой встрече.

Поставив вещи Миланэ перед ступенями, молодой лев поцеловал её руку и тут же, мгновенно, уехал, словно страшась здесь находиться.

Вообще, всё происходило как-то очень быстро, торопливо, так, что Миланэ каждый раз не успевала опомниться и осмыслить одно, как происходило нечто другое. Провожая его взглядом, услышала сзади голос:

— Красивого дня для сиятельной Ашаи-Китрах.

Она обернулась и увидела, что её вещи уже подхватили двое слуг, а высокий, на головы две выше её управляющий домом стоял перед нею, сложив руки на животе; на груди у него, как положено, была пластина на цепи, но вместо герба патриция там красовался всеизвестный символ Ашаи — огонь Ваала, а под ним — номен «С. с. Ваалу-Фрея».

Ну что же, получается, что хозяйка этого дома — какая-то старшая сестра. Хорошо…

И тут Миланэ увидела ещё нечто, от чего у неё похолодело в груди, а в душу закралось великое подозрение.

Под номеном прописью шёл девиз:

Не вижу знамений, ибо сама вершу их

Это могло означать только одно: хозяйка данного дома не только Ашаи-Китрах, но ещё и Вестающая. Только им вольно иметь личные девизы, которые во многих случаях составляют неотъемлемую часть их полного имени.

Казалось бы — что такого?

Но в сознании Миланэ очень многие вещи вдруг закружились в очень стройном танце и обрели облик; так бывает, если отойти от очень большой картины: поначалу видишь лишь непонятные фрагменты, но затем — целое полотно.

«Меня привезли к Вестающей! Чудно, Милани. Где ты впервые в жизни встретилась со «Снохождением»? У холодного тела Вестающей. Кто прятал книгу, как величайшую ценность… или злую улику? Молодая Вестающая. Кому среди Ашаи-Китрах невозбранен интерес к сновидению? Вестающим. Кто силён среди Сунгов? Вестающие. Как говорил тебе Амон? Ищи «Снохождение» там-где-ходят-по-снам. И что теперь?.. Если ненавидят они эту книгу, так я у них — в большой немилости. Если почитают — так в ещё большей».

Видимо, она надолго всмотрелась в эту табличку на его груди, потому он кашлянул и попросил:

— Прошу за мной. Сиятельная Ваалу-Миланэ-Белсарра в порядке?

— Что?.. А, да, конечно. Хорошего дня. Прошу меня простить.

Они пошли вверх по большой парадной лестнице, огражденную маленькими декоративными столбиками. Вилиус ввёл её в холл, указал, где можно омыть лапы и хвост, с чем ей помогла вмиг появившаяся служанка, дотошно вытершая досуха каждый коготь и умастившая чем-то кисточку хвоста. Миланэ, как всегда, ощутила неудобство, она никак не могла привыкнуть к этой аристократической обыденности; она даже боялась, когда ей мыли и вытирали лапы, потому что в Андарии львят и львён простого происхождения это приучают делать сызмалу самим. Затем управляющий предложил «время для некоторых личных потребностей», но посоветовал «не слишком задерживаться, так как преподобную ждут». Намёк был понят Миланэ верно, и она лишь посмотрелась в зеркало, бессмысленно расправив складки уже весьма примятого пласиса.

— Прошу, — пригласил вглубь дома управляющий.

Мозаичные полы, статуэтки, панно, изображающее быт Сунгов древности; дом не самый большой, но хороший, со вкусом. Лев открыл большую резную дверь, и Миланэ сразу поняла, что сейчас окажется в атриуме; почему-то он предпочёл боковой вход, хотя в атриум наверняка можно попасть сразу с прихожей.

Только она вошла, как за нею гулко закрылись двери, да так, что Миланэ вздрогнула.

Она оказалась в красивом атриуме, полном зелени и уюта. Где-то пели птички: то ли в клетках, то ли в густых ветвях маленьких лавровых деревьев, растущих в солидных кадках. В центре размещался небольшой, круглый фонтанчик, возле которого расположились четыре огромных красных дивана, усеянных подушками разных форм и размеров. Перед ними находились столы, и ближайший был заполнен яствами.

Миланэ встала возле него, перенеся вес тела на одну лапу и вогнув кончик хвоста вверх, а руки сложив в жесте закрытости, обняв плечи.

Справа на диванчике полулежала львица в длинной белой тунике с яркими узорами, лапами к Миланэ. Хвост её распластался по земле, одну руку она закинула за голову, ладонь другой находилась в плоской, наполненной тёмной жидкостью чаше. Лицо рассмотреть оказалось невозможным — на скулах, лбу, подбородке и даже части шеи была нанесена то ли белая глина, то ещё что, и Миланэ не смогла распознать, что это такое.

Прибытия дочери Андарии она, казалось, не заметила вообще.

Терпеливо постояв некоторое время, показавшееся весьма пристойно-продолжительным, Миланэ села на диванчик, подоткнув за спину побольше подушек и закинув лапу за лапу. Всё это время львица лежала, лишь пошевеливая пальцами в чаше, очень тихо напевая мелодию, и никак не обращала внимания на гостью сего дома. Заметив у неё на пальце кольцо сестринства, Миланэ сначала решила заговорить первой, но потом передумала, вздохнула и взяла со столика большую медовую грушу. Которую с наслаждением надкусила.

— Мням-мням.

Миланэ перестала есть.

— Как, вкусно? — спросила львица.

— Да, — ответила дочь Андарии, опустив руку с грушей.

— Это выдает тебя с головой. Зачем церемониться? Бери, что хочется, а остальные — тьфу, и слова не достойны. Какая провинциальность.

Пришлось промолчать. Что тут скажешь?

— Такие, как ты, всегда мечтают что-то свершить, выбиться в свет, проявить себя. Награбастать побольше, побольше! Сожрать! — не слушала ответа львица.

— Я пришла сюда, чтобы выслушивать эти низкие оскорбления? — Миланэ оставила грушу на тарелке.

— А что? У тебя есть выбор? Может быть, да. Нужно же указать, где твоё место.

— Кто-то знает моё место лучше меня?

— Ты так не считаешь? Ты вот сможешь меня оскорбить? — взмахнула хвостом незнакомка, но неудачно — он попал прямо на стол и чуть не перевернул кубок. — Ты не сможешь.

— Я не мастерица оскорблений, — слегка развела руками Миланэ.

— Зато я знаю, на что ты мастерица. Ты — воровка. Ничто не оправдывает воровство, даже величайшая идея. Воровство и благородство души — несовместимые вещи. По крайней мере здесь, в моей голове, — львица постучала себя по лбу.