Снохождение

Завидев хозяйку дома, ученицы бросились к ней. После туманно-расплывчатого, нарочито запутанного объяснения, Миланэ попросила сестринство освободить вход и впустить нежеланных гостей, поблагодарив за защиту и бдительность. И все они — три марнских гостя и три марнских сыскаря — очутились внутри, брякнув за собой дверью. Амалла вошла тоже, но всё молчала, ходила как-то боком, поглядывая на всё искоса, держа руки в жесте жёсткой сдержанности.

— Не надо тут ничего переворачивать, — заметила Миланэ.

— Раз мы вошли, а сиятельная согласилась сотрудничать, — сказал красавец-лев, зачем-то натягивая перчатки, — то настою на условии: львица всё показывает — а мы всё берём сами.

— Не трогайте это, — мрачно заметила Ваалу-Амалла, указав на кровать Арасси.

— Мы уж знаем, что трогать, а что — нет.

— Не поздоровится, добрый Сунг, — Амалла кивнула на стойку с оружием в коридоре, где ютилась одинокая совна, которую уже много лет никто не трогал. — Это ложе дисциплары, которая вчера ушла в Нахейм.

Угроза прозвучала естественно.

Кровать действительно не тронули, как и некоторые из вещей Арасси, явно указанные Миланэ, но всё остальное — буквально перевернули. В первую очередь вынули на мир «Снохождение» из сундука; именно красавец, осторожно держа книгу в перчатках, дотошно рассмотрел её с помощью маленького увеличительного стекла, потом спрятал в заранее заготовленный футляр, сразу вышел и больше не возвращался. Перед взором сыскарей предстали личные вещи Миланэ, всяческие одёжки, безделушки, поделки, письма, книги, украшения, клочки бумаги и листы записей, даже некогда потерянный клубок дорогих тобрианских нитей — и тот нашелся.

— Это требуется забрать, хорошо? — прозвучало, когда нашли кипу записей (три десятка листов) — цитат и рисунков из «Снохождения».

Много позже Миланэ поняла, да потом узнала наверняка, что могла прогнать взашей всех этих шушпарей, как только отдала «Снохождение», не подвергая свой дом, за столько лет ставший родным, такому унижению. Она была сестрой Ашаи-Китрах и привилегия неприкосновенности могла сослужить ей в полную силу. Но дочь Андарии упала в глубокую тоску, и на всё лишь кивала — смысла сопротивляться не видела.

«Амон. Амон. Амон. Кровь моя, его хотели пытать. И, верно, пытали. Мой любимый Амон».

— Требуется забрать, ладно? — увидели её письмо к Амону, которое должна была передать Арасси.

Забрали. Сыскари нарочно говорили именно в такой, вопросительной форме — иначе не имели права.

В углу нашлась скомканная бумажка. Сыскари вместе, как школьники, столпились над нею, один из них даже двигал губами при чтении. Миланэ пошевелила ушами, не понимая, что они там нашли.

— Миланэ, это всё правда? — тем временем тихо спросила Амалла.

— Что, наставница Амалла?

— Разве ты украла эту книгу из библиотеки? «Снохождение»? Я ведь помню это дело, ты ведь вскрывала ящик… И так далее, сама понимаешь. Но что произошло? Почему она оказалась у тебя? Кто сказал её забрать? — горячно допытывалась она.

— Никто. Я сама.

— Зачем? — у Амаллы — почти гримаса боли.

— Книжка понравилась. Пришлось украсть.

— Уму непостижимо. Недоговариваешь. Ладно. Как хочешь.

Она гневно взмахивала хвостом, а потом снова громко зашептала:

— Не переживай. Тебе кто-то сказал сделать глупость в Марне. И ты сделала. Мы тебя защитим, сестра. Дело раздавим, как таракана. Леенайни ведь говорила насчёт нашего круга? Нашего общего дела? Говорила. Ты уже с нами.

— Львица — Тайнодействующая? — ухмыльнулась Миланэ, одновременно забирая лапу, на которую чуть не встал один из служивых.

— Конечно, — молвила Амалла и впервые улыбнулась за всё это время.

— Сожалею, но я отказалась от этой чести. Леенайни знает, — вздохнула Миланэ и громко обратилась к сыскарям: — Что вы там нашли?

— Это требуется забрать, ладно? — запрыгали они.

— Да что именно? Дайте глянуть.

Это была записка Арасси, написанная в день начала Приятия, которую Миланэ в сердцах швырнула в угол.

Милая Милани,

прежде всего хочу выразить тебе свою настоящую признательность за всё, что ты делала для меня за длинные, яркие лета. Люблю тебя за это. Я просто люблю тебя. Ты — самая лучшая, и не смей отрицать. Не смей!

И если ты так хочешь, то я могу отвезти в Марну «Снохождение» твоему сладкому другу жизни, но уверена — лучше это совершить тебе, ведь твоей красоте он обрадуется куда больше, чем моей, хоть я сама — молва ходит — вполне ничего. Ты сделаешь это лично, чему очень рада. Думаешь, смеюсь над твоей бедой? Ох, я не столь порочна. Так прочти главную новость. Знаешь, я ненарочно посетила Леенайни, которая приняла меня с большим чинством и благородством, как подобает. Мы побеседовали, пришлось обмолвиться о тебе, и не поверишь — она не знала о твоём деле! Я попросила её вмешаться и выяснить, почему над тобой решили так жутко подшутить, ну, эта отравленная сома на Приятии, обвинения в плохом поведении и прочие гадости. Знай же: Леенайни сказала, что заступится и не даст этому случиться. Вообще, тебе беспокоиться не о чем, иди на Приятие без страхов, всё будет как надо — только гадкий напиток, честно-честно. Только давай пока притворимся, что мы этого не знаем, ладно? А то нам влетит. Видишь, сколь славны дела. Она ведь великая амарах, не так ли?

Мы скоро станем сёстрами! Мне, конечно, немного страшно, но я стараюсь не думать о плохом. Всё это время я выдерживала ночные буйства, и в этот раз выдержу — уж опытна, голыми когтями не возьмёшь.

До встречи!

Вечно преданная тебе,

Арасси.

Миланэ подумала, что весь мир однажды взял и сговорился против неё, начав подстраивать все мыслимые несчастья. Прочти она эти слова тогда, три дня назад — о, сколь многих мыслей пришлось бы избежать, сколь многое бы обошло её стороною: и мысли о скорой гибели, и плохие мысли об Арасси, и безмерная тоска. Уже было неважным, как именно Арасси встречалась с амарах и о чём говорила, хотя догадаться нетрудно: умоляла её, заступалась за подругу.

«Важно то, что я не успела с ней попрощаться, как подобает. Стой! Погоди! “Попрощаться”… Знамо, знамо я пустоголова. Мне нужно было отвадить её от этого Приятия! Ведь говорили, говорили, что ей нельзя, нельзя! Что я сделала, чтобы остановить её? Лишь маленький скандальчик и мелкую ссору? Она жалелась мне, она верила мне, она — может быть — в конце концов, желала, чтобы я убедила её! Что я сделала? Ничего. Валялась в кровати, когда она ушла. Я не читала её записок. Не слушала, что она говорит. А она побежала к амарах, чтобы спасти мой хвост. И теперь смотри: где я, а где — ты, моя сестра… Поделом мне всё. Поделом. И это жуткое Приятие, и эта грязь в душе, эти сыскари, что рыщут, а потом отдадут меня под суд».

Так ей стало не в себе и жаль, что от большого огненного чувства её ладони возгорелись игнимарой, и бумага в них враз превратилась в яркое пламя. Это заметили сыскари, вмиг засуетились, поняв, что они что-то упустили и хитрая Ашаи (конечно, хитрая, всё это — игры сестринства, ведь известно какие они, сеструшки) обманула их и сожгла то, чего не надо видеть.

Но было поздно и старший средь них лишь бессильно хлопнул в ладоши:

— Вот так-так.

Дальше всё было буднично и гнусно. Амалла ушла, не дождавшись конца всей суеты, сыскари огласили, что они закончили и можно удаляться. Миланэ лишь повела ушами — ей было всё равно. Они втроём начали совещаться и шушукаться в углу на кухне, а тем временем она пыталась привести в порядок дом, совершенно бессознательно, не думая; потом в дом без спросу вошёл низкорослый и хмурый, тот самый, что вначале пожаловал с красавцем к амарах Ваалу-Леенайни. Он явно всем заправлял и дал несколько коротких указаний, после чего все они «настойчиво предложили» Миланэ пройтись, и она пошла; по дороге ей объявили, что следует уехать в Марну «для дальнейшего следствия» и «полного выяснения дела». Миланэ ответила: она не может просто так уехать, ибо должна присутствовать на сожжении близкой львицы, а состоится оно завтра; она не может просто так взять и уехать из Сидны, это невольно даже сёстрам; и вообще, «Снохождение» уже у них — чего ещё желать-то? На всё это хмурый без всяких эмоций заметил, что так станет много лучше для дела, отправляться надо немедля; и если сиятельная решила, что дело сгладится само, то не выйдет — в любом случае её ещё потревожат; указание забрать её в Марну дано очень высокими чинами, потому — Миланэ должна понимать — они так или иначе попытаются её туда забрать; кроме того, лев Амон нуждается в её помощи, показаниях и участия в деле, раз уж она решила не бросать его на произвол судьбы. Если он невиновен, так его отпустят, только нужны показания Миланэ, в том числе — письменные. Она долго думала, потирая переносицу, поглаживая скулу. В конце концов ответила, что требуется идти в Админу — уведомить, что она отъезжает в Марну, таков порядок; а потом могут хоть на месте прибить — ей всё равно. Сыскари согласились, довольные простотой разрешения дела, и пошли вместе с нею.